Анна КОРНИЕНКО, Сергей ГУРЬЯНОВ
В Ульяновске команде приходилось играть свои песни для уборщицы.
Музыку, которую играет запорожская группа, редко услышишь по телевизору и радио – это вряд ли формат для эфира. При этом те, кто случайно натыкается на песни «Немного нервно», обычно стараются вслушаться. Жанр группы называют по-разному: арт-рок, фолк-рок, а на сайте значится даже «транс-акустика». Стоит сказать, что фольклорные мотивы действительно преобладают в этой музыке, а вообще группа продолжает традиции русского рока: в песнях Гопенко бывают упоминания русских музыкантов, («Нет у меня ни Башлачева, ни Летова»), а идут они путем Вени Дркина – гоняют по стране автостопом, выиграли недавно гран-при на фестивале «Оскольская лира». У лидера такой группы вряд ли может быть обычный взгляд на мир, скорее наоборот, что она и подтвердила в интервью, которое дала корреспондентам «КП» перед концертом.

– Как вы добирались до Ульяновска?

– В этот раз с максимальным комфортом – на машине. В холодное время года мы уже не ездим автостопом. Однажды я рискнула добраться до Чебоксар из Москвы на попутках и обморозила себе лицо, поэтому приходится для фотосъемок гримироваться. С тех пор я езжу только летом.

– Как раньше вы находили места для концертов?

– В основном случайно: кто-то нас слышал, кто-то знал – мы приезжали и играли. За это, конечно же, никто не платил. Наше желание играть было больше нашего желания не голодать или не мерзнуть, поэтому мы просто ехали.

Сейчас нас стали приглашать, причем в абсолютно неожиданные места, например, в ноябре я ездила по Уралу. Раньше я никогда там не бывала и не думала, что мою музыку в тех краях кто-то слушает. Вчера мы играли в Чебоксарах, там было чуть больше 100 человек в зале – совсем неожиданный массовый концерт в мороз.

Однажды на нашем концерте было всего три человека, кстати, он проходил в Ульяновске. Тогда зрителями были бабушка-уборщица, звукорежиссер и организатор. А вообще Ульяновская публика очень шумная, с годами это не меняется. Это особый тип публики, которая в восторге, но очень громко себя ведет. Ну, что же… это все-таки кабак, здесь все пьют. На самом деле, самый небольшой концерт в ДК получается эффективней, чем самый большой концерт в кабаке, потому что здесь атмосфера другая. Но тем не менее, все эти люди слушают. И если хоть один услышит, это уже хорошо.

– Многие называют вашу музыку арт-роком. Как вы относитесь к арт-направлению в музыке?

– Любое арт-направления я приветствую. Я вообще приветствую эксперименты в музыке. Не буду говорить о музыке всего мира и даже России. Мы проистекаем из города Запорожьятам, там всегда все стереотипно и жанрово: кто-то играл металл, кто-то играл блюз, кто-то играл рок. Когда появились мы, которые играли то ли фолк, то ли рок, то ли транс, начали придумывать кучу разных названий. Арт-рок к нам приклеилось случайно, но мы решили, что это чуть-чуть похоже на нас. У нас разные инструменты: колокольчики, шумы дождя, флейты … Мы все это используем, почему нет? Пусть это и не укладывается в рамки какого-то там жанра.

– Насколько важно для вас признание?

– Смотря, что вообще считать признанием. Например, количество людей в зале – это показатель скорее не успешности, а твоего присутствия в информационном поле. Ты можешь быть гениальным и успешным музыкантом, который играет на корпаративах, зарабатывает бешеные деньги, и при этом на твои концерты приходит 5 человек, но они платят по 1000 рублей. А может прийти 100 человек, как в Чувашии, которые по 50 рублей заплатят. И что из этого успех?

Я люблю, когда люди понимают, о чем я пою, когда после концертов они пишут мне письма, что они многое переосмыслили, слушая нас. Для меня это признание и настоящий успех.

Нам случалось играть на больших фестивалях, и тогда я поняла, что на большой сцене выступать легче. Это проще энергетически, потому что любой посыл, который ты отдаешь в зал, он возвращается умноженный, а когда людей мало, приходится очень много тратить энергии, чтобы они могли прочувствовать.

– Вам знаком страх «чистого листа»?

– Да, он всегда есть, я каждый раз боюсь, что песня, которую я пишу, – последняя. Это, пожалуй, самый большой мой страх. Но даже если он реализуется, я знаю, что придумаю что-то другое – необязательно писать песни, можно быть порядочной матерью, научиться готовить, вышивать крестиком, чинить машины. Нужно просто найти дело, которое ты любишь, и заняться им.

– То есть жизнь без музыки вы себе представляете?

– Я представляю жизнь без всего, даже без жизни. Все вокруг очень условно: с нами происходят всякие события, которые подтверждают, что можно жить, не имея дома, семьи, работы, призвания, можно жить, не имея вообще ничего. А можно жить, даже не имея этой жизни – жизнь не заканчивается смертью. Когда начинаешь смотреть на это шире, понимаешь, что абсолютно все неважно. Это некий буддистский подход: все – пустота, и что оно есть – это то же самое, что его нет.

– В одном из своих интервью вы сказали, что «радоваться жизни привыкли тихо, а грустить – крича», почему и зачем?

– Так получилось, может, дело в воспитании, в характере. Я до сих пор очень тихо и индивидуально радуюсь чему-то и очень публично и истерично выражаю свою печаль. Я человек редкого везения: каждый вечер устраиваю истерики, мне еще платят за это.

– Сюжет всех ваших песен взят из жизни?

– Как правило, они по мотивам реальных событий. Это истории, которые произошли со мной, моими знакомыми или людьми, о которых я просто слышала случайно. У меня в песнях все завуалировано, редко что-то сказано прямым текстом – часто люди даже не знают, что эта песня о них.

– Ваша профессия – журналист, почему вы не стали работать в этой среде?

– Я ушла оттуда – надоело. Журналистика – это то, что происходит быстро, прямо сейчас. С одной стороны – это хорошо, с другой – хочется чего-то вечного. Журналистика – это перебирание мелких событий, тем более, информационная пресса вся куплена, в ней масса всяких скользких ситуаций, которые постоянно надо решать. В какой-то момент я поняла, что не хочу этого, – лучше буду говорить что-то свое и по-другому. Теперь мне никто не может урезать зарплату за неправильный текст или комментарий, потому что ее просто нет. Сейчас мы зарабатываем только концертами и фенечки плетем.

– Есть ли у вас любимые писатели, книги?

– Кортасар, он прекрасен, магически-реалистичен, слегка безумен. Бротиган – он ломает всякие стереотипы. Это очень странный человек, журналист и писатель, который скрывал свою биографию, рассказывая журналистам разные истории на одни и те же вопросы.

– Подражая ему, вы разным журналистам рассказываете разные истории по поводу создания названия вашей группы?

– Это я просто валяю дурака, на самом деле. Если отвечаю честно, журналисты оставляют этот ответ без внимания, потому что он не информационный. Хотя несколько раз я говорила правду и сделаю это сейчас: однажды утром я проснулась и поняла, что группа должна называться «Немного нервно».

Потом начался концерт – была хорошая музыка, шумный зал и, в целом, дружелюбная атмосфера. Спустя два часа Екатерина Гопенко традиционно произнесла заключительную речь, после чего группа начала складывать инструменты.

– Самая важное, что происходит в концерте – это речь, которую я толкаю в конце. Осознайте, что все, что происходит сейчас – это очень хрупко. Берегите людей, которые рядом с вами, потому что они уходят внезапно. Берегите свою молодость и свою жизнь, потому что все это очень быстро кончится. Вы не заметите момента, когда все исчезнет. Мир вам всем, и будьте счастливы.