В предыдущих частях нашего исследования районов восприятия Ульяновска мы старательно избегали знаковых выводов с целью избежать эмоциональной окраски, которая может помешать восприятию материала. Теперь пора перейти к конкретным выводам. Главный из них звучит как «Ульяновск – это не город». А что?

Ульяновск – слободы среди пустырей

В предыдущих материалах мы выяснили, что Ульяновск представляет собой совокупность слобод, воспринимаемых совершенно различно в зависимости от их символьного наполнения. Более того, нам удалось экспериментально доказать, что воспринимаемые расстояния между этим слободами имеет мало общего с расстояниями географическими. Получилась своеобразное «лоскутное одеяло», которое невозможно описать в какой-либо физически вообразимой системе координат. Но что же это «одеяло» объединяет?

Для ответа на этот вопрос придётся вернутся ко времени, на котором мы закончили наш предыдущий материал, а именно – к концу 90-х годов прошлого века. Именно тогда начался процесс распада старых районов восприятия города, который продолжается поныне.

Причина этого – утрата «цементирующих» свойств «лоскутов» культурного ландшафта, образующих районы восприятия. На место ведомственному «цементу» одной проходной, полу-крестъянскому быту, общности по времени проживания и т.д. пришла кажущаяся пустота. На первый взгляд её можно воспринять как формирование «нового мещанства», объединенного чувством города. Но это не так.

Само ощущение района как слободы практически исключает его вхождение в культурную ткань города на равных. По этой причине каждый из районов восприятия продолжал «вариться» в собственном соку. И тут в дело вступили классовые и сословные различия, наконец проявившиеся открыто, будучи скрытыми в подвалах культурного сознания в советское время.

«Элита» красного кирпича

Стихийность этого процесса начала проявляться в первом по-настоящему элитном жилье. Тут стоит отметить, что понятие «элитности» вовсе не в цене самого жилья или в его объективных особенностях, а именно в его восприятии окружающими. Знаменитые «краснокирпичные» коттеджи «удачников» начала 90-х с этой точки зрения никак нельзя назвать элитным жильём. Оно не создавало невидимой границы между хозяином («элитой») и «плебсом», а лишь указывало на определенный статус хозяина.

В конце же 90-х элитное жилье появилось, так как появился его объект – люди, которые стали ощущать себя частью группы, которую можно назвать «элиты». При этом осознания что это такое не было, было лишь ощущение необходимости проведения зримой линии раздела. Сегодня, оглядываясь назад, и наблюдая за начавшимися в те годы процессами, можно легко понять, что процесс «элитизации» был примитивным осознанием принадлежности к определенному классу или сословию. Это, впрочем, не помешало сохранить слободское восприятие действительности, столь явно проявившиеся в молодежных группировках. Получился парадокс – «элиты» не были принадлежностью «города» как целого, а лишь «выходцами с района», «пацанами, пришедшими к успеху».

Отсюда и фееричный постмодернизм тогдашнего метода изменения культурного ландшафта. Неосознаваемая принадлежность к группе (классу или сословию) вынуждала подчеркивать свою «иноковость» относительно других статусностью жилища. При этом единственным критерием выступали соседи. Так в городе появились панельные коробки с «евроремонтом» для мелкой «элиты» уровня наворовавшегося начальника цеха в ведомственных слободах, дворцы бизнесменов на шести сотках в «крестянских» районах восприятия и газоны на дачах.

Про газоны стоит отметить интересный факт, замеченный нами во время разговора с дачниками. В ответ на логичное замечание о суровости климата и о ненужности газона на 4 сотках садового участка, очень часто в ответ приходилось слышать «что поделать». Произносилось это с тяжелым вздохом, что сразу давало понять, что «будь моя воля» на месте «элитного» газона была бы привычно высажена картошка. Но что не сделаешь ради статуса.

Точки в слободской ткани

«Элитность» того времени – это «элитность» первоначального накопления. Но вовсе не капитала, а нового культурного ландшафта и новой ткани общества. Инерция советского деления общества, столь хорошо диагностируемая по районам восприятия, понемногу начала замещаться новой структурой, пока ещё не осознаваемой.

Но инерция была всё ещё сильна. Настоящий представитель «элиты», то есть человек, которого можно отнести к какому-либо (любому!) классу или сословию, даже в страшном сне не мог подумать о смене привычного района восприятия. Деление общества было ограничено слободским сознанием, наложившим незримые границы на территорию, которую «можно» осваивать, в которой комфортно.

Это «осваивание» начало раскачивать ткань районов восприятия. Эта ткань перестала быть в достаточной мере однородной. Появление в одноэтажном частном секторе, где все без исключения занимаются подсобным хозяйством, десятка-другого коттеджей новой «элиты», воткнутых между домами бабушек, автоматически привело к некоторой деформации привычного восприятия. Район уже отчасти переставал быть таким же, как прежде.

Ровно тот же механизм работал и в ведомственных многоэтажках. «Евроремонтые» соседи за двойными бронированными дверями – это уже не Пети и Вани с родного завода. Ткань культурного микроландшафта менялась.

Первыми на это изменения среагировали группировки, организованные по территориальному признаку. Появление «белых ворон» в привычной ткани вернакулярного района – это покушение «иного», которое шаткая конструкция не выдержала.

Казалось бы, это можно считать положительным моментом, чуть ли не зарождением капиталистических отношений и здоровой конкурентной среды. Но это вовсе не так. Сами границы районов восприятия не изменились, а значит, никакого классового сознания не появилось.

По классическим канонам западного урбанизма «буржуй всегда ищет где слаще», и городская среда сама собой распадается на престижные и непрестижные, богатые и бедные, «черные» и «белые» районы. Причем исключительно по классовому признаку. Но у нас ничего подобного не происходило. Если вспомнить те годы, то можно заметить, что дорогой и престижный вернакулярный район «центр» вовсе не притягивал «как магнит» представителей «удачливых классов». «Элитных» домов в центре практически не строилось.

Проблема хипстера

Одну из причин этого мы уже обозначали выше – сословность и классовость попросту не осознавались, а «родной район» так и оставался милее и краше. Деление по сословным и классовым признакам не получило территориального выражения. Осознание себя «элитой» было личной проблемой каждого. Но это не главное. Важнее, что «слободские элиты» не осознавали себя горожанами.

Город – это не просто интенсивно освоенное пространство, но и (что важнее) единая общность в рамках культурного ландшафта с близким наполнением всех его «лоскутов». Ничего подобного в городе не было. Городом можно было (да и сейчас можно) назвать лишь тот район, который мы обозначили как «центр с подрайоном «венец». Не зря до сих пор многие ульяновцы из районов-слобод привыкли говорить «поеду в город», подразумевая под словом «город» исключительно вернакулярный район «центр».

Слободы – это не город, с городом их объединяет лишь общность хозяйственно осваиваемого пространства и не более того. При этом «близость» их к городу, как мы выяснили, – это понятие не географическое, а мера осознания включенности (точнее включаемости) слободы в городское культурное пространство. Именно это и приводит к тому, что, например, «Пушкаревское кольцо» однозначно осознается большинством «ближе к центру (читай, городу)», чем политех (хотя географическое расстояние относительно задаваемого центра (условно,ЦУМ) практически одинаковое).

Впрочем, до поры до времени не было и спроса на «огорожанивание» слободских территорий. Спрос на городскую среду и, соответственно, опознавание себя горожанином (совершенно новое для России чувство) созрел сравнительно недавно. Своё выражение этот спрос нашёл в том, что ныне принято называть «креативным классом». Хипстеры вдруг захотели жить в городах и в городском культурном пространстве, а не в конгломерации слобод и пустырей между ними.

Но в начале 2000-х до этого было далеко. Усадебно-сельская по своей сути организация пространства устраивала большинство. Меньшинство же пыталось жить в «городе» (не обязательно в физическом вернакулярном районе «центр»), но не было способно осознать себя единой группой. Впрочем, этими «маргиналами» можно пренебречь, памятуя о том, что перед обществом стояла гораздо более важная задача – как-то географически выразить своё нарастающее чувство общности по сословному или классовому признакам.

Особо отметим, что процесс этого выражения не закончен до сих пор. Более того, мы где-то в его первой половине.

Миграция к Кемпвелам

Но вернемся на 10-15 лет назад. Можно легко заметить, что первыми миграцию от дикого «точечно-элитного» состояния начали представители сословий. Не до конца осознаваемое чувство общности заставляло их искать географической близости друг с другом. Так появились разнообразные «Санты-Барбары»: в Дальнем Засвияжье и в Лаишевке, а также первые «клубные» дома.

Посмотрев документы, описывающие «точечную застройку» тех лет, несложно заметить, что почти все эти «районы близости» в полной мере сохранили слободскую структуру. Сословные элиты на тот момент не достигли осознания себя «горожанами». Впрочем, этому мешала и огромная инерция бытующих представлений.

Новые вернакулярные районы сохранили все особенности дореволюционных и советских слобод, только изменились факторы объединяющего осознания. Вместо «родной проходной» или единого пространства сельхозугодий – единая строка в бюджете, одинаковый цвет мундиров или участие в одном «бизнесе».

Линия раздела

Слово «бизнес» мы взяли в кавычки не зря. Сословия, способные на тот момент к массовому «кучкованию», бизнесом как таковым не занимались. Впрочем, не занимаются и до сих пор – граница разделения между «можно» и «нельзя» очень четка.

Эта граница разделяет две основные ветви деления элит, которое продолжается поныне, и проходит по линии «административного ресурса». Ниже этой линии возможен нехитрый бизнес без тесного контакта с государством и действуют законы, близкие к законам рыночной экономики. Тут общество делится на классы.

Выше этой линии источник «элитности» – государство в чистом виде. Здесь законы рыночной экономики уже не действуют. Работают самые разнообразные, порой фантастичные, замещающие механизмы и выстроена совершенно иная система ценностей. Тут общество делится уже на сословия.

Высоту этой границы (то есть то, до какого уровня можно действовать в рамках рынка) можно ныне легко определить по вырисовывающемуся характеру застройки. Для опытного специалиста достаточно одного взгляда на город, чтобы понять где проходит эта граница.

К этому вопросу мы ещё вернёмся, а пока продолжим анализ становления новой системы «лоскутов» культурного ландшафта города.

Экскаваторы ландшафта

Как мы отмечали, в настоящий момент мы живём в активной фазе изменения границ районов восприятия и формирования нового культурного ландшафта. При этом одновременно действует сразу несколько механизмов.

  1. Увеличившийся спрос на городскую среду, заставляющий усиленно застраивать «центр».
  2. Продолжение «точечно-элитной» застройки в слободах теми, кто ещё не осознал важности вхождения в географический ареал своего класса или сословия.
  3. Возобновление появления новых слобод по сословному признаку.
  4. Ускоренное разрушение старых вернакулярных районов за счёт увеличения процента «вложенных слобод» и «точечно-элитной» застройки, что приводит к распаду объединяющих район восприятия смыслов.
  5. Расширение зоны влияния «города» на посады и слободы из-за увеличения спроса на «город» среди разночинной публики.

Последствия

К сожалению, приходится констатировать, что процесс создания новых (и разрушения старых) районов восприятия абсолютно не контролируется и происходит полностью стихийно. Это имеет массу негативных последствий.

Наиболее важным можно назвать появление «исчерпанных» районов, которые утратили старое наполнение, задающее восприятие, но не приобрели нового. В качестве примера можно привести частный сектор в районе «ближнего Севера», где можно наблюдать смесь из «точечно-элитной», «элитно- слободской» и «старой» застройки. «Старая» застройка, несущая слободской смысл «хозяйства», умирает под «точечными» коттеджами не осознающей себя «элиты», а эту «элиту» в свою очередь давит застройка классового типа для расселения буржуазии среднего пошиба. Смысл «хозяйства» теряется, включения в «город» не происходит, но при этом не формируется и четкое «слободское» восприятие. Единая ткань «лоскута» пропадает, и окончательного её формирования придётся ждать ещё долго.

Вторым негативным моментом можно назвать отделение слобод. Надежный индикатор этого – восприятие жителями слободы расстояния до города. Если осознаваемое расстояние больше, чем географическое, то можно смело говорить об отделении слобод, утверждении внутри них собственного «сельского» уклада, далекого от повторения центростремительной модели «кремль-посад-слободы». Проще говоря, такие слободы перестают равняться на «кремль».

Важно отметить, что восприятие расстояния очень мало связано с транспортной доступностью, т.к. его можно проследить в динамике безотносительно работы транспорта или состояния дорог (и изменения других объективных факторов). Типичный пример – слобода Тути. Жители домов, живущие буквально в 300 метрах от микрорайона УлГУ (в основном, панельные многоэтажки), считают, что живут «от центра» далеко, в то время, как жители микрорайона считают, что «близко» или даже «в центре». То же касается и, например, улиц Воробъева и Шевченко на склоне Свияги. Выявление такого рода примеров – надежный индикатор «заброшенности» того или иного района. Особо отметим, что в «заброшенных» районов ткань восприятия не меняется или меняется очень незначительно. Они продолжают сохранять смысл, инерция которого уходит корнями в советское, а, зачастую, и в дореволюционное время. При описанном выше характере изменений смыслов районов восприятия, это неизбежно ведет к консервированию «заброшенных» вернакулярных районов, что оставляет их за рамками изменений. А это прямая деградация.

Это весьма важно, особенно если учесть, что подобный механизм рано или поздно приводит к появлению внутригородских «гетто». Рецепта от подобного сценария может быть два. Первый – «укоренение» уже имеющегося смысла территории (например, выделение земли под огороды слободе, имеющей смысл «хозяйства») с признанием факта отсутствия вовлеченности слободы в «город». Второй – форсированное дополнение семантической и смысловой нагрузки территории путем расширения зоны «общего».

Третий негативный фактор стихийности процессов преобразования культурного ландшафта – сужение «пространства общего», что всегда вызывает резко негативную реакцию населения, вплоть до полного разочарования в «городе».

Дело в том, что границы районов восприятия в любом случае проходят по «ничейной» с точки зрения культурного районирования территории. При наложении на реальный ландшафт оказывается, что в большинстве случаев эта «ничейная» в восприятии территория вполне доступна географически и представляет собой пространство, неосвоенное или малоосвоенное смыслами соседних территорий. Такие «пограничные полосы» можно легко заметить между, например, Верхней Террасой (практически аутентичная слобода «хозяйства») и Новым Городом (слобода разночинцев) в виде пустырей и лесопосадок, на которые наползает коттеджная застройка Рыбацкого (сочетание «точечно-элитной» с «классовой»), отнимая от «пограничной полосы» пространство. «Чужое» наползает постепенно, и в данном случае не опасно (пространства много), но в целом ряде случаев сужение «пространства общего» равносильно открытому конфликту. Увы, но учетом этого крайне важного с когнитивной точки зрения момента, пренебрегают полностью.

Когда же «устаканится» новый культурный ландшафт города? На первый взгляд кажется, что ответ на этот вопрос возможен только «гуманитарного» толка, то есть в виде экспертного предположения. Ничуть не бывало! Зная цифры динамики роста объема индивидуального строительства, предположительные места перспективной застройки, а также планы девелоперов на ближайшие годы, можно получить вполне конкретные цифры по большинству районов. Но эта тема лежит уже вне рамок этого материала.