На днях я стал свидетелем сцены, которая заставила улыбнуться. Моего приятеля отчаянно воспитывала его девушка, филолог по образованию. “Леша, сколько можно ругаться матом?!” – неподдельно злилась его дама сердца. Причем делала она это с интонацией, в которой было все сразу – обида, упрек, злость, разочарование и обреченность. Все бы ничего, но место и время для воспитательной беседы явно было выбрано неверно. Леша, такой простой, незатейливый русский парень, ремонтировал в гараже фару у машины. Опытные женщины знают: воспитывать мужчину, конечно, можно и даже нужно, но только не в гараже в столь ответственный момент. “Да ёклмн…, – не сдержался Леша. – Ты меня довести решила! Ты можешь понять – фара не работает! Я русским языком выражаюсь?”

Девушка сразу как-то сжалась, и Леше не оставалось в этой ситуации ничего другого, как, применив все свои лингвистические познания, начать ее успокаивать – дескать, не со зла наговорил, и вообще “старался использовать исключительно эвфемизмы”. “Маш, ну это же охренеть можно, если за каждым словом следить”, – искренне недоумевал простой русский парень Леша.

Услышав очередной не очень литературный глагол, я красноречиво покосился на приятеля, но он замахал руками: “Не, “охренеть” у нас можно использовать. Мы с Машей договорились”. И Маша, немного сконфузившись, закачала головой.

Нет, мне совсем не хочется уходить в вязкие размышления о вреде мата, потому как все давно убедились – из наших квартир исчезли живучие тараканы, а вот мат, как отдельное явление национального языка, никуда не делся. Вопрос в другом – русский мат, бессмысленный и беспощадный, сегодня потерял свою одиозную функцию. Что я имею в виду? Если раньше, лет так пятнадцать назад, мат выполнял, скажем так, исключительно “ругательную” функцию, то сегодня он превратился в средство общения, стремительно теряя в общественном сознании сугубо негативную окраску. Мама зовет сына домой обедать таким образом, что становится не по себе. А семилетний мальчонка – ничего, отзывается и точно таким же образом, как и его мама, объясняет сверстникам, что вынужден уйти с улицы. Или вот сосед, зрелый мужик, в беседе с женщинами, в очередной раз, что-то отчаянно критикуя, не стесняется трехэтажного мата.

Я до сих пор помню, как, будучи еще совсем пацаном, вместе с отцом пришел в гараж. Когда один из мужиков, забывшись, начал сыпать словами преимущественно на буквы “Б” и “Х”, то остальные его тотчас же одернули – дескать, ты чего, тут же ребенок. И мужичок сразу засмущался, извинился – ой, простите, забылся. Подчеркиваю, в гаражах были простые мужики, не рафинированная интеллигенция с образованиями и степенями. Но все они обладали какими-то внутренними регуляторами – при женщинах и детях ругаться запрещено. Сегодня эти регуляторы оказались потерянными. К примеру, вчера было просто дико наблюдать, как симпатичная и хорошо одетая девушка буквально налетела на парня, помешавшего ей припарковать машину у магазина. С трудом удержался, чтобы не подойти и спросить – девушка, откуда вы такие слова знаете?

И вообще – налицо трансформация отношения к мату как негативному явлению. Если еще совсем недавно реклама одной компании, сделавшей ставку на матерщину как двигатель торговли (например, скандальный слоган “Ни х.., все – людям”), воспринималась обществом как нечто вызывающе неприличное, то сейчас, как мне кажется, все кардинально изменилось. Люди перестали удивляться мату, перестали расценивать его как нечто непотребное. Дескать, ничего в этом сверхъестественного и ужасного нет, если со страниц книг прет неприкрытая матерщина, герой фильма тоже других слов не знает, а с уличных билбордов лезет такая же ставшая совсем привычной нецензурщина…

Никогда не был ярым противником мата. Наверное, иногда мат – действительно эффективное средство для психической разрядки. Беда в том, что он, как выражаются филологи, стремительно входит в узус, проще говоря – в обиход. Это означает, что матом теперь и вправду не ругаются. На нем разговаривают.