Ирина Сергеевна Богатырева – писатель.
О жасмине на Волге, музейных чайках и писателе Иване Гончарове.
Говорят, в июне в Ульяновске можно встретить Ивана Алексеевича Гончарова. Он прогуливается по улицам родного города, как обычный житель. Заглядывает прохожим в лица. Пытается понять, сильно ли изменились они за последние два века. И, уверившись, что люди не изменились, с чистой совестью покидает город…

Если честно, когда я услышала, что в Ульяновске можно встретить Гончарова, – не поверила. И не важно, что это прозвучало из уст власти – от губернатора области Сергея Морозова на открытии празднований в честь двухсотлетия со дня рождения Ивана Алексеевича. Однако оказалось, в данном случае власть умеет держать слово, и с Гончаровым встретиться мне-таки удалось – на вручении Международной литературной премии его же имени.

В эти дни я впервые попала в родной город в качестве гостя. Оказалось, это удобно. Город предстает только с официальной стороны. Точно по расписанию надо появляться на заседаниях и конференциях. Четко по расписанию – обед и ужин в ресторане в центре. А этот самый центр я и знаю, и не знаю в равной степени. Приходилось дергать кураторов, выясняя, куда же идти.

Притворяться гостем мне удавалось хорошо, даже удавалось сбегать, когда обо мне забывали, чтобы так же, как гость, урывками осмотреть город. Умытые по случаю праздника улицы. Пустынная набережная, которая у нас испокон веку называется Венец – потому что с высоты ее дух захватывает от вида на Волгу, на широкий ее разлив и левый, пологий берег. В июне на Венце цветут белым и душно пахнут жасмины. Когда сверху глядишь на Волгу, в душе становится спокойно и тихо в голове.

Среди официальных мероприятий я попала также на открытие Музея Гончарова. Собственно, сам музей был всегда, но вся экспозиция его умещалась в нескольких пыльных комнатах, да и те были пустынны и отдавали смертной скукой. Теперь светлые помещения на трех этажах предлагают экспозиции, по которым можно узнать не только историю создания трилогии на «О», но и историю семьи Гончарова и – шире – всего города. На экранах крутятся ролики с видеопредставлениями того или иного периода жизни писателя (я с интересом посмотрела рассказ об его учебе в Московском университете и встрече Гончарова-студента с Пушкиным). Большой зал, посвященный плаванию фрегата «Паллада», выполнен в виде каюты, в иллюминаторе плещется море, из динамиков слышны крики чаек, на стенах висят старинные карты, а в центре за стеклом стоит макет парусника. Правда, все это великолепие, как часто у нас бывает, создавалось в последний момент и ценой героических усилий работников музея. Ну и пускай в комнатах еще пахнет краской, а деревянные игрушки в детской блестят непросохшим лаком. Зато посетители ходили заинтересованные, а экскурсоводы – с возбужденными глазами и с усталыми, но счастливыми лицами. И в день открытия мне пришлось отстоять очередь, чтобы попасть внутрь.

А вечером было вручение премии. Оно проходило торжественно: в Доме правительства, в огромном зале с великолепной акустикой, украшенном живыми цветами. Всего номинации три: «Мастер слова» достался Борису Агееву за роман «Хорошая пристань», «Ученики Гончарова» – мне за повесть «Товарищ Анна», а венгерка Ангелика Молнер получила премию за исследование творчества Гончарова. Эта молодая женщина вызвала у всех большую симпатию. Ведь зарубежные слависты, изучающие творчество русского писателя, не имеют в душе корысти. И Ангелика, очень искренняя и очень по-русски застенчивая, в этом не исключение. Когда она говорит о Гончарове, все ее слова полны только любовью – к его прозе, к России и к своему русскому мужу, с которым, по ее словам, ее познакомил «Обломов».

Пока публика внимала выступлению оркестра народных музыкальных инструментов, виновники торжества, а также вручающие люди были выведены из зала. Мы с Ангеликой стояли напротив улыбчивого губернатора и искренне трусили. Шепотом она призналась мне, что на ногах с шести часов утра – бегала покупать длинное вечернее платье и делать прическу, чего ей бы в голову не пришло, если бы не необходимость соответствовать объявленному дресс-коду. Я понимающе кивала. Вместе мы с восхищением смотрели на девушек из модельного агентства, одетых в изысканные платья в стиле XIX века, с хвостами и глубокими декольте. Затем все мы чинным порядком были введены в зал, и эти самые девушки подносили нам огромные букеты и невероятной пышности удостоверяющие сертификаты лауреатов.

Как ни странно, несмотря на всю торжественность ситуации, не было ни долгих утомительных речей, ни затянутого сценария. Церемония прошла с хорошим вкусом и на удивление быстро. Настолько, что гости едва успели выпить шампанское с Иваном Алексеевичем, который, как оказалось, все это время ждал нас в фойе. Наверное, подглядывал в щелочку. В его-то время литературных премий еще не давали.

В это время на площади Ленина начинался большой концерт. И тут, надо признаться, вкус устроителей им не изменил: в первом отделении подавали Шостаковича и Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром (за роялем – Денис Мацуев). Аплодировали стоя. (Некоторые из моих знакомых, когда я рассказывала об этом, саркастически заметили: «Конечно, как еще можно аплодировать на площади», – на что я отвечала: «Не все так очевидно, ради этого концерта для зрителей там были установлены… стулья».)

На следующий день в Центральной городской библиотеке в очень теплой обстановке с чаем и конфетами местной шоколадной фабрики прошла встреча с лауреатами, где мы рассказывали о своих текстах и о себе. Был вторник, и собралось, конечно, не очень много слушателей, только преданные друзья библиотеки, как представила их директор. В основном – пожилые люди. С большим интересом отнеслись они к работе Ангелики, с пониманием выслушали рассказ Бориса Агеева о жизни на Камчатке, которой посвящен его роман, но к моей книге в вызывающей обложке присматривались настороженно. Вероятно, в летящей женской фигуре на фоне революционного красного плаща и названии, отдающем анахронизмом, им показалось некое издевательство. И на остром вопросе, осуждаю ли я лично советское прошлое, в котором не жила, ведущие вечера поспешили мероприятие свернуть. Ответить я не успела, да и что можно было бы на это ответить? Конечно, нет, и как вообще можно судить людей, живущих по законам своего времени? Это то же самое, что судить Веру за беседку на обрыве, а Обломова – за диван.

Уезжала я в тот же день. В сквере у вокзала пахло скошенной травой. Выцветшие буквы на крыше здания приветствовали гостей на родине Ленина. А свежая, огромная растяжка на всю башню с часами уверяла, что Ульяновск – родина талантов. И портрет Гончарова, спокойного, сытого, уверенного в себе человека.

Поезд, как всегда, отходил под «Прощание славянки». Это единственный известный мне в России город, где фирменный поезд в Москву отчаливает с музыкой.