Честно говоря, мы собирали заготовки для этого материала к сезону лесных пожаров. Но, слава Богу, крупных пожаров в этом году не случилось. Может быть, из-за того, что наконец-то удалось выстроить нормальную систему мониторинга и противодействия пожарам? Или благодаря наведению порядка с контролем за лесами? Попробуем ответить на эти вопросы и вообще разобраться, что творится в ульяновских лесах.

Пожары

Летом 2010 года леса горели по всей России. Ульяновскую область эта напасть до поры до времени обходила стороной. Наступил сентябрь, синоптики уже обещали начало затяжных дождей… И именно в этот момент вспыхнуло, причем вспыхнуло так, что мало не показалось – всего пожары прошли почти по 5 тысячам гектаров леса, из них погибло почти 4200 гектар.

По данным профильного министерства, в 2010 году в области произошло 770 лесных пожаров той или иной степени интенсивности. Подавляющее большинство из них (можно смело читать как «все») были вызваны человеком.

Цифра впечатляющая, но далеко не уникальная. Так, в Пензенской области за тот же период произошло 737 лесных пожаров при сопоставимой площади лесов.

Но Ульяновская область оказалась лидером по масштабам бедствия среди соседей по ПФО, хотя он у нас и был не сопоставим с наиболее пострадавшими регионами по стране в целом. Так, в той же Пензенской области пожары прошли по 4,3 тысячам Га леса, но при этом погибло лишь 2300 Га. У нас же пожар охватил 4800 Га, из которых погибло 4200 Га. Попросту говоря, это говорит о том, что леса не были потушены вовремя и сильнее выгорели.

В то же время в Татарстане, где площадь лесов значительно больше, чем в Ульяновской или Пензенской областях, случаи пожаров были фактически единичными, а масштаб бедствий – крайне небольшим. Почему?

Первый ответ, который приходит на ум – из-за особенностей погоды в «критические дни». В Татарстане могли пройти дожди, а у нас нет. И это был бы единственный логичный ответ, если бы все регионы находились в равных условиях по уровню защиты леса. Но это не так.

Мы специально проверили метеосводки и выяснили, что количество осадков в Ульяновской области и Татарстане было осенью 2010 года сопоставимым. Значит причина не в погоде. А в чем?

Осенью 2010 года после грандиозных пожаров начался «разбор полетов» на самом высоком уровне. Полетели с должностей руководители, началась формальная перестройка ответственных ведомств. При этом федеральные власти до последнего не хотели признавать главной причины прошедшей катастрофы, на которую неоднократно указывали эксперты. Эта причина – новый Лесной кодекс, принятый за четыре года до природной катастрофы.

Лесной кодекс

Новый Лесной кодекс был призван совершить настоящую революцию в лесной отрасли, полностью изменив подход к хозяйствованию. С его принятием лес стал, по сути, имуществом, которому необходим эффективный собственник. Согласно Лесному кодексу, вся ответственность за состояние леса перекладывается на его арендаторов, которые выступают фактически его хозяевами. Контроль над лесопользованием спускается на региональный уровень, существующие федеральные структуры мониторинга состояния и защиты леса ликвидируются. В частности, с вступлением в силу нового Лесного кодекса ликвидирована лесная охрана и авиалесозащита.

В итоге оказалась полностью разрушенной существующая система работы с лесами. На низовом уровне это выразилось в первую очередь в том, что была полностью демонтирована система персональной ответственности за тот или иной участок леса.

Это отлично проиллюстрировал нам один из старейших работников администрации одного из сел Чердаклинского района:

«Раньше как было – лесник на берегу лежит, пусть пъяный, но если где дымок или что, то он сразу там был. Тушили на месте. Мошка если какая или короед – сразу брызгали. Никто не смел и без разрешения рубить. Порядок был».

После введения нового Лесного кодекса порядка явно не прибавилось. По крайней мере, в Ульяновской области, где главную дилемму, которую поставил перед властями новый кодекс, решили в пользу цифр.

Основная дилемма

После введения нового Кодекса наступило время фактического безвластия в лесах на местах. Разом демонтировав отработанную систему, Лесной кодекс не предложил готовой альтернативы «здесь и сейчас».

В итоге регионы оказались перед выбором. С одной стороны, согласно букве нового Кодекса, от регионов требовалось использовать лес максимально эффективно, быстро сдав его в аренду. С другой стороны, лесники на местах отлично понимали, что ждать от арендаторов полноценной заботы о лесе не приходится.

Каждый регион решил это дилемму тем или иным способом. Кто-то, полностью осознавая ту пропасть, в которую утягивал новый Лесной кодекс, предпочел максимально сохранить существующую систему пользования лесами в ущерб парадным цифрам «эффективности использования», а кто-то наоборот сделал упор на достижение ожидаемых показателей.

Разница между двумя этими подходами явственно проявилась как раз в 2010 году во время пожаров. В Татарстане, где за счёт увеличения регионального субсидирования лесного хозяйства и поддержания высокой стоимости аренды лесных участков, была в общих чертах сохранена система лесничеств на местах, при площади лесов почти 1300 тысяч Га от пожаров в 2010 году пострадало всего 27 Га. Это не опечатка – не тысяч Га, а именно 27 гектар. В Ульяновской области, которая лидирует по «эффективности» использования лесов, из почти 900 тысяч Га леса погибло от пожаров 4200 Га.

Очевидно, что такая разница может быть объяснена лишь тем, что в области оказалась разрушена система контроля за лесом и предупреждения пожаров на ранних стадиях.

На тот момент в аренде у нас находилось 80% всего лесного фонда в отличие от 16% лесов Татарстана. Согласно Лесному кодексу, подразумевается, что контролировать состояние лесов и тушить очаги пожаров должны арендаторы. Ради достижения высоких показателей по эффективности использования лесов, наши власти по-видимому «поверили», что арендаторы вполне справятся с этой задачей. Вполне, кстати, по букве Лесного кодекса.

2010 год эти иллюзии развеял полностью. При этом оправдываться никому не пришлось. Факт того, что арендаторы не в состоянии самостоятельно заботиться о доверенном им лесе в полном объёме, был признан на самом высоком уровне – в виде поправок к Лесному кодексу, где, хоть и в неявной форме.

По итогам «разбора полетов» в 2011 году на региональном уровне было принято «Соглашение о взаимодействии» по тушению лесных пожаров, где так же нет ни слова об активном участии арендаторов в тушении пожаров.

По факту освободили их и от забот о мониторинге пожаров. После пожаров 2010 года в экстренном порядке была наконец-то запущена в полном объёме федеральная система мониторинга пожаров по космоснимкам. Несмотря на то, что снимки, публикуемые раз в несколько часов, не в состоянии заменить наблюдение за лесом «по старинке», это хоть что-то. До 2010 года, по-видимому, у нас не было ничего. В приватной беседе этот факт нам полностью подтвердили лесники.

Арендаторы

А что же тогда делают арендаторы? Ответ на этот вопрос простой – в основном перепродают лесосеку, т.е. выступают в роли посредников. Так, порубочные бригады на юге области в основном из Самарской области, а на востоке – из Татарстана. Мы пообщались с владельцами пилорам из этих регионов и выяснили, что лишь единицы местных арендаторов разрабатывают лесосеки самостоятельно. Вероятно, так же обстоит дело и в других районах области.

Впрочем, в этом нет никакого криминала, если выполняются все условия проекта освоения лесов. Если арендатор ухаживает за лесом, проводит необходимые биотехнические мероприятия, проводит высадку новых деревьев, следит за его состоянием, т.е. выполняет фактически функции лесничества, то неважно кто по факту вырубает делянки.

Увы, но далеко не все арендаторы отличаются высокой ответственностью. Политика простого пользования лесами (вырубить и бросить) достаточно распространена. И это зачастую сходит недобросовестным арендаторам с рук. В этой связи не будем даже заикаться про коррупцию, а отметим два куда более значимых фактора, которые позволяют дельцам от леса чувствовать себя относительно спокойно.

Первый фактор – недостаточность контроля. В аренду сдан практически весь пригодный лес. Всего сотрудников во всех лесничествах меньше 700 человек, из них лесной контроль осуществляют 45 человек. И это вместо всей существующей до 2006 года распределенной системы из лесников на местах, их помощников и добровольцев. При этом заниматься реальным контролем в лесах сотрудникам лесничеств попросту некогда – они завалены бумажной работой, количество которой растет пропорционально увеличению площади лесов, сданных в аренду, и арендаторов. В итоге контроль по факту практически отсутствует, а система оповещения с мест оказалась разрушена вместе с демонтажем системы «конкретный лес – конкретный сосед-лесник».

В Татарстане соотношение площади лесов и количества сотрудников лесничеств аналогичное – 1 человек на 1 тысячу Га, что, по сути, неявно задаётся нормативами. Но при этом от бумажной работы большинство из этих людей освобождены и осуществляют полноценный контроль за лесом. Благо, поправки в кодекс от 2010 года это позволяют.

Второй фактор – нацеленность на показатели. Мы не раз отмечали, что высшее руководство области нацелено на достижение хороших численных показателей в отчетах перед федеральным центром. Пусть, зачастую, и в ущерб реальной эффективности работы. Вполне можно предположить, что ради показателя высокой «эффективности использования» лесов, в своё время при заключении договоров аренды были закрыты глаза на явную несостоятельность ряда арендаторов.

Парадокс

Месяц назад министерство экологии области проводило пресс-тур в Новоспасский район. Темой тура было восстановление горельников. Приняли участие в нем и мы. Посмотрели на «плантацию» молодых сосенок, на грустно торчащие черные остовы деревьев, на посадки. Лес действительно восстанавливают, но в основном вовсе не за счёт арендаторов, а за счет бюджета. Так, на этот год запланирована разработка 200 Га горельников по областной целевой программе. Арендаторам восстановление невыгодно, да и нет у большинства из них ресурсов для этого. Как грустно отметил лесник про сгоревшие деревья, «так и будут стоять, нам убрать это лет 20 надо…». Хотя на одном из совещаний зимой после сезона пожаров профильный министр, тогда еще Вячеслав Кублик, обещал губернатору, что от горельников область избавится до конца 2011 года, чтобы не допустить размножения в них короеда и других вредителей.

Что же получается? Получается парадокс. Арендаторы, и это явно, хотя и негласно, признается, не в состоянии полностью заменить лесничества и взять на себя всю заботу о доверенном им лесе, защищая его от пожаров, вредителей, сохраняя экосистему, восстанавливая после вырубок и пожаров.

Конечно, есть и исключения – крупные ответственные арендаторы вполне в состоянии полноценно заботиться о лесе. Но, увы, лишь как о собственном имуществе в виде ценной древесины. Лес как экосистема, естественно, бизнесом вовсе не рассматривается. Но даже такая однобокая забота – скорее исключение, чем правило.

И тут приходит на ум сравнение с Пензенской областью. Там не стали занимать такую «круговую оборону», как в Татарстане, чтобы максимально снизить негативное влияние нового Лесного кодекса, но, по-видимому, более ответственно подошли к выбору арендаторов по принципу «лучше немного, да лучше». Итог виден невооруженным глазом. «Леса в Пензенской области находятся в значительно лучшем состоянии, чем у нас», – отметила Нина Благовещенская, бывшая на тот момент главной областной экологической палаты, после летней практики со своими студентами в лесах Ульяновской и Пензенской областей.

Но вернёмся к парадоксу. Заключается он в том, что по нашим подсчетам, экономический эффект от массовой аренды лесов в Ульяновской области ниже, чем если бы леса эксплуатировались по старинке.

Согласно отчету WWF, в 2010 году в Ульяновской области в виде арендной платы с лесопользователей собрали чуть более 300 миллионов рублей. Освоен был 51% расчетной лесосеки, субсидии из федерального бюджета составили чуть более 140 миллионов, что практически совпадает с той суммой, которая причиталась федералам с арендной платы. Субсидии регионального бюджета составили 67 миллионов.

Получается «плюс» 93 миллиона рублей. Но не стоит забывать, что в эту сумму включаются все расходы на осуществление регионом «лесных» полномочий, включая финансирование вынужденно создаваемых дополнительных структур.

А теперь подсчитаем, сколько теоретически денег могли получить лесники, продавая лес на корню без посредничества арендаторов. Результат ошеломляет. Даже если учитывать только хвойные породы по минимальной цене, то получается более 500 миллионов рублей!

Оставим это без комментариев, отметив лишь, что Лесной кодекс в реализованном сейчас варианте создал лишь цепочку новых звеньев в цепи «лес-потребитель», при этом минимизировав реальную ответственность этих посредников. Бонусом к этому стало уничтожение системы реального контроля за лесами и крайнее усложнение всех процедур их защиты.

Для примера приведем официальную схему взаимодействия по обмену информацией о лесных пожарах, действующую сейчас в области. Опять же, без комментариев.

Сосновый пилильщик

Про плачевное состояние прибрежных защитных лесов в области мы писали неоднократно. Последний раз в связи с массовым поражением этих лесов зеленым сосновым пилильщиком. Одним из главных вопросов был «как же такое вообще возможно?» После прояснения ситуации с лесами, ответ стал простым и понятным – «запросто!».

Реальная ситуация такова, что заниматься лесами некому. Нет людей даже для проведения первичного контроля. Лесничества, загруженные бумажной работой по взаимодействию с арендаторами, вынужденно реагируют лишь на прямые сигналы с мест. Самостоятельного полноценного контроля лесничества, по-видимому, не проводят. Иначе как объяснить тот факт, что ситуация с сосновым пилильщиком в районе Крестовых Городищ стала известна лишь после наших публикаций, тогда как лес в том районе уже успел погибнуть от прошлогодней эпидемии?

То же касается и санитарных рубок и рубок ухода. В лесах, не сданных в аренду, их зачастую некому проводить. Леса захламляются, что приводит к их ослаблению. При этом демонтаж системы лесников на местах привёл к тому, что традиционную вырубку сухостоя и уборку леса силами местного населения стало провести практически невозможно. Для этого требуется слишком много согласований, и не у лесника Иван Ивановича с соседней улицы, а в лесничестве района или в министерстве, у чиновников. Благо, на местах на формальности зачастую закрывают глаза, прикрывая, например, незаконную (формально!) вырубку сухостоя в лесополосах.

Лесополосы

После того же 2010 года погибло множество деревьев в лесополосах на полях и вдоль дорог. Прошло два года, но сухие деревья всё так же понуро торчат гнилыми стволами из земли даже там, где есть высокий спрос на дрова. Почему? Местные жители отвечают – «пилить нельзя, ругают, штрафуют». Теперь, впрочем, и пилить уже нечего.


Почищены лесополосы лишь там, где местные власти (включая лесничества) закрывали глаза на «незаконные рубки».

Парадокс в том, что и лесопользователи в лице министерства и лесничеств лесополосами не занимаются. Причина в том, что согласно букве Лесного кодекса, этих самых полос и вовсе не существует. У них, и у колхозных лесов нет никакого вменяемого правового статуса. С одной стороны это лес, его рубить нельзя, но с другой стороны лес ничейный, поэтому и ухаживать за ним формально нельзя.

Подобная ситуация и с самосевом, которым зарастают брошенные поля. Фактически это уже давно полноценный лес, но формально к землям лесного фонда его отнести невозможно. В результате возникают леса, которые как бы и не леса. Соответственно, на них не распространяется действие Лесного кодекса и они не попадают в юрисдикцию министерства. Не удивительно, что именно такие «недолеса» часто становятся причиной пожаров.

Такова ситуация с лесами в Ульяновской области. Мы продолжим эту тему новыми материалами.