Владимир Липилин

Жизнь как бренд
Во времена СССР Ульяновск держал твердое третье место по численности туристов. Индустрия работала как швейцарские часы, когда-то лежавшие в нагрудном кармане вождя. Сверху спускали энные суммы и план, профсоюзные ячейки усердно этот план претворяли. Гордые советские люди двигались в Ульяновск на поездах и автобусах, плыли на теплоходах. Волга, песни Юрия Антонова, стелющиеся по воде, ни к чему не обязывающие отношения (отпуск же), общение с товарищами, консервы. К тому же любопытно было взглянуть на место, где когда-то жил «Ленин маленький с кудрявой головой».

Удивительно, но Владимир Ильич, сам о том не подозревая, давал работу огромному количеству людей, осуществлял внушительные вливания в строительство города, промышленность, сельское хозяйство (родина должна была соответствовать) и, наконец, наделял путешествие умученного рутиной пролетариата осмысленностью. «Что ты, какие пьянки, — говорил какой-нибудь слесарь-жестянщик шестого разряда жене, пакующей чемодан с «переводилками» немецких девиц на изнанке крышки, — к Ленину еду». Потом все, как известно, закончилось. Вектор развития страны заколебался. И ульяновцы озадачились вопросом: что же будет с родиной и с нами? Куда теперь девать наслоившееся, десятилетиями прививаемое прошлое? Ведь прошлое зачастую показывает расчетное настоящее, будущее. Чем славить город? Апрель. Теплынь. Ручьи.

По каждому тянется жидкое отдельное солнце. У дома, где родился и жил писатель Гончаров, под часами, я поджидаю знаменитого ульяновского краеведа, кандидата философских наук Сергея Борисовича Петрова. В разговоре по телефону он обещал мне показать остатки уникального парка Дружбы народов СССР. По его словам, история этого парка и некоторых музеев может поведать о душевном здоровье нынешнего общества, населяющего одну девятую часть планеты, о состоянии культуры в нем гораздо больше, чем целая орда психологов. Краевед Петров похож на сказочного персонажа Оле Лукойе. Плавные жесты, белая, подстриженная полукругом, борода. Поначалу кажется, что он весь состоит из придуманного здешним уроженцем литератором и историком Карамзиным прилагательного «трогательный». Однако философ Петров — совсем иной, реальный и отчаянно-принципиальный. По городу с ним идти милое дело. Каждый дом тут же обретает лицо. Ульяновск собрал в своей истории удивительный букет имен. Кроме Ленина и того же Гончарова — Языков, Столыпин, Керенский, запятых не хватит всех перечислять.

Акын без головы

На открытом пространстве обдуваемый ветрами маячит огромный каменный монстр — ленинский мемориальный комплекс. Мы стоим чуть в отдалении, смотрим с обрыва на то, что было когда-то парком. Оттаявшая земля пахнет вымытыми полами и старыми книгами.

— Когда построили этот мемориальный комплекс, было принято решение, что под ним расположится объект — парк Дружбы народов Советского Союза, — говорит Петров. — Каждая республика привозила сюда свою землю, свой песок, гравий, растения, которые характерны для их местности. Кто-то оказался очень щедрым, как, например, Украина, Белоруссия, Азербайджан, Грузия. Кто-то скупым, как прибалты. Ставили скульптуры. Сами же республики определяли сюда садовника, платили зарплату, чтоб ухаживал. И парк был — загляденье. Потом начались 90-е годы, садовники уехали, повсеместно разрешили скупку цветного металла. И началось. Милиция не обращала ни на что внимания.

Акыну медному сначала руки отпилили, потом голову. Белорусского зубра тоже по частям разобрали. Единственное, что уцелело, вон там, видите, столб со всякими барельефами — армянский памятник, но тоже подправили. Они его называли сначала мать Армении, а теперь зовут памятником жертвам геноцида армянского народа. Остались уникальные посадки. Здесь только ели одной 15 сортов, саксаулы, секвойя. И тут стали возникать у общественности города идеи одна хлеще другой. Кто-то предложил построить национальную деревню, чтоб на этом сползающем месте расставить кафешки и торговать. Или сделать парк дружбы народов Поволжья. Но, допустим, Саранск или Чебоксары денег не дают. Стали трясти местные диаспоры. Но я говорю: хорошо, создадим. А кто сюда пойдет? Пешком в гору не заберешься, зимой сугробы выше человека. Появились братки, типа Ленинские горки будем делать. Трамплины вот понастроили, эстакады какие-то. А дальше? Дальше денег просят. Требуют за проект миллион, распилят его, а там хоть трава не расти. А строить здесь ничего нельзя. У нас проблема в том, что с созданием водохранилища уровень воды в Волге поднялся до 40 метров. И все Заволжье — вон на том берегу дома стоят — живет на дамбе. Не дай Бог, что с ней случится, утонет 60 тысяч народу сразу. По закону физики Земля вращается, волна идет и кушает, кушает этот обрыв. Я надеюсь, разум восторжествует, — говорит Петров, улыбаясь чему-то своему, — и здесь будут сделаны две простые вещи: будет почищен парк, сохранены растения и элементарно назначена милиция, чтоб присматривать. Пусть это будет обычный ландшафтный парк, куда можно прийти с детьми. У нас дети не знают, как соловей поет, как ящерка выглядит. А когда-то здесь гнездилось более 60 видов птиц. Я сам лося видел, заплывшего с другого берега. Видели бобриху. Совы, ласточки в берегу гнездились. Но это опять-таки денег требует. А никто их давать не хочет.

У Сергея Борисовича удивительная манера повествования. Даже о самых абсурдных, горьких вещах, он говорит как-то умировторяюще, без патетики и занудства. И сначала не понять, серьезно он или иронизирует.

— Зато у нас бригада архитекторов, которая без конца памятники штампует. И так же, как в Москве, заполоняет весь город. Мы стали жертвой скульптурных фестивалей. Есть такая влиятельная дама, Тарасова, которая подмяла под себя министерство культуры. Хотя занимает должность замминистра строительства. Казалось бы, при чем тут? Но вот так. Она создала вокруг себя организационный совет, куда входят приближенные скульпторы. И пилят деньги из всего.

— Ну бюджетные же средства?

— Я согласен. Но ведь халтура невозможная. Вот оползень движется к мемориалу. Крупнейший музей эпохи. Везде Ленина уже выкинули, а у нас вот он, пожалуйста. Хотя пытались раскурочить и его. Сюда приезжал господин Гельман, пытался сделать в этом здании музей истории кино.

— С чего вдруг именно кино?

— Ну потому что Ленин сказал: важнейшим из искусств…

— Хм. Он много чего наговорил за жизнь.

— Вот отбились от него. Теперь ходят разговоры, мол, сделаем из него музей социализма. Ладно. Если антисоветский музей делать, все равно нужны средства. Уже подсчитано: 2,5 миллиарда рублей нужно, чтобы укрепить обрыв. А область не может не только создать новый — содержать старые музеи. Вернее, не хочет.

— Ну а что губернатор? Вы же присутствуете на заседаниях, которые касаются памятников архитектуры, вообще развития города как член общественных организаций и краевед.

— А он варяг. Его сюда не для этого определенная группа ребят прислала. Это ни для кого не секрет. Есть у нас такая чудесная организация «Спецпроектреставрация». Вам надо кусок земли, а там архитектурный памятник. Делов-то. Нанимаете эксперта, платите ему 150 тысяч рублей, он вам выносит заключение, что здание прогнило, его спасти нельзя. Так мы потеряли дом Курчатова, дом, где жил изобретатель Гурин, который придумал телевидение. И много еще всего. Воткнут огромное здание на их месте. Как на площади у Курского вокзала в Москве, а потом репу чешут: ё-моё, а как же ездить-то тут? В общем, чего уж говорить, везде одно и то же. На фоне разрухи в сфере культуры рождаются гигантские Нью-Васюки. Но, конечно, надо создавать видимость некой работы. Губернатор сначала колебался, как с Лениным себя вести. Сначала была позиция: Ленина убрать. Потом — все восстановить. Он даже потребовал от своих приближенных, дескать, вы должны говорить так: ордена Ленина Ульяновская область. Пару лет назад еще всем правительством ходили возлагать цветы к памятнику. Потом придумал экзамен письменный для чиновников по русскому языку, по английскому, по компьютерам.

— Но это хотя бы весело.

— Ага. Обхохочешься. Если раньше говорили: двойная мораль. То теперь уже и не знаю, какое числительное поставить. Вот провозгласили Ульяновскую область культурной столицей Европы. Нашли повод кататься без конца за границу. 38 городов. Хотят в Париж, хотят в Брюссель. Вроде перенимать опыт. Тоска рассказывать.

Мы возвращаемся в город.

— Недавно вот мы с группой товарищей придумали улицу, ну, типа Симбирский Арбат. Там очень много интересного. Старинные особняки, лавочки, кузницы. Проект — блеск. Наши деятели поехали деньги просить в Канны на набережную Круазетт. Я себе представляю какого-нибудь миллиардера, который за рюмкой водки говорит: щас-щас, вложусь. Как же, Ульяновск! — серьезно говорит Петров.

— Это как раз тот случай, когда дело Ленина живет, — говорю я.

— На той улице совсем Ленина нет, — понимает, о чем я, но не хочет углубляться больше в эту тему краевед и философ. — У нас жил Генрих Ягода.

— Как? И он тоже отсюда?

— Представьте себе. Его сюда сослали к деду. И он заочно окончил 4 класса в гимназии, где Ленин учился. И вот он на этой улице жил. Что интересно: дом сохранил тот же номер, что и до революции. Номер 13. Там можно музей пыток создать, — говорит Сергей Борисович. И опять черт ногу сломит в его интонациях: издевается или всерьез. Иногда, впрочем, ему удается что-то донести, протолкнуть. Как, например, гранитный памятник букве «Ё». Ее стал впервые употреблять тоже земляк Сергея Борисовича, упомянутый уже Карамзин. «Ё» ругают, — писал он. — И «Ё» восхищаются. Самая молодая и самая веселая буква в русской азбуке». Петрову принадлежит идея сделать районный центр Сенгелей блинной столицей России. Он же организовал в области праздник рубки капусты, создал музей малины. Это все не с потолка, у него все из архивов, с бумагами. Кафе «У Гашека», который два месяца провел здесь, скрываясь от белочехов. И еще много всего. Но часто, говорит он, хорошую идею извращают, превращают сначала в фарс, дело за трагедией.

— Этим летом Ульяновск будет отмечать 200-летие со дня рождения Ивана Гончарова. Губернатор говорит так с придыханием: возможно, нас посетит Владимир Владимирович. И будет нам счастье. Область имеет семь или восемь миллиардов долга, под Гончарова еще придется где-то 150 миллионов отыскать. Осенью ждали Медведева. Мол, приедет на культурный конгресс. Устроили потемкинские деревни. В результате он приземлился в Димитровграде, снял там Кудрина и улетел дальше.

— Поймите, я не ною. Просто очень дорожу всем этим, — говорит он, наконец, совсем простодушно. — Ульяновск — регион самодостаточный. Столько имен, столько памятных мест еще поискать. У нас до сих пор плавают огромные белуги, они живут сто лет и вот из-за плотины остались тут. Да много всего. Весь мир зарабатывает туризмом. Даже племена, которые бегали недавно в набедренных повязках догадались, что из саванны, оказывается, можно сделать парки. У них нет нефти и газа, зато есть зебра со львами. И мы на этом будем зарабатывать. Просто у нас политика другая: отхватить, вывезти и уехать. Ну ладно, ты не умный, не можешь создать ничего оригинального. Повтори хотя бы один в один то, что уже придумали. Из всего, по сути, можно сделать бренд. Мне говорят некоторые в доме белом: давай навскидку. Я им: «Ну вот, допустим, Ульяновск — порт пяти морей». Рот открыли. «А как это?» — «Так же, как Москва, — говорю. — Можем плавать, куда угодно.» — «А-а-а». В общем, чего я фонтанирую идеями, у меня их полная голова. Все, как у классика, ничего не изменилось, земля наша богата, только порядка в ней нет.

— А трудно пробивать?

— Только сверху можно.

Вот покойный директор музея-заповедника «Родина Ленина» Александр Николаевич Зубов имел такой авторитет, такие знакомства на высоком уровне, что удержал заповедник. Сейчас большая тревога, что землю эту раздерут. Вы вот придете к нашим архитекторам, а у них оловянные глаза. Они скажут: а вы знаете, город должен развиваться, вырубаться, и на месте исторических домиков должны стоять, магазины, развлекательные центры.

Отточенный «зубизм»

К архитекторам я не иду. Я еду в трамвае к музею-заповеднику «Родина В.И. Ленина». На входе — чугунная скульптура, напоминающая не то семью Ульяновых, не то просто абстрактное семейство XIX века. «Родина Ленина» — это целый квартал домов, лавочек, строений. Покой, тишина.

Ульяновы переезжали здесь вдоль по улице из одного съемного дома в другой. Я думал, такая была семейная забава. Но Петров по телефону сказал:

— Семья росла, площади требовалось больше, да и не каждый хозяин выдержит истошный детский рев. Илья Николаевич строил по округе школы, рос в чинах и смог, в конце-то концов, приобрести собственный дом. Годы жизни в нем, с 1878 по 1886-й, были самыми счастливыми. Потом умер Илья Николаевич, через год повесили Сашу. Счастье кончилось. Мать продала дом и уехала вместе с детьми.

Счастье кончилось недавно и в самом заповеднике. 17 марта умер бессменный его директор Александр Зубов. В деревянном доме со скрипучими ступенями на столе рамка с ленточкой. С фотографии смотрит чуть улыбающееся лицо. По морщинам читается ни разу не крестьянский и вовсе не пролетарский нрав. В кабинете несколько женщин молча перебирают архивы, картонные коробки, газеты, фотографии. Они ни за что не признаются, что все были тайно, по-книжному, недоступно в него влюблены.

Выпускник партийной школы, Зубов не консервировал в себе прошлое. Каким-то парадоксальным образом сочетал с новыми реалиями. Открывал в год по новому музею.

— Всякое бывало, — говорит его преемница Ирина Геннадьевна Котова. — Не всем было понятно, что заповедник этот, расположенный на 44 гектарах, огромная ценность. Что русский деревянный город исчез повсеместно. А тут сохранилась застройка не просто фасадов, а жилых усадеб, поскольку здесь в некоторых домах обитают люди, и заповедник имеет разные формы собственности. Знаете, как трудно было музею в 90-е годы. И сносить пытались, и закрыть. Центр города, лакомый кусок земли. Зубову рвали пиджаки, он реально прыгал под трактор, но сумел отстоять, вцепился мертвой хваткой. И сильные мира сего отлично знали: этот вцепится. Был беспрецедентный даже для России случай. Зубов заставил одного господина, построившего четырехэтажный замок рядом с одним из наших музеев в городе, разобрать новодел. Он умел поднимать общественное мнение.

— Но ведь мало отстоять музей, надо было придумать концепцию, чтобы он оставался музеем федерального значения?

— Совершенно верно. Мы открыли здесь в домах различные музеи, которые показывают жизнь провинциального города XIX века, какие были мелочные лавки, фотографии, пожарная часть, вообще быт. Парадокс в том, что именем Ленина в XX веке Ульяновск был сильно разрушен советской, новой архитектурой. Симбирск ведь один из самых пострадавших от этого городов. И именем Ленина же город сохранил вот эти уникальные дома. Александр Николаевич говорил: в Симбирске Ленин не жил, здесь жил Володя Ульянов, мальчишка, сын известного просветителя. Здесь жила его учительница, мать ходила вон в ту мелочную лавку. Важно сохранить дух того города, среду. Сейчас в Ульяновске среда уникальная. С одной стороны, мы имеем вот этот квартал, то, из чего вырос реальный, живший Володя Ульянов. А с другой стороны, мы имеем огромный мемориал мифологического Ленина. Эта параллель может быть чрезвычайно интересной для туристов. Для понимания этой фигуры. Ведь, как ни крути, при всех наших великих земляках имя Ленина является пока самым значительным для города. Я надеюсь, мы доживем до того момента, когда к этой фигуре будут относиться без истерики. Хотим мы того или нет, это был огромный период в нашей истории. И память о нем надо сохранять. Это, в конце концов, память о жизни наших бабушек и прабабушек.

По словам Котовой, нынешний заповедник — это комплекс абсолютно живых музеев.

— Оксюморон какой-то? — говорю я. — Как это?

— Ну вот на данный момент у нас 16 музеев. В этом году откроем еще два — Археологии Симбирского края и Музей пожарной охраны, на очереди театральная жизнь Симбирска. Представляете, какое это огромное хозяйство, которое нужно не просто содержать, а делать живым, интересным людям. У нас более 50 только детских программ. Ведь ясно же: один раз привести ребенка в музей совсем недостаточно. И поэтому 3—4 раза в год они могут ходить в один и тот же, например, но программы выстроены так, что увязаны с прошлыми посещениями. У нас есть детский музыкальный центр по работе с детьми-инвалидами, для летних лагерей придумываем разные вещи. Потом со свадьбами вот стали работать в разных стилях. Мы пытаемся сделать так, чтоб как можно больше времени горожане проводили здесь. Вот, например, сделали программу «Шагни в историю». Вроде бы звучит банально, но для нас это метафорично. Переходишь трамвайные пути и оказываешься в истории. В прошлом году провели первый квест для молодежи — для нас это самая трудная аудитория. Как привлечь сюда подростков — головоломка. В течение пяти часов они получали задание по интернету и искали тот или иной артефакт, посещали различные музеи (которые расположены не только здесь, но и в других точках города), копались в справочниках. Им очень это понравилось. Теперь вот повторим эту игру на Ночь музеев.

— Я видел у вас вывеску: бюро путешествий. Работает?

— Раньше в летнее время в Ульяновск приходили три-пять теплоходов с туристами в сутки. В музеи очереди стояли. Потом Союз закончился, въездной туризм в Ульяновск вообще прекратился. Местных туроператоров вопрос сей не интересовал, больших денег на этом не заработаешь. Теплоходы проходили город ночью, чтоб успеть пройти через шлюзы. И вот мы создали при музее отдел развития туризма. Зубов придумал создать это бюро. У нас есть свои автобусы, заключаем, как раньше, договоры с предприятиями, с другими поволжскими турфирмами. Сейчас стоит задача развить инфраструктуру в городе, ведь за один день все не осмотришь. А гостиниц дешевых мало. Вот мы работаем над этим вопросом с администрацией.

Полдня я бродил по комплексу. Удивительно, но нынешний заповедник «Родина В.И. Ленина» — это не только бабушки, которые готовы дать в ухо клюшечкой при первом твоем касании экспоната. В некоторых домах встречаются барышни с внешностью фотомоделей, которые не отбывают время, а им это и в самом деле нравится. Вечером звонит Петров:

— Я тут с человеком договорился, он вам еще про один бренд родины Ильича может рассказать. Бренд этот «колобок» называется.

— Простите?

— Колобок, говорю.

— А причем тут Ульяновск.

— У-у, — говорит Петров. — Я нашел у Даля. Вы съездите к товарищу Ланько, он вам все расскажет и покажет.

Владимир Андреевич Ланько — полковник в отставке. Служил на Дальнем Востоке, в Прибалтике, а жить приехал в Ульяновск, где когда-то окончил военное училище.

Времени появилось много, и он создал общественную организацию «Симбирский центр славянской культуры», поскольку интересовался этой культурой давно. Выпросил у властей помещение, прибил вывеску, а что делать дальше — толком не знал. Собирал различные балалайки, контрабасы, утюги, точил и раскрашивал ложки. Но вся эта деятельность не слишком его удовлетворяла.

— В 2007 году ко мне сюда пришел Сергей Борисович Петров, и с ходу говорит, вы сделаете вот это? И в воздухе очерчивает ладонями шар. Колобка. Я даже немного ошалел, — говорит заводной Ланько. — Ну он мне объяснил, что у Даля нашел слово «колебятка». Так называли колобок — небольшой круглый хлебец из остатков квашни, и называли его так только в Симбирской губернии. Петров решил, что родиной русской сказки может стать Симбирск. Причем если в сказке колобок существо бесполое, то Сергей Борисович предложил делать мальчика под названием «Колебятко» и девочку «Колебятку». Я пришел домой, взял у внуков книжку со сказкой и стал перечитывать. Домашние были, конечно, малость удивлены, — смеется полковник. Почитал я и стал делать на станке.

— Откуда умели?

— Не знаю, — ведет плечом Владимир. — Сразу взял и стал делать.

По словам Ланько, первых колобков Петров подвергал критике. Он говорил, что нужно не человеческое лицо на шаре, а сказочный герой.

— Желающих разрисовывать колобков было много. Но расписать так, чтобы, посмотрев на него, люди стали улыбаться, получилось только у нашей художницы Светланы Моисеевой. Вот он — первый, который понравился Петрову, — крутит на пальце деревянный шар Ланько. — Он не продается и не дарится. Это папа всех, — улыбается он.

— И что же дальше?

— Сначала дело шло не очень. Над нами все подтрунивали, даже мои бывшие сослуживцы. Но мы были упорными. Для продвижения в массы осязаемого сказочного героя мы с Сергеем Борисовичем создали программу с городскими детскими садами. Приходили в гости, рассказывали, с собой приносили «белье» (нераскрашенные шары), краски, кисти, чтоб дети могли расписать, а потом унести домой.

Сообщение о новой родине колобка вызвало нешуточный шум на Украине. Там появилась инициативная группа, которая заявила, что само слово «колобок» — украинское, и, соответственно, герой тоже. Но Петров выяснил, что впервые письменно упомянул колобка в XVII веке протопоп Аввакум в своем «Житии». Он жалуется, что его в яме не хлебом кормят, а натуральными колобками. А сказку позже записал Афанасьев.

— В общем, буча была сильная. Но мы хитрые, запатентовали и обратились за поддержкой к губернатору. Тот идею одобрил и даже попросил сделать их побольше, чтоб дарить высоким гостям. А я написал песню про колобка. Тоже никогда этим раньше не занимался. А вот сейчас пошло. Спектакль собираюсь ставить про него же. Резиденцию сделаем. Планов громадье. Но самое главное, мы вот сейчас уже работаем с Колосковым. Хотим сделать наш персонаж символом чемпионата мира по футболу, который будет проходить у нас. Идей много еще различных. Будем славить свой город, как умеем. Я, Ленин, Петров, колобок. Нас много, — улыбается полковник.