Благодаря случайному попаданию в сообщество профессиональной фотографии [info]prophotos_ru (я-то куда лезу?! :)) открыл для себя выдающегося классика документальной фотографии Валерия Щеколдина, который родился в Ульяновске и посвятил городу и области немало своих удивительных работ.

Неповторимые снимки ушедшей эпохи и современные кадры словно снятые много лет назад я разбавил выдержками из интервью фотохудожника журналу “Афиша“.


«Ульяновск. День пионерской организации. 19 мая, 1975»

“— Ваше неизменное ч/б — это стилизация или как?

— Это прагматика. В Советском Союзе цветной кодак получали только ТАСС и АПН. Может, еще «Огонек» и «Советский Союз». Остальные даже за свои деньги его купить не могли. Это там на Западе — как и у нас теперь — что цветная, что ч/б, почти одна цена. Тогда же черно-белый снимок в журнале стоил в разы дешевле, чем цветной. Американцы к нам зачастили в перестройку; когда они узнавали, что человек снимает на черно-белую пленку, да еще и лейкой, то они сразу: «О-о, это, должно быть, очень богатый человек!» Ведь, если ты не Картье-Брессон, никому твои черно-белые снимки не нужны. То есть ты или равновеликий, или просто богатый бездельник. Профессионал снимает на цвет. И вот они нас, нищих, считали миллионерами. Которые просто брезгуют снимать на цвет. Занимаются исключительно высоким искусством.


«Ульяновск. 1981»


«Сверхувеличение. Ульяновск, 1978»

— Если опустить фактор ценности пленки и прочее — что вообще влияет на процент удачных кадров?

— Конечно, когда давит груз ответственности, это мешает. Поэтому репортеры более зажаты, чем человек, снимающий безответственно. Поэтому быстро нарабатываются штампы. У любого так, хоть у пекаря или слесаря, но у фотографа не только руки учатся автоматически наводить на резкость или включать диафрагму, у него и мышление начинает упрощать себе работу. Один товарищ, когда я сказал, что не поеду с четырьмя пленками снимать для «Собеседника», ответил: а мне, говорит, и двадцати кадров хватит, чтобы сделать репортаж. Человек работает в газете; он знает, что законченный репортаж состоит из трех кадров: общий план, крупный план, когда кто-нибудь с трибуны говорит, и оживляж — кто-нибудь, раскрыв рот, это дело слушает. То есть масса, ее лидер и реакция массы на его преобразующий логос — симпатичный кадр, душа, живинка. И все. И человек едет и рубит. Но ему плевать на этих людей. Свое дело он хорошо знает, но ничего не ищет сверх того. И этот человек пропал для фотографии: он лишился любопытства. Он заменил его цинизмом. Если даже были раньше какие-то способности, они улетучиваются, таковы законы природы: мы не сохраняем способности, которые не были б нам нужны. Вот и получается, что прежде всего фотограф должен быть человеком. А когда он холодный профессионал, то и фотографии у него будут холодными, словно трупы в морге.


«Ульяновск. 1978»


«Ульяновская область. Похороны кота. 1997 »

— То есть практически всегда можно сделать фотографию для «дела»?

— Всегда. Картье-Брессон, когда приезжал в 1972 году, книгу делал, — его спрашивали: «Куда вас вести на этот раз?» Он отвечал: «Туда, где больше трех человек». Ничего другого его не интересовало. Дальше — задача выжать максимум из предлагаемых обстоятельств. Не надо ничего организовывать, не надо никого провоцировать и никого ни о чем просить. Фотографию делает не фотограф, а случайность. Профессионалы, которые все контролируют, обречены на посредственные кадры. Фотограф не творец — тот же Картье-Брессон сказал, что жизнь гораздо необычнее вымысла: никаких мозгов не хватит выдумать такой кадр, который тебе дается даром. Надо его дождаться и не пыжить из себя фотохудожника. Притом понятно, что это — «дождаться». Боксер на ринге не может дожидаться, пока ему представится случай. Он суетится, делает финты; то же и фотограф. Надо подойти куда-то или подбежать. Присесть. Залезть. Объектив поменять. Когда человек снимает, в нем накапливается напряжение этого ожидания. И когда ты нажимаешь на кнопку, то расходуешь эту энергию в себе: нажал — и немножечко понизил свой потенциал, еще нажал — еще понизил. Некоторые вообще не могут остановиться, пока не кончится пленка.


«Ульяновск. 1975»


«Ульяновская область. 1991»

— Типа секс?

— Секс, но без удовлетворения. Потому что опять не туда, вечно не туда, никак не можешь попасть. И никакого оргазма, потому что, рассматривая потом материал, видишь только свои ошибки. Очень это далеко от чувства удовлетворения.


«Ульяновск. Последний звонок. 1979»


«Ульяновск. 1976»

— Мне понравился один ваш тезис, что документальная фотография за­хирела бы в раю.

— Ну да. А что там делать-то?


«Ульяновск. 1976»


«Ульяновск, 1981»

— Вот ваша нынешняя выставка про застой — когда снимать было ­лучше, тогда или теперь?

— Раньше была цензура и нельзя публиковать. У меня через десять, двадцать, а то и больше лет фотографии публиковались. Но снимать раньше было проще и приятнее. Народ был другой, и двери не держали на замке не только в деревне, но и в городе. Отношения были доверительнее. Контакта было гораздо больше. Я не знаю, сейчас знакомятся на улице вообще? Раньше только на улице и знакомились.”


«Ульяновск.1970»


«Ульяновская область. 1994»

Что говорить, фотографии превосходные, глубокие и эмоционально яркие, несмотря на свою чёрно-белость. Но мне больше всего понравился вот этот снимок Валерия Щеколдина. Облазил весь интернет, по одним источникам это “Двое”, по другим “Поцелуй”, но самое главное и приятное – этот снимок сделан именно у нас. :)


«Ульяновск.1990»