Он родился на станции Дема Башкирской ССР, на берегу реки Белая. Отец – путевой обходчик. В семье – 11 детей: три сестры, остальные – сыновья. Сказать, что жили бедно, – ничего не сказать. Голод был ощущением постоянным и непроходящим. Проблем и бед добавила война. Обуть, одеть, прокормить одиннадцать ртов, да еще в лихие военные годы, – это подвиг их родителей, ведь все ребятишки выросли и состоялись как личности, ни одного семья не потеряла.
Сергей Ермаков, дважды мэр и Почетный гражданин Ульяновска. Почетный железнодорожник России, гость нашей редакции, рассказывает о детстве своем и юности, о жизни тех, кого сегодня называют «дети войны».
– Я в школу пошел в 1945 году. Помню прекрасно День Победы. Народу – тьма, все радостные, счастливые. Мать отоварила все продуктовые карточки. На них выдавались разные продукты, нам, ребятишкам, запомнился жир. Был он белого цвета, не помню, как назывался, но мама выложила его в миску, и мы всей голодной оравой ложками ели это – непонятно что. Конечно, обжорство на голодный желудок дало свои результаты. Животами помучались все, но как же было вкусно!
– Сергей Николаевич, как семья сводила концы с концами?
– А так же, как и все. Картошку осенью уберут, а после зимы земля оттает, и мы то, что осталось, выкапывали. А клубни водянистые… Сожмешь в руке – вода течет. Мы ее «жмульками» звали. Но какими вкусными и сладкими были лепешки из мерзлого картофеля и муки из желудей!
Все лето гоняли босиком – обувки на всех было не справить. А зимой, хоть отец и катал валенки на продажу, у нас в доме их было две пары на всех. Гуляли по очереди. В школу меня собрали так, как и всех моих ровесников: штаны и рубаху мама сшила, и холщевую сумку через плечо – тоже. Ботинки от старшего брата перешли «по наследству». А тетради, знаете, какие у нас были? Мешки из-под цемента бумажные – бумагу коричневую плотную – резали и на них писали.
В школах тогда не кормили. Только давали всем ученикам каждый день по столовой ложке рыбьего жира. Это полезно детям, необходимо было. Нынешнее поколение не знает, что такое ребенок-рахитик. А это очень худенький малыш с непомерно большим животом. Рыбий жир помогал с этим бороться. Не знают сегодня, что такое «пухнуть с голоду». А я знаю, потому что у нас на глазах сестра Валентина начала вдруг «поправляться», словно наливалась чем-то. А это был тот самый голод.
– Вроде бы война в ее страшном смысле не коснулась тех мест, где прошло Ваше детство. Но, все-таки, насколько страшно было жить в те годы?
– Страшно – это не то слово. И это неправильное слово. Жизнь-то шла своим чередом. А мы
– дети, мать накормит, чем Бог послал, мы и рады. Видели мы войну, когда через нашу станцию шли эшелоны с разбитой военной техникой, на восток, на переплавку. И оружие тоже везли. Вездесущие пацаны умудрялись разживаться этим оружием. У меня во дворе стоял настоящий пулемет «Максим». Правда, без пулеметных лент. Но патроны были у всех. И игра была – в войну.
На летних каникулах работали, помогая семьям, себе зарабатывали на одежду для школы.
Я ведь с пятого класса ходил в подпасках с приятелями. Сидим в ночном, костерок разведем и – патроны в огонь. Сами отбежим, лицом в землю ляжем и слушаем, как они взрываются. И страшно, и весело. Пастух нас не ругал за это. Раньше ведь как было принято: пастух отвечал за общественное стадо, а общество кормит пастуха. Кто ему картошечки, кто яичек – с каждого двора что-то давали. Он садится кушать и нас, подпасков, накормит тем, что есть.
Ходили мы встречать эшелоны с нашими солдатами, возвращавшимися с войны. Тут уж бойцы делились с нами и хлебом, и тушенкой – всем, что было в солдатских пайках. Бежишь домой с продуктами, чувствуешь себя кормильцем.
Видели мы и пленных. На лесоповале у нас работали японцы, немцы на строительных работах. И вот удивительно:японцы очень по-доброму относились к нам, к ребятне. Может быть, в нас они видели своих, оставшихся на Родине детей. Делились едой, брали с собой в лес на работу, а когда их отправляли домой, прощались с нами. Радостные были и по-русски говорили: «Домой! Домой!». К немцам мы не подходили, эти могли и лопатой поперек спины огреть. Злые были очень. Да и ходить-то особого времени не было. Работали все. Я, чуть подрос, пошел на станцию грузчиком. Мешки с сахаром разгружал. Тяжелые, но зато была возможность с разрешения начальства принести домой немного сахара. Вагоны из-под зерна убирали, где по углам чуть зерен оставалось, сметали вениками, и – в карман. Тоже еда. Водовозом работал. Дома у каждого из нас были четкие обязанности. Мне была «поручена» корова. Рано утром и вечером – на выпас. А днем – серп в руки, мешок за спину и косить для нее траву.
– Так и хочется спросить: детства-то у Вас и не было совсем?
– Да почему не было-то? Детьми были, и детство было. И озоровали, и неслушниками были. Раз зимой в школьном дворе на перемене играем в снежки, я слепил снежок и – в стекло его над входом в школу. Директор вызвал и сказал, что если я стекло вставлю, то он отца в школу вызывать не станет. Я бегом в депо к брату, он тогда уже машинистом работал, он мне помог, стекло в школу принес. Отца не вызвали к директору.
– А если б вызвали?
– Выпорол бы. Я как-то дома провинился крепко – отцовской бритвой карандаши подточил. Отец – за ремень, я бежать. Выскочил в сени. Сам-то босиком, а пол ледяной, ну я и уцепился за крюк, на который мать коромысло вешала, поджал ноги и «висю». Отец вышел следом, а я – вот он, готовенький, в подвешенном состоянии. Ну, он и «воспитал» меня, висящего, спасибо, мама заступилась.
– Сергей Николаевич, в те времена не мечталось стать мэром или каким другим большим начальником?
– Нет! Я хотел стать машинистом. У нас в семье все железнодорожники. И я поступил в железнодорожное училище. Форму выдали: шинели, шапки, ботинки. Кормили в столовой. Но самое хорошее – это талоны в баню. В общежитии холод стоял зверский. Ложились спать в полном обмундировании. А шапки-ушанки накрепко завязывали под подбородком, чтоб теплее было. Талоны в баню давали всем учащимся, но среди нас были местные городские ребята. И они отдавали свои талоны нам. Один день погреешься на свой талон, а назавтра – на отданный однокурсником. И хорошо!
– Голодное, холодное житье-бытье… Не осталось обиды на государство?
– Какая обида? Мы четко знали: все – для фронта, все – для Победы! Этим жили, эти слова в памяти на всю жизнь. Мы жили, радуясь каждому дню. Хотели спортом заниматься – сами построили для себя стадион. Не такой,конечно, как нынче, но сами и яму для прыжков выкопали, и беговые дорожки сделали, и поле для футбола разровняли. Получилась нормальная спортплощадка, и занимались мы там спортом с удовольствием. Художественная самодеятельность была. Я сам участвовал в концертах. Декламировал и, говорят, неплохо. Кстати, вспомнил про стадион, я ведь и сейчас выхожу на пробежки, но не вижу там энтузиастов. Один бегаю. И это плохо. Мы ведь жили со словом «надо». Надо помогать фронту, семье своей, надо быть сильным и здоровым, чтоб защищать Родину, восстанавливать ее после войны, детям своим создать счастливое детство. Так жили наши родители, так живем и мы.

НАША СПРАВКА
Сергей Ермаков родился 4 октября 1937 года в Башкирии. В 1955 году окончил железнодорожное училище г. Златоуста, работал в депо, служил на флоте. В 1968 году окончил Московский институт инженеров железнодорожного транспорта (заочно). С августа 1985 года – начальник Ульяновского отделения Куйбышевской железной дороги. В 1990 г. избран председателем ульяновского горисполкома. В 1991-1996 гг. – глава администрации г. Ульяновска. В 1993-1995-м – депутат Совета Федерации, в 19951999 гг. – депутат ЗСО. В марте 2004 года вновь избран депутатом ЗСО, а в декабре 2004-го – мэром Ульяновска. С 2010 г. по июнь 2011 г. – секретарь Общественной палаты Ульяновской области.