ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.
Та же, что и во втором действии комната. В ней светло. Кротков стоит возле окна и в подзорную трубу оглядывает окрестности усадьбы. Возле другого окна стоит Сысой и в бумажную трубку оглядывает всё вокруг.
Кротков. Вторую неделю торчу у окна, все глаза проглядел, но анпиратор, как в воду канул. Пять дней назад пришло известие, что он, спалив дотла Казань, перекинулся через Волгу на нашу сторону, а его всё нет. Пусто вокруг, даже разбойничьи ватаги куда-то запропали. Или к своему царю убежали? Беда с нашим народом! Стоит его поманить счастьем, так он становился бешеным, будто белены обожрался… Сысой! Что у тебя?
Сысой. Пусто! Хотя нет…
Кротков. Что затих?
Сысой. Обознался. Думал всадник, а это корова с телком.
Пауза.
Кротков. Если я здесь клада не добуду, то в Казань поеду. Там в страхе перед Пугачёвым богатые люди все свои зажитки в землю позакапывали, а сейчас после пожара много кладов осталось бесхозными. К тому же анпиратор к дворянам неровно дышит, ни одного не пропускает мимо, благословляет пеньковой удавкой или камнем на шею – и в воду.
Сысой (возбуждённо). Кто-то пылит, на коляске, а за ним десятка два вершных людей.
Кротков перебегает к Сысою, отталкивает его и приникает к подзорной трубе.
Кротков. Это не гусары. Ага! Торопись встречать гостя, Сы-
сойка! Скоренько подай очищенной и закуску. Может быть Кузьма Платоныч поведает, куда подевался мой кладодатель Емельян свет Иванович?
Сысой уходит. Слышатся шум от подъехавшей коляски и многих людей.
Может, я зря радуюсь приезду исправника? Он – власть, а от неё на Руси ни кому покоя нет: ни мужику, ни барину.
Входит исправник, крестится на образа.
Затем с распростёртыми объятиями идёт к хозяину.
Кузьма Платонович. Пришёл час дворянству подняться на защиту отеческих очагов от взбесившихся рабов. Получено благословение от нашей дражайшей казанской помещицы на создание дворянского ополчения.
Кротков. Что за казанская помещица?
Кузьма Платонович. Разве тебе неведомо, что государыня ещё полгода назад объявила себя казанской помещицей.
Кротков (показывает на окно). А эти, там, ополченцы?
Кузьма Платонович. Подобрались мои погодки, ветераны Семилетней войны с пруссаками. И не кривись! Мы ещё крепко сидим в седле. Мужичьё от одного нашего крика разбежится.
Кротков. Я к вам по возрасту не гожусь.
Кузьма Платонович. Ещё как годишься! Молодёжь нам нужна, чтобы было кому рубиться впереди, в авангарде.
Кротков. Спасибо за честь, но я даже в ополчение негоден.
Кузьма Платонович. Это ж почему?
Кротков. Я хворый и сейчас в отпуске из полка как раз по этой причине.
Кузьма Платонович. По твоему виду никак нельзя сказать, что ты исхворался. Глаза блестят, во все щёки румянец. Да тебе место в первой гвардейской роте.
Кротков. Я не вру. Полковой лекарь определил мою хворь как… (задумывается) да вспомнил: анурезус.
Кузьма Платонович. А это ещё что за хвороба такая? Или ты в своём полку научился на латыни уходить от прямых вопросов?
Кротков. Другими словами, вы требуете, чтобы я предъявил
своё свидетельство о болезни. Но по какому праву?
Кузьма Платонович. В этом уезде права устанавливает воевода и я. Я ваших дворянских прав не ущемляю. Но Казанская губерния находится на особом положении. Посему извольте предъявить документ.
Кротков начинает искать свидетельство.
Кротков. Не ожидал от вас, Кузьма Платоныч такого недоверия. А ещё сказывали, что на руках меня держали, когда я младенцем был.
Кузьма Платонович. Я вовсе не зверь, я могу войти в ваше положение, если свидетельство затерялось, скажем, за десять империалов.
Сысой приносит на большом подносе угощение и ставит на стол.
Кротков наконец находит свидетельство и подаёт исправнику.
Кротков. Извольте удостовериться. Вот подпись полкового врача.
Кузьма Платонович. В этом пункте мы нашли ясность, но дальше такие потёмки, что я прошу предъявить отпускное свидетельство из полка.
Кротков. Вот вам отпускное, но скажите, отчего у вас такое ко мне подозрение образовалось. Я безвыездно живу в своей деревне, и даже не предполагаю, что над моей головой расходились тучи.
Кузьма Платонович. Как я предполагал, и с отпуском у вас всё в порядке.
Кротков (весело). Тогда прошу к столу!
Кузьма Платонович. Туда же зовёт меня мой желудок, но времени у меня в обрез. А вопрос, который я вам сейчас задам может вам не понравиться.
Достаёт из кармана газету.
Вы, господин Кротков, оказывается, весьма известны в России. Конечно, не так широко, как самозванец, но достаточно, чтобы внушить страх своему соседу Олсуфьеву.
Кротков. Клянусь, я этого болвана в глаза не видел!
Кузьма Платонович. Он вас тоже не видел, но на вашу беду усердный читатель всего, что только, ни попадает ему в руки. С некоторых пор Олсуфьев почитает меня как благодетеля и, прочитав в «Полицейской газете» о ваших похождениях в Петербурге, счёл нужным поделиться своим открытием со мной.
Кротков (подрагивая). И что там обо мне пропечатано?
Кузьма Платонович. А вы полюбопытствуйте.
Подаёт газету.
Кротков (читает). Объявленый в розыск… Всем полицейским властям империи надлежит задержать, заковать в ручные кандалы и перепроводить в Петербург…
Кузьма Платонович. Запомните в ручных кандалах, а неспокойных заковывают и в ножные железа.
Кротков. Числящегося в отпуску солдата гвардии Степана Кроткова.
Кузьма Платонович. Ну-с, и что вы на это, молодой человек, скажите?
Кротков. Скажу то же, что и вы: десять империалов.
Кузьма Платонович. И вступаете в ополчение!
Кротков. Ни в коем разе! Я хвор и освидетельствован полковым врачом.
Кузьма Платонович. Добро, пусть будет по-вашему. Несите деньги, а я наполню чарки очищенной.
Кротков отдаёт кошелёк исправнику, тот его кладёт на стол.
Хороша очищенная! И кошелёк хорош! Однако денежки любят счёт.
Высыпает из кошелька монеты.
Один к одному, все десять. Говорят, что я непочтительный грубиян. (Берёт монету). А вот к этому империалу я испытываю почтение, гораздо большее, чем даже к воеводе. Потому полон к нему почтительного восторга, что он – золото! А золото, Степан Егорович, это генерал-аншеф всех денег: и серебряных и медных и особливо бумажных. Я их не признаю, хотя их изволила ввести в обращение
своим именным указом сама государыня.
Кротков. Чем же ассигнации хуже других денег? Я получал ими в полку жалование, бывало, выигрывал их в карты и тратил без всяких помех.
Кузьма Платонович. Бумажные деньги в России не приживутся. Эти империалы как близнецы, а каждая ассигнация имеет свой нумер. Теперь за каждой ассигнацией правительство сможет присматривать, каким путём она переходит из рук в руки. Все приказные люди отказываются брать взятки бумажными деньгами, стало быть, многие вопросы не решаются. Это для управления государством не меньшая беда, чем Пугачёв.
Кротков. Однако ассигнации ходят по большей части в Петербурге.
Кузьма Платонович (берёт империал). Сей господин генерал-аншеф лихо ведет в бой полки. По войне с пруссаками знаю. У солдата всегда три задумки: выжить в бою, поразить неприятеля и разжиться: вестимо золотом. В чистом поле солдат воюет с прохладцей, но если за неприятелями имеется городок, где можно будет пустить на ветер пух-перо из перин и подушек, тогда у солдата сразу прибавляется силы и удали.
Кротков. Ужели наши гренадёры такие озорники, чтоб требушить немецкие подушки и перины?
Кузьма Платонович. Немцы надеялись сберечь в них свои талеры, но наш солдат догадлив, мигом раскусил, где надо искать золото.
Кротков. Никогда бы не подумал, что немцы такие дурни! Но от гренадёров сейчас и нашим помещикам не поздоровится, солдаты мимо денег не пройдут. Да и злодеи за тем же громят усадьбы.
Кузьма Платонович. В бунте пойдут прахом многие имения. Кто-то потеряет всё, а кто-то обогатиться. Только одна есть помеха служивому в обретении счастья.
Кротков. У него в руках ружьё, что может ему помешать?
Кузьма Платонович. В Германии у каждого мужика можно найти в избе серебро и даже золото, а у нас среди народа в большом ходу только медные деньги. Сколько сможет солдат унести на себе, если ему надо не расставаться с ружьём, свинцом, порохом, провиантом, шинелью? Не больше десяти фунтов, а это всего четыре рубля.
Кротков. Наш солдат и пуд легко будет носить.
Кузьма Платонович. С пудом меди на спине он много не навоюет. Всякий мужик из него дубиной мигом дух вышибет. А цена медному пуду – шестнадцать рублей.
Кротков. Конечно, это не клад, если этой меди даже рогожный куль.
Кузьма Платонович. В воеводской избе в денежном погребе лежат несколько возов медных денег.
Кротков. Их, кажется, хранят в дубовых бочонках.
Кузьма Платонович. Мужицкий царь в каждом уезде сыпет медные деньги народу, и всё равно, сказывают у него их обоз в сто телег.
Кротков. Если мне такой клад попадётся, даже не подумаю его брать.
Кузьма Платонович. Стало быть, брезгуете медью? Тогда отдайте её своему гайдуку. А мужик медь любит, поскольку она тяжёлая, даже один пятак за пазухой внушает владельцу, что он не бедняк, а справный крестьянин.
Входит Сысой.
Кротков. Говори, что там?
Сысой. Дворяне садятся на коней. С горы кричат, что видят государево войско.
Кузьма Платонович. У вас есть всего миг, чтобы собраться и последовать за мной.
Кротков. Я знаю, где спрятаться. Счастливого пути!
Исправник уходит. Доносятся крики и конский топот.
Лезь, Сысой, на крышу и смотри, когда появится анпиратор!
Сысой. Бегите, барин! Пугачёв всех дворян вешает без разбору.
Кротков. Я не дурак, чтобы бежать от своего счастья. И подай сюда хлеб-соль. Скажи слугам, чтобы ко мне не совались, когда я буду беседовать с гостем.
Сысой уходит. Кротков вынимает из сундука деньги, запускает руку в кошель и достает горсть монет.
Только серебро и золото. Где же медь? Значит, отец дураком не был, собирал серебро и золото. А вот исправничий генерал-аншеф – империал. Полтина серебром потянет на унтер-офицера. А вот и медный пятак, этот только в солдаты годится.
Подбрасывает монету на ладони.
Таким и убить можно. Беда будет, если Пугачёв мне оставит одну медь. На рубль идёт два с половиной фунта меди, а на тысячу рублей? (Считает на пальцах). Это в тысячу раз больше – все 160 пудов меди. А на сто тысяч рублей? На миллион? Этой медью можно забить весь этот зал, до потолка.
Пауза.
Пугачёв не дурак: если он побежит, то вперёд всего бросит медные деньги, а золото и алмазы прихватит с собой. Мне от него надо не меньше трёхсот тысяч, а это три тысячи бочек меди! Вот сейчас анпиратор явится, оставит мне свой медный обоз, куда я спрячу такую прорву бочек?.. Хорошо, пусть спрячу, но потом, как мне их тратить? Только звякну пятаком о пятак, как дядюшка Парамон Ильич прибежит, прихватив с собой исправника, за ними воевода примчится и свою траченную молью племянницу привезёт мне в жёны.
Шум за окном. Крики.
Что, Сысойка, видно царя-батюшку?
Сысой. Прятались бы вы, мужики, по запечьям, а то неровен час, попадёте казакам под горячую руку. А они мужиков, страсть как не жалуют.
Шум усиливается. Слышны конский топот и ружейная стрельба, колокольный звон.
Вбегает Сысой с хлебом-солью в руках.
Кротков. Где анпиратор?
Сысой. Уже церковь миновал. Сейчас будет.
Кротков. Разглядел, какой он из себя?
Сысой. Всего его в зрительную трубу высмотрел сверху донизу:
шапка на нём соболья, с кистью, красный кафтан вышит золотом, штаны жёлтые с синими полосами, сапоги сафьяновые, синие с красной оторочкой, конь под анпиратором чисто белый, в серебряной сбруе.
Кротков (спохватывается). Пугачёв уже здесь, а я своё золото на столе забыл!
Прячет кошелёк в печь. В комнату два казака вносят сундук.
Ребята! А где сам его величество?
Казак. Не твоего ума дело! Ищи мыло, оно тебе скоро понадобится.
Кротков. Зачем мыло?
Казак. Для себя верёвку намылить, чтобы помягче было.
Уходят.
Кротков. Сысой! Открывай подпол, я туда прыгну. Верно казак сказал: не клад мне будет от Пугачёва, но удавка.
Сысой. Здесь, барин, подпола нет. Бери хлеб-соль и ожидай своей участи.
Кротков берёт блюдо с караваем и встаёт напротив дверей.
Входит Пугачёв. Отыскав глазами иконы, крестится.
Пугачёв. Чудо великое! Кажись, сам здешний барин встречает меня хлебом-солью. От попов я хлеб-соль имел, даже от епископа, а вот от дворянина – впервые. Ну, спасибо, ну, угодил.
Принимает хлеб-соль согласно обычаю.
Пора бы нам и познакомиться. Ты знаешь, кто я таков?
Кротков. Как не знать, ты – его анпираторское величество. А я – здешний помещик Кротков.
Пугачёв (удивлённо). Кротков. Я ночевал в деревне, где помещик – тоже Кротков.
Кротков. Это мой дядюшка Парамон Ильич.
Пугачёв (крестится). Царствие ему небесное.
Кротков (дрожливо). С ним что-то случилось?
Пугачёв. С ним случилось то, что и должно было случиться с дворянином, который мне повстречался.
Кротков. Ты что, лишил его жизни?
Пугачёв. Зачем государю заниматься грязным делом? Махнул (достаёт платок) платком и твой дядюшка до сих пор висит на осокоре возле своего дома.
Подаёт знак Кроткову приблизиться.
Я гляжу, смерть дядюшки тебя не огорчила. Почему?
Кротков. Не могу же я огорчаться тем, что стал богаче на триста мужицких душ и пятьсот десятин чернозёма.
Пугачёв. А ты не прост, очень не прост. Может отправить тебя следом за дядюшкой? (Задумывается). Нет, не могу. Вертится в голове, что мы с тобой как-то встречались. Но вспомнить точно не могу, мешает гроб, вернее, крышка гроба…
Кротков. Здесь это и было.
Пугачёв. Где здесь?
Кротков. Вон там ближе к печке ты явился мне из царского гроба.
Пугачёв (оглядываясь вокруг). Ведь и точно – я здесь побывал. Запах помню, тонкий запах дерьма.
Кротков. Царское место на крыльце, вот и пованивает. Сысойка! Ну-ка мигом нарви молодой полыни и накидай погуще в нужник. (Пугачёву). Промашка вышла, твоё анпираторское величество, не доглядел.
Сысойка уходит.
Не изволишь угоститься очищенной?
Пугачёв. Опасно мне хмельным быть. Граф Меллин с гусарами идёт за мной по пятам. А у меня обоз. Ты, кажется, ждёшь от меня клада, так бери, сколько хочешь денег. Бери десять бочек… Вижу по глазам – тебе этого мало. Бери пятьдесят. И этого мало?
Кротков. Мне надо триста тысяч рублей. А это три тысячи дубовых бочонков с медью.
Пугачёв. Ну, ты брат, раскатал губищу! Впрочем, хвалю. Но столько меди у меня нет. И не поглядывай на сундук. Всё, что в нём есть, не про твою честь!
Кротков. Слух был, что твоё величество крепко обогатилось на демидовских заводах.
Пугачёв. Я богатством не интересуюсь. Этим у меня министр финансов ведает.
Кротков. Жалко, что так. А я в большой надежде был на тебя.
Пугачёв. Бери медь, хоть всю.
Кротков. Меди не надо.
Пугачёв. Вот не берёшь. Чем же мне у тебя одолжиться?
Кротков. Я тебе отдам всё, что есть.
Пугачёв. Мне много не надо. Бегу от Казани без продыху. В бане три недели не бывал. Нижние штаны на мне сопрели. У тебя нет лишних?
Кротков (суетливо). Как нет такой малости! Есть и не одни.
Начинает выбрасывать одежду из укладки.
Вот нашел, шёлковые. Родитель с войны привёз, видно разоболок какого-то немца.
Пугачёв снимает кафтан.
Мне может выйти?
Пугачёв. Чего ради? Ты что голого мужика не видел?
Входит Сысой.
Кротков. Всё сделал как надо?
Сысой. И лавку с дырой, и пол засыпал мелкой полынью.
Пугачёв бросает своё грязное бельё на стул.
Надевает шёлковые штаны.
Пугачёв. А немцы совсем не сглупа носят шёлковые нижние штаны. Они приятно холодят ноги, будто я их только что помыл и пропарил.
Крики в окно, ружейные выстрелы.
Пугачёв выглядывает в окно.
Что стряслось?
Первый голос. Гусары! Окружают! Спасайся, государь!
Второй голос. Падай прямо из окна на моего коня, батюшка, и спасайся!
Пугачёв вываливается в окно.
Крики и перестрелка усиливаются.
Кротков. Ну-ка глянь, Сысойка, что там?
Гайдук уходит. Кротков бросается к пугачёвскому сундуку, пытается открыть, в гневе ворочает его с боку на бок.
Вбегает Сысой.
Сысой. Гусары гонят анпиратора к Суре.
Кротков. А что в доме и вокруг него?
Сысой. Пусто. Дворовые девки разбежались кто куда, старики и старухи спрятались по запечьям.
Кротков (сердито). Быстро найди мне топор! А людишки мне не нужны, разбежались и пусть, они сейчас моему делу помеха.
Сысой. На что тебе, барин, топор?
Кротков. Неси, болван, скорее!
Сысой уходит.
Кротков начинает вокруг сундука приплясывать, затем останавливается.
Анпиратор дурак, имея такой сундук, можно получить всё, что пожелаешь, даже в Турции. Далась ему мужицкая воля, жил бы себе в свое удовольствие и горя не ведал.
Задумывается.
Но почему Пугачёв так легко потерял свой сундук. Он – продувная бестия. Может, в сундуке золота и нет? Может анпиратор с умыслом выставляет его всем напоказ, а сам уже захоронку сделал, и меня приманил ложным кладом, чтобы увести от настоящего богатства.
Входит Сысой. Кротков вырывает у него топор.
Возьми ружьё и стой у дверей. Всех, кто сунется, стреляй!
Сысой берёт ружьё и выходит.
Жаль не знаю, как отчитывать клады. Прочту «Отче наш», это молитва самого Господа.
Кротков читает молитву, затем сбивает замок, открывает крышку.
Тьфу! Анпиратор бережёт всякую дрянь.
Выбрасывает тряпки. В сундуке вспыхивает сияние от скопища золотых монет и алмазов.
(Восхищенно). Боже, я ослеп, я ничего не вижу!
Закрывает крышку сундука.
Надо заслонить солнце в окне.
Прикрывает шторой часть окна.
Стук в дверь. Кротков замирает.
Сысой. Барин, ты живой?
Кротков. Я тебе велел сторожить дверь, что ты в неё ломишься?
Сысой. Тут такое диво, барин, что ума не приложу, как сказать.
Кротков. Говори прямо и просто, как своей бабе. Говори и проваливай!
Сысой. Барин, Корней говорит, что государевы люди оставили более десятка возов.
Кротков. Эка невидаль! И ты меня, дурак, потревожил ради этого?
Сысой. Возы-то не пустые! На них дубовые бочки и Корней говорит, что это казна.
Кротков (в сторону). Чёртов анпиратор. Так-таки пожаловал меня медью. Что теперь с ней делать? (Громко Сысою). Беги с Корнеем на гумно, укройте возы снопами и никому ни слова, даже своей бабе, если не хочешь потерять башку.
Сысой. Кто же дверь будет сторожить?
Кротков (громко) Делай, что велено!
Возвращается к сундуку. Открывает крышку, рассматривает богатство.
Вот это клад, так клад! Всем кладам клад! Полуимпериалы, импе-риалы, золотые цепи, браслеты, кольца, серьги, драгоценные пояса и ожерелья, пряжки, броши, блюда из чистого золота, чарки, чашки…
Открывает берестяной туес.
Драгоценные камни! Алмазы и другие, как назвать, не знаю. Ужели это всё моё! Конечно, теперь это все моё! Теперь я богат, почти так же богат, как Демидов! Но Демидову дал богатство Пётр Великий, а я получил его из рук вора, предателя Емельки Пугачёва. Моё богатство ненадёжно. В любой миг его могут отобрать, а меня сослать в Сибирь, в какой-нибудь Читинский уезд.
Кротков выбегает в соседнюю комнату, возвращается с несколькими рогожными кулями. Начинает нагружать их кладом.
Надо поспешать. В любой час может кто-нибудь явиться: самое опасное, если анпиратор оторвётся от гусар и нагрянет сюда. Граф Меллин тоже головорез, он гонится за Пугачёвым, чтобы лишить его золота, а уж потом скрутить ему руки.
Начинает нагружать второй мешок.
А разве исправник Кузьма Платоныч не такой же душегуб? Ловко облегчил меня на десять империалов. Шутка сказать сто пятьдесят рублей золотом. Этот может тайком прокрасться в дом и задушить меня во сне.
Пробует поднять мешок.
Этот тяжеловат будет.
Берёт третий мешок.
Куда я это всё спрячу? Везти в лес, копать там яму, запоминать возле какого дуба спрятал клад – хлопотно и опасно. Вдруг кто-нибудь подсмотрит, тот же Савка-бог? Он неведомо где шныряет. Может сейчас в окошко подглядывает.
Стук в дверь.
Я занят!
Утаскивает волоком мешки в укрытие. Закрывает сундук. Подходит к двери.
Отзовись!
Сысой. Это я, барин.
Кротков отпирает дверь.
Все возы втащили между двух скирд и завалили снопами.
Кротков. Разбитых бочонков не было?
Сысой. У одного днище лопнуло, я дыру соломой заткнул, а пятак принёс тебе.
Подаёт монету.
Кротков. Что же вы этот разбитый бочонок не взяли себе?
Сысой. Как можно, барин. Эти деньги не наши.
Кротков. Анпиратор их мне подарил. Возьмите из скирд по два бочонка и пользуйтесь богатством.
Сысой. Нет, господин, мне этих денег не надо. Проведает о них моя баба, так замучает расспросами. Да и на что мне деньги? За тобой я живу, как у Христа за пазухой.
Кротков. Надо вернуть эти бочки с медью казне.
Сысой. Не делай этого, барин! И себя погубишь, и нас!
Кротков. Это чем же погублю?
Сысой. На эти бочки, как комары, накинутся приказные крючки, начнут розыск, а главное не поверят, что ты не утаил золото. Ведь государь брал не только медь, но и золотые монеты. Сыщики из мужиков выбьют на тебя улики, и тогда возьмутся за тебя.
Кротков. Что за страсти ты ворожишь, Сысой! Я эту медь не знаю и знать не хочу!
Сысой. Тебя про неё и не спросят.
Кротков. Чем же я тогда их заинтересую?
Сысой. Сыщиков в первую очередь заинтересует, куда подевалось золото из этого сундука?
Кротков. Если ты так догадлив, так бери сундук и утопи в пруду.
Сысой заглядывает в сундук.
Сысой. В нём еще добра полно.
Кротков. Что там? Золотые черепки. Ссыпь их в мешок.
Сысой ссыпает остатки клада в мешок, который держит барин.
Затем уносит сундук.
До сих пор моей удачей владел анпиратор. Под его присмотром я получил всё, что желал. Теперь мне надо, чтобы он указал, где надёж-но спрятать богатство. Что это? Дурак Сысойка ушёл, а дверь-то открыта.
Делает несколько шагов к выходу.
Говорит, полыни наложил на царское место, но всё равно пованивает… Ах, какой я балда! Мешки надо кинуть в дыру отхожего места. Лучшей захоронки кладу не найти.
Кротков в два приёма уволакивает мешки.
Темно там, ни зги не видать. Чем-то надо посветить.
Подходит к образам. Крестясь, берёт лампаду и уходит.
Входит Сысой.
Сысой. Вот беда: потерял барин от клада голову. И всё от того, что не женился. Была бы у него жена, детишки, семь раз бы подумал. А тут – бах! Клад в охапку, и рад. Как бы государево золото не задавило его до смерти.
Входит Кротков. Ставит лампаду на божницу. Крестится.
Кротков. Что в усадьбе? Все ли живы?
Сысой. Гусары трёх мужиков зарубили и старуху.
Кротков. Старуха им чем помешала? Она, конечно, не в счёт, но утрата трёх мужиков для меня убыток. Кто его возместит?
Сысой. Анпиратор тебе оставил много бочонков меди, возьми оттуда.
Кротков. Может, ещё присоветуешь, как потратить деньги?
Сысой. Ты и сам это знаешь. Но не забудь обновить церковь, в неё уже боязно заходить, того и гляди рухнет.
Кротков. Мне батюшка завещал с попами дружбу не водить. Он не потворствовал корыстолюбию: больше чарки вина и трёх копеек за молебен не жаловал.
Сысой. Церковь нужна не только попу, но и крестьянам.
Кротков. Я к меди не прикоснусь. И тебе не советую. Она есть не просит. Пусть себе лежит в скирдах и ждёт своего часа.
Неподалеку раздаётся собачий лай.
Зябко как-то. Иди, Сысой, погляди всё ли в доме заперто.
Сысой открывает дверь и падает навзничь. В комнату врывается Фирска и вооружённый топором мужик, который бросается к столу и хватает кошель с деньгами. Кротков пытается отобрать его у злодея.
Ты что, кромешник, надумал! Мой батюшка собирал эту казну, копейку к копеечке, всю жизнь!
Мужику помогает Фирска и добыча оказывается у него.
Фирска. Копейку к копеечке говоришь? Но были и рубли. Моего брата Ваньку твой папаня продал за четвертную. Мать ему слезами сапоги вымыла, а он её велел сбросить с крыльца.
Кротков. Я этих дел не знаю. Я же тебя не обидел, а сын за отца не отвечает.
Фирска. Будет врать! Откуда грехи среди людей завелись, как не от наших прародителей – Адама и Евы.
Кротков. И ты явился мне за них отомстить?
Фирска. На тебе грех более тяжкий.
Кротков. Согласен наперёд, что грешен, но я никого жизни не лишал.
Фирска. Ты покусился на святое!
Кротков. Знать не знаю, ведать не ведаю.
Фирска. Ты украл государеву казну!
Кротков падает на колени в сторону икон.
Кротков. Святый Боже, Святый Сильный! Внуши этому дураку, что я не мог покуситься на государеву казну, поскольку в глаза её не видел.
Фирска. Хватит юлить!
Поднимает барина за шиворот с пола. Бьёт его кулаком в живот.
Кротков. Чем я тебе не угодил? Что ты на меня взъелся?
Сысой. Отпусти барина. Он правду говорит.
Фирска. А ты, кротковский баран, откуда знаешь, что – правда?
Сысой. Я сегодня от него весь день не отходил, и казны не видел.
Фирска. Может ты и государя не видел?
Сысой. Как не видел? Я, чай, не слепой.
Фирска бьёт Кроткова.
Фирска. Если не откроешь место, где спрятал казну, забью до смерти!
Кротков. Креста на тебе нет!
Фирска. На мне-то он есть, а у тебя точно креста не будет. Я тебя забью и утоплю в самом глубоком омуте.
Кротков. А ты не боишься, что я своих дворовых людей кликну?
Фирска хватает барина за грудки.
Фирска. Я только единожды боялся, когда первый раз человека жизни лишил. Ждал, что бог вот-вот покарает меня за душегубство. Но господу не до меня было: государь в тот час сразу три десятка дворян вздёрнул на виселицу. Теперь кричи! Кричи, говорю!
Кротков. У меня голоса нет. Вечор холодного молока испил.
Фирска (кричит). Эй, дворня! Ну-ка сюда, спасать барина! Он вам за это волю даст! (Прислушивается). Ни звука. Я бы хотел, чтобы они прибежали. И знаешь почему?
Кротков. Не ведаю.
Фирска. Я бы им велел всем до одного вооружиться, скалками, пестиками, поварёшками и забить тебя до смерти. Теперь ты знаешь, чьё слово сильнее – твоё или моё.
Сысой. Ты, Фирска, лучше бы меня изуродовал, чем барина.
Фирска. Это почему так?
Сысой. Барину надо жениться. Кто же за него пойдёт, если ты его здоровья лишишь?
Фирска. Стой там и не вякай! А с тобой барин я не шучу. Поставлю босым на огонь, и всё расскажешь!
Кротков. А ведь ты, Фирска, добра не помнишь. Я мог забить тебя до смерти, но отпустил на все четыре стороны.
Фирска. Если бы я это забыл, то тебе давно бы не жить. Я обходил стороной твою усадьбу, но сегодня сведал, что ты, лиходей, покусился на государеву казну. А за неё многой мужицкой и барской кровью плачено. Клади руки на стол!
Кротков. Что ты надумал?
Фирска. Я тебя три раза спрошу про казну. За каждое «не ведаю» будем отрубать по пальцу. Стерпишь – отрубим голову.
Сысой. Не дам уродовать барина. Подавись Фирска этими бочками!
Фирска (проникновенно). Ну-ка шепни, Сысоюшка, где спрятана казна?
Сысой. Отпустите барина и скажу.
Фирска. Мне как-то не с руки с тобой рядиться, но будь по-твоему. Ступай барин!
Кротков. Я здесь побуду.
Фирска. Вольному – воля, спасённому – рай! Говори, Сысой, где казна?
Сысой. На гумне завалена снопами между скирдами.
Фирска хватает Сысоя за рукав.
Фирска. Веди нас к тому месту, а барину мы ноги свяжем, чтобы не убежал.
Разбойники связывают Кроткова и уходят.
Кротков. Господи? Ужели пронесло? Святый Никола, отведи
от моей головы смерть, я тебе клянусь, что пятиглавый в твоё имя храм выстрою и потом за молебен буду давать целковый, а не три копейки, как мой родитель!
Пытается освободиться от пут.
Я, дурень, совсем зря клял Пугачёва за бочки с медными деньгами. Думал, они меня погубят, а выходит – спасли. Анпиратор навязал мне медь, чтоб она закрыла ворам дорогу у настоящему золотому кладу. И Сысойку надо наградить за верность барину. Фирска забил бы меня до смерти, но гайдук меня заслонил. Я ему этого не забуду и подарю свою енотовую шапку, пусть донашивает, за свою храбрость.
Пытается освободиться. Кричит во весь голос.
Люди! Караул! Спасите!
Слышатся голоса.
Люди на помощь!
Кузьма Платонович. Да тут двери настежь!
Входят исправник, Сысой, за ними дворяне-ополченцы ведут связанными Фирску и его ватажника.
Сысой освобождает барина от пут.
С тобой, Степан Егорович, жить не соскучишься. Твоя усадьба чем-то крепко притянула к себе Пугачёва. С какого-то рожна, он не пошёл прямиком на Алатырь. Нет, сделал крюк в тридцать вёрст, чтобы забежать к тебе.
Кротков. Мы с ним давние приятели.
Кузьма Платонович (грозит пальцем). Со всем, что касается самозванца, шутить опасно.
Кротков. Причём здесь я? Анпиратор почти два года по гостям ходит. То к казакам, то в Оренбург, то к Демидовым, то в Казань. Вот, улучил час, и ко мне заглянул. Да что толку? Сегодня двое его ребят прибежали и требовали от меня невесть что.
Кузьма Платонович. Эти, что ли?
Кротков. Спросите их сами. А я хочу одного: забыть их навсегда.
Кузьма Платонович. Такая малость вполне в нашей власти.
Кротков. Вот и поступайте с ними, как вам заблагорассудится.
Фирска. Требуем честного суда. Вор Емелька Пугачёв поманил нас посулами мужицкой воли, и мы соблазнились.
Кузьма Платонович. Ты знаешь, Степан Егорович, где я захватил злодеев?
Кротков. Я сегодня из дома не выходил. Откуда мне знать, что вокруг деется?
Кузьма Платонович. Они на твоём гумне рылись в медных пятаках, как свиньи в навозе. Тому есть главный свидетель, твой гайдук.
Сысой. Фирска с друзяком пытали барина, требуя от него воровскую казну. Пришлось показать, где она спрятана Пугачёвым.
Фирска. Мы не медь искали, а золото, которое как сквозь землю провалилось.
Кузьма Платонович. Искали золото, а нашли верёвку. Сейчас вас вздёрнут на воротах. Но мне важно знать мнение твоего хозяина, раб Фирска! (Кроткову). Как вы относитесь к моему приговору?
Кротков. Я против смерти.
Кузьма Платонович. Вы против казни только в этом случае, или в принципе?
Кротков. Нет у меня ничего, кроме этого имения, какие ещё принципы. Принципы могут быть у того, кто завладел миллионом. А я после налетчиков остался гол как сокол? Где мой кошель, Фирска?
Фирска. Им завладел исправник.
Кузьма Платонович (своим людям). Живо хватайте разбойников и обоих на ворота
Дворяне-ополченцы выводят ватажников из комнаты.
Кротков. Кузьма Платоныч! Как можно? Я разорён!
Кузьма Платонович. Будет хныкать. Твой кошель цел. И ты должен отблагодарить меня, что я его успел выхватить у злодеев.
Подаёт кошель.
Кротков. Но он наполовину пуст.
Кузьма Платонович. Вы, господин Кротков, готовьтесь к вызову в Следственную комиссию.
Кротков. В чём меня обвиняют?
Кузьма Платонович. В подозрительной связи с самозванцем. И не размахивайте кошелём. Они вам ещё пригодятся для разговора с генералом Павлом Сергеевичем Потёмкиным.
Кротков. С князем Потёмкиным?
Кузьма Платонович. Нет, это его родственник, но слышно, крут нравом, ох, и крут!
Уходит.
Кротков. Вот уж никогда не подумал, что в России быть богатым опасно. Мне казалось, что деньги – это всё. Но здесь можно в любой миг лишиться состояния. Я знать не хочу никакого генерала Потёмкина. Если исправник ополовинил одним махом мой кошель, то Потёмкин раззявит хайло на всё мое золото.
Пауза.
Как жаль, что я не могу забрать свой клад и тотчас уехать в Европу. Там всё надёжнее: нет ни Пугачёвых, ни Потёмкиных – культура1 Там, говорят, каторжники живут лучше, чем симбирские дворяне. Но как уедешь, когда все дороги полны разбойников и солдат, которые мимо себя не пропускают ни одного человека и повозки, чтобы не вывернуть их наизнанку? Мне надо спрятаться на год в Москве, у тётушки. Пугачёва повесят, а я прихвачу свой клад и уеду во Францию. Куплю рыцарский замок, десять квадратных вёрст виноградников и померанцевых рощ. Во Франции забуду на каждый чик оглядываться, там человеку с деньгами воля, почёт, уважение, а не волчьи взгляды крестьянишек…
Сысой! Закладывай коляску! Мы сейчас же едем в Москву!
Занавес.
