После окончания учебы в горно-промышленной школе я жил и работал в одном из городов Кузбасса. Декабрь в тех местах, на мой взгляд, самый холодный, суровый и злой месяц зимы. Столбик термометра в декабре опускается часто до сорока градусов ниже нуля. К полудню на тёмно-сером небе появляется красно-жёлтое пятно солнца. Повисев над вершинами сопок, чуть не касаясь их, так и не пробившись яркими лучами через густую толщу тумана, оно скатывалось вниз, оставляя после себя огромное зарево заката.
Хозяйка, у которой я снимал комнату в её доме, говорила по этому поводу: «У нас, в Сибири, в декабре день – с гулькин нос». Это значит, очень короткий, как нос у голубя.
В один из таких декабрьских дней, ближе к вечеру, я возвращался с работы. Скрипя всеми узлами соединений и колесами, на жгучем морозе, у конечной остановки развернулся и остановился трамвай. Из его широких дверей выходили люди и торопливо шли к автостанции, находившейся неподалёку. Тем, кто ехал дальше в посёлки, предстояло дожидаться автобуса, пробиться в него и, если в пути машина не сломается, добраться до своего дома.
Рядом со мной шла молодая женщина, она несла перед собой, прижимая к груди, завёрнутого в ватное одеяло младенца. Ребёнок плакал, из-под одеяла доносился его отчаянный, приглушенный крик. Женщина прижимала свёрток к себе, как бы пытаясь согреть ребёнка своим телом.
Дверь в автовокзал была открыта. Из дверного проёма, с самого его верха, клубами выходил пар, как из деревенской бани, оседая на стены и крышу здания. Я подошёл к дверям и попросил пропустить женщину, но никто не внял моей просьбе. Люди шумели, о чём-то говорили все сразу, кто-то ругался, стараясь перекричать всех. Я был молодым и сильным, мне пришлось тяжестью своего тела пробить дорогу в вокзал женщине. Мне помог справиться молодой парень, стоявший рядом со мной. Он навалился сзади на меня всей тяжестью своего тела, у меня затрещал позвоночник, но люди продвинулись вперёд, и женщина с ребёнком вошла в вокзал, встала возле стены и занялась младенцем. Я прикрыл дверь. Мы с парнем, довольные тем, что помогли женщине с ребёнком, отошли в сторону от вокзала.
Старенькие автобусы, всегда переполненные, ходили, нарушая все расписания, часто ломались, люди, чтобы попасть домой или на работу, часами ожидали их на жгучем морозе. Когда стыли пальцы рук, люди хлопали в ладоши, согревая их, переступая с ноги на ногу и приплясывая. Два молодых парней, прыгая на одной ноге, плечами пытались сбить друг друга, чтобы соперник встал на вторую ногу, и эта игра придумана, чтобы согреться. Вечерняя заря догорала, и с противоположной стороны поднималось огромное жёлто-красное пятно луны. Она быстро поднималась, уменьшаясь в размерах, туман рассеивался, становилось светло, как днём. Мороз крепчал.Я порядком продрог и решил идти пешком.
Рядом с автостанцией проходила железная дорога, по ней и ходили люди, сокращая свой путь до дома, хотя это и было не всегда безопасно. Возле железнодорожных путей стояла врытая в землю металлическая труба. К ней был прикреплён металлический лист, и на нём было написано белой краской: «Ходить по железнодорожным путям строго запрещается!». Люди не придавали значения этому объявлению. Между рельсами снег был утоптан, идти было легко, я быстро шёл, приближаясь к пологому подъёму, по которому мне надо было подняться, затем, попетляв по узким переулкам, через дыру в дощатом заборе попасть задворками в свой дом.
Мороз подгонял меня, пощипывал нос и щеки, поэтому часто приходилось выдергивать руку из тёплой меховой рукавицы и согревать ею лицо.
Метрах в шести от меня шли две женщины, а впереди их бежал мальчик лет пяти, одетый в полушубочек, подпоясанный широким, может быть, отцовским ремнем. Мороз его совсем не беспокоил, напротив, мальчик, как мне показалось, был весел, валенками пинал льдышку и, петляя, бежал за ней между рельсами, наверное, представляя себя хоккеистом.
Женщина, по всей вероятности, мать мальчика, шла быстро, а рядом, не отставая от неё, шла пожилая сгорбленная женщина, как я по-нял из доносившегося разговора, мать молодой женщины и бабушка впереди бегущего мальчика. Годы и тяжесть военных лет сгорбили её, но она ещё не думала сдаваться. И старалась не отставать от дочери.
Сзади нас раздался хриплый гудок быстро приближающегося поезда. Я сделал шаг в сторону и, отойдя от рельсов на безопасное расстояние, остановился.
Недели две назад на переезде возле автостанции я видел лежавшую возле железнодорожных путей женщину, сбитую проходящим поездом, она хотела перебежать пути перед ним, но не успела.
Мать окликнула мальчика и попыталась поймать его, протянув к нему руку, но он, не понимая опасности, стал убегать от неё, пытаясь вовлечь её в свою игру. Мать бежала за мальчиком и не могла его поймать.
Вот уже меня обдало волной морозного воздуха от проходившего мимо локомотива, а за ним, громыхая, мчались товарные вагоны. Я уже не видел ни мальчика, ни его матери, только бабушка ещё бежала возле самых рельсов. И поезд уже был готов в какой-то миг сбить её и разорвать на куски.
Неожиданно из-под колес поезда выскочила молодая женщина, а бабушка в этот же миг бросилась между рельсами, как в пасть страшного чудовища.
Я слышал лязг колёс и, как мне показалось, что это хруст переломанных костей несчастной пожилой женщины.
У меня на голове зашевелились волосы, а по спине побежали струйки холодного пота. А поезд шёл и шел, и, казалось, ему не будет конца. И только страшный хруст и стук колёс стоял в моих ушах: та-та-та, та-та-та. А молодая женщина, мать ребёнка, в последнюю, страшную минуту, бросив свое дитя, стояла в стороне от идущего поезда, согнувшись в какой-то неестественной позе.
Как ураган, промчался поезд, унося с собой страшные звуки. Я не заметил, как очутился на месте происшествия. Метрах в трёх от железнодорожного полотна, опершись спиной на засыпанный снегом бугор, полулежала пожилая женщина, прижимая обеими руками к себе испуганного мальчика.
Когда к ней подошла рыдающая дочь, с какой-то страшной болью и упрёком в голосе, как будто из глубины души женщины-матери и бабушки вырвалось: «Как ты могла бросить его?»
Прошло много лет после того ужасного случая, вспоминая его, я удивляюсь, откуда взялось столько силы и энергии в той пожилой хрупкой женщине, чтобы вырвать из пасти страшной смерти своего внука.

Чёрная речка
А ведь нет ничего более ужасного,
чем одиночество среди людей.

Холодный осенний ветер в сильном порыве хлестал по стеклам окна нашего общежития прядями дождя. В комнате было тихо, тепло и уютно, ярко горела электрическая лампочка, я сидел за столом и писал, и эта тишина меня радовала.
Я люблю одиночество, у меня почти не бывает друзей, и такая жизнь меня очень устраивает. Дружба людей накладывает определённую ответственность за оказанное вам внимание и отнимает время.
На кровати возле окна сидел парень восемнадцати лет и читал книгу. Неделю назад его поселили в комнату, где до того времени я жил один. Кроме того, что его зовут Николай, в Белоруссии у него живут мать и младшая сестрёнка, работает он в нашем строительном управлении учеником плотника, о нём я ничего не знал. Он высокого роста, не по годам серьёзный, молчаливый и угрюмый. Друзей у него не было, на мои вопросы отвечал односложно. Откровенного разговора, чтобы сблизиться, у нас не получалось. После работы, если он не уходил в кинотеатр, то сидел на кровати и читал книгу, а я сидел за столом и писал, как и было в тот вечер.
Закипел электрический чайник, выключив его и поставив на стол, я заварил цейлонский чай, аромат которого заполнил комнату. Николай положил книгу на колени и молча смотрел на стену перед ним, как будто решая какую-то сложную задачу. Я позвал его к столу пить чай. Он молча подошёл, налил кружку, положил сахар и сел на свободный стул напротив меня.
Мы долго молча сидели, наслаждаясь ароматом чая, слушая завы-вание ветра и шум дождя. Я спросил, что привело его в столь далёкую, холодную Сибирь из его прекрасной страны с мягким, тёплым климатом. Он улыбнулся какой-то неестественной, горькой улыбкой и, глядя мне прямо в глаза, как будто хотел заглянуть мне в душу и спросить: а стоит ли отвечать на мой, всё же ответил: «Я – убийца».
Меня нисколько не смутил его ответ – на убийцу, в моём представлении, он вовсе не был похож, да и вряд ли такой человек, как он, мог убить человека. Как-то сам по себе завязался разговор, и он рассказал мне следующее…
Отец Николая в самом конце Великой Отечественной войны погиб на фронте. Мать работала в колхозе дояркой, и жили они очень бедно.
Родной брат матери пригласил Николая жить к себе. Он работал начальником монтажного участка. Участок тянул линию электропередач. После окончания школы, Николаю без особых проблем выдали в сельском совете справку с места жительства, он уехал на попутной подводе к своему дяде и устроился на работу учеником монтажика.
Всю зиму прожив вдалеке от семьи, он ежемесячно высылал мате-ри часть своей зарплаты. Семье жить стало легче. Мать и сестрёнка радовались за своего Николку, он уже стал взрослым, хорошо живёт, коль высылает им каждый месяц деньги. Они писали ему ласковые, тёплые письма. В письмах рассказывали, что их корова Зорька отели-лась, принесла двойню, тёлочку и бычка – это непременно к счастью, ведь коровы редко одаривают таким образом своих хозяев.
Николай читал письма, и его сердце сжималось от тоски по дому. Он сильно заскучал и однажды попросил дядю отпустить его на несколько дней домой. Заявление было подписано, Николай не захотел ждать попутного транспорта, дорогу, как ему казалось, он помнил хорошо. Плотно пообедав, пошёл домой. Восемнадцать километров отделяли его от родительского дома, но он считал это небольшим расстоянием и намеревался к вечеру быть дома.
Приближалась весна, солнце поднималось высоко, ярко светило и ласково одаривало своим теплом все живое на земле. В лесу на ветвях деревьев снег подтаял и осыпался, пахло смолой, между ветвей порхали проворные пичужки. После зимней стужи лес казался светлым и приветливым. Николай быстро шел лесной дорогой, радуясь тому, что скоро увидит родных и близких.
Скоро за лес опустилось солнце, птицы умолкли, в лесу стало быстро темнеть. По времени он должен был подходить к своему селу, но его окружал незнакомый, неприветливый, тёмный лес. Он пошёл быстрее, и вскоре лес отступил, пошли вырубки с молодой порослью.
Пройдя километра два, Николай понял, что он действительно сбился с пути и идёт не в сторону своего дома. Вскоре почуял запах дыма и еле слышный лай собак. Уже не было сомнений, что сбился с дороги, но возвращаться было поздно. Решил дойти до деревни, переночевать в нём, а утром, расспросив живущих в ней людей, пойти домой. Эти мысли его успокоили, он пошёл ещё быстрее и скоро увидел в большой лощине чужое селение. В стороне от дороги стояло несколько домов, а основная деревня стояла на другом берегу реки.
Пройдя через мост и поднявшись по склону, очутился в центре на широкой улице. Возле ворот крайнего дома злобно лаяла собака, в следующем доме не было света. Электричества тогда в деревнях не было, а керосин дорог, да и не всегда был в лавке, поэтому люди сумерничали без света или рано ложились спать. А беспокоить людей он не хотел.
В следующем доме тускло горел свет, открыв дощатую дверь, пройдя в тёмные сени, Николай нащупал ручку на входной двери и тихо постучал в неё. Услышав голос в доме, шагнул через порог.
В комнате была жарко натоплена печь, на кровати возле стены лежала беременная женщина. Она лежала на спине, и большой живот возвышался над ней.
Расспросив Николая, кто он и откуда, женщина предложила ему раздеться и покушать. Женщина не поднималась с кровати, а сказала, чтобы Николай был как дома. За «голландкой» к стенке была прибита сделанная из досок полка, на ней лежал хлеб. На шестке печи в чугуне был сваренный, еще горячий, картофель, в большом блюде на столе стояла квашеная капуста.
– Бабушка Пелагея истопила печь и сварила картошку, а сама только что ушла, – сказала женщина.
Муж женщины работал на лесоповале, домой его не отпустили, а ей вот пришло время рожать. Но бабушка сказала, сегодня она не ро-дит. Соседний парень увёз бабушку домой на санках, у неё больные ноги – сама-то не дойдёт, а живёт она на другом берегу реки.
После ужина Николай залез на русскую печь, от тепла и усталости быстро уснул. Проснулся он от душераздирающего крика, сколько проспал, не знал, но быстро соскочил с печи. Женщина, успокоив-шись после приступа боли, сказала: «Сходи за бабкой Пелагеей».
Он быстро оделся и вышел во двор, в лицо ударил свежий морозный воздух, сон сразу улетучился. По тропке, как ему объяснила хозяйка, он быстро пошёл к берегу. На середине реки была прорублена длинная, широкая прорубь, в ней поили колхозный скот. Прорубь была затянута тонким лед¬ком, лёд отражал матовый блеск заходящей луны.
Обойдя прорубь, он поднялся по довольно крутому склону и пошёл к дому бабушки. Она заохала, запричитала, встала со скрипучей кровати, которая стояла возле печки-«голландки», и стала одеваться, когда вышла во двор, палкой припёрла входную дверь, села на санки, приготовленные Николаем, и скрипучим голосом сказала: «А ты осторожно вези, сынок, а то уж дюже крутая у нас гора».
Николай потянул санки за верёвку, и вскоре они покатились сами, наезжая на ноги. Ему пришлось бежать сбоку и за верёвку придерживать их. Вдруг его нога провалилась в наст, он споткнулся и упал, верёвка вырвалась из его рук, и санки, набирая скорость, помчались вниз.
Он быстро вскочил и попытался догнать их, но ноги пробивали наст, и он падал, не догоняя санок. Услышав скрежет полозьев, треск льда и чёрный всплеск воды, ринулся к проруби, увидел пробитый санками лед и колышущуюся в проруби воду. Николай понял, что случилась ужасная беда. Бросившись к изгороди стоявшей на берегу реки, сорвал с неё верхнюю жердь и, подбежав к проруби, он стал шарить жердью, но так ничего не нащупав, сунул жердь под лёд и долго стоял в оцепенении возле проруби, затем медленно побрёл к дому, в котором ночевал.
Николай долго не решался в него войти, а когда вошёл, увидел, что возле роженицы хлопотала пожилая женщина, зашедшая навестить беременную соседку, да как раз к сроку. Помогла принять родившегося ребенка.
Николай понял, его помощь не нужна, сказал, что он уходит, и вышел во двор. Страх гнал его от этого села, он быстро шел, изредка оглядываясь назад, боясь услышать позади себя погоню.
Уже было светло, когда он увидел вагончики своего участка, рубашка на нём была мокрая от пота, а когда снял шапку, от головы шёл пар. Начальника участка в вагончике не оказалось, а замещал его молодой прораб.Николай написал заявление на увольнение. Прораб был занят производственными делами, давал какие-то указания мастерам, с кем-то разговаривал по телефону. Он знал, Николай просился в отпуск, и его дядя обещал отпустить его. Прораб взял заявление и, едва взглянув на него, подписал: «Не возражаю».
В поселок, где находилась ПМК, шла грузовая попутная машина.
Забравшись в кузов, через час Николай был в конторе ПМК, а в три часа дня получил полный расчёт и опять же на попутке доехал до железнодорожной станции, где купил билет на первый же поезд.
В вагоне он никак не мог осмыслить происшедшее и лишь закрывал глаза, видел катящиеся санки, а на них старую женщину. Слышал страшный скрежет льда и видел тёмный всплеск воды.
Поезд пришел на конечную станцию в большом сибирском городе.
На вокзале было много людей, он впервые в своей жизни увидел лампы дневного света и очень был удивлен, когда, пройдя в полумраке сумерек, очутился в большом зале, где было светло, как днём. Люди куда-то спешили, несли большие тюки и чемоданы, и все были заняты собой. Никому до него не было дела. Среди этой спешащей толпы он почувствовал пустоту и одиночество.
По залу шла полная женщина в белом фартуке с большой корзиной в руках и громко кричала: «Горячие пирожки с ливером! Горячие пирожки с ливером!»
Первый раз с того злополучного дня, когда санки с бабушкой укатились в прорубь, Николаю захотелось есть. Он подошёл к женщине и подал деньги. Женщина, поставив на пол кошёлку, свернула из старой газеты большой кулёк и наложила в него пирожков.
Найдя свободное место на диване, сделанном из толстых реек, покрытых жёлтым лаком, он сел и стал есть. К нему подошёл парень лет двадцати пяти, сел рядом и попросил пирожок. Они быстро познакомились, съели все пирожки. Парень оказался тоже приезжим, в городе был уже целую неделю, но у него тоже не было жилья. И они решили ночевать на вокзале.
А когда наступило утро, новый знакомый Николая позвал его в столовую. Затем они пошли на товарную станцию.
В старом двухосном товарном вагоне была оборудована «теплушка», в ней по утрам собирались такие же бездомные люди. Они ожидали, когда придёт кладовщик и даст работу: разгружать вагоны. Деньги выплачивали сразу после разгрузки.
Толпа собралась в бригаду, люди разного возраста, каждый откуда-то приехал и задержался на этой станции. У многих не было документов. Люди бежали из деревень от невыносимой жизни, их задержи-вала милиция, сажали в тюрьмы, после освобождения им выдавали справки, по этим справкам они получали паспорта и становились жителями города.
Среди этой толпы были и преступники, скрывавшиеся от закона,алиментщики, которые не хотели платить своим чадам, выпавшие из круга жизни бродяги.
После разгрузки в складчину покупали водку, хлеб, селёдку. Напившись, начинали какие-то разборки, у кого-то появлялась на кого-то какая-то обида, и часто такие разборки заканчивались дракой.
Николай держался возле своего приятеля, ни в разговоры, ни в драку не ввязывался, ночевали они иногда на железнодорожном вокзале, иногда в каком-то подвале, в колодцах теплотрассы.
В Сибирь пришла весна, бурная, яркая, в городе снег быстро растаял и шумными, мутными потоками грязной воды сбежал в канализационные колодцы. По утрам ещё стояли небольшие морозы, зато днём ярко светило солнце и ласково грело.
Николай понимал, что так жить нельзя и предложил своему приятелю уехать в Кузбасс и начать там новую жизнь. С пересадками на электричках они добрались до большого города.
В первую же ночь на вокзале, где они остались ночевать, к ним подошёл милиционер и потребовал документы. У попутчика Николая их не оказалось, на этом основании их забрали в милицию, где они и проспали на полу в маленькой, душной камере до самого утра.
Утром Николая отпустили, но лейтенант предупредил его, чтобы он устраивался на работу, а иначе посадят в тюрьму за бродяжничество. Приятеля увезли в городскую милицию, и больше они уже не встречались.
Целый день проходив по незнакомому городу, Николай присел на лавочку в сквере отдохнуть и заснул. Под утро его разбудили, он открыл глаза, перед ним стояли два милиционера. Они проверили у него документы и потом отвели в отделение милиции, где ему помогли устроиться на работу.

…Через несколько дней после нашего разговора с Николаем, я уехал в командировку, где и пробыл до самой весны. А когда вернулся назад, он уже не жил в нашем общежитии. Знакомые ребята мне сказали, он зимой рассчитался и уехал домой, к матери. Как сложилась его дальнейшая судьба, я не знаю. Но, наверное, непросто. Тяжело жить, имея на сердце то, что с ним однажды случилось, в ту злосчастную ночь.

Шевелев Виктор Петрович родился в 1939 году. Почти всю жизнь проработал строителем на Чукотке. Автор нескольких книг прозы и поэзии.