В Ульяновске состоялся международный культурный форум «Культура и развитие».
Ульяновск как «культурный Давос»? Why not. Или, если угодно, pourquoi pas. Появилась еще одна площадка для обсуждения политики в сфере культуры, причем по инициативе региональной власти. А вдруг? Если ответственный чиновник лишний раз произнесет с трибуны слово «культура», хоть бы и по бумажке, подготовленной спичрайтером, может, у него в голове что-то кликнет, потеплеет на душе, он вечером скажет жене: «Что-то давно мы с тобой не были в театре…». Директор ГМИИ им. Пушкина Ирина Антонова, посетившая форум, советует руководителям ходить в театры и музеи хотя бы для повышения престижа отрасли.

Первый культурный конгресс «Культура как средство модернизации» состоялся в Ульяновске в сентябре прошлого года. Слово «модернизация» тогда еще не вышло из моды. Всерьез ждали президента Медведева. Спешно подкрашивали-подчищали город (показуха – тоже элемент культуры, но, скорее, бюрократической), закладывали тротуары брусчаткой. Рассыпающиеся каменные парапеты вокруг здания Ленинского мемориала отремонтировать не успели, задрапировали их клеенкой «под мрамор» – дешево и сердито. Медведев тогда до Ульяновска не доехал, только до Димитровграда, где отметился демонстрацией оскорбленного самолюбия и публичным увольнением Кудрина.

Второй международный форум в Ульяновске, состоявшийся недавно, в конце сентября, назвали «Культура и развитие». Клеенка на парапетах успешно перезимовала, смотрится пристойненько и уйдет во вторую зиму: нет ничего более постоянного, чем временное. На уличных баннерах: «Ульяновск – культурная столица, Ульяновск – родина талантов». Слово «модернизация» утеряло актуальность вместе с его промоутером, и в выступлениях участников форума я его не слышал (или оно по умолчанию перешло в разряд крамолы, как Pussy Riot?).

На открытие форума приезжала Валентина Матвиенко, привезла с собой автомобильные пробки. Спикер Совфеда посетовала на низкий статус культуры, низведенной до «банальных услуг населению». Цитировала Пушкина: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических». Предлагала перейти «от запретительных мер к доверию», чуть позже – призывала «бить в набат» по поводу бездуховности на ТВ. Взяла было на себя миссию то ли цензора, то ли телевизионного контент-менеджера: «Мы должны влиять, мы должны определять, что нужно обществу», – но вовремя исправилась («Общество должно решать»). Во время речи сидящий передо мной знакомый философ достал из сумки, забитой документами, початый рулон туалетной бумаги, отмотал полоску и высморкался (опять же – дешево и сердито, впрочем, сойдет и за протестную акцию в стиле группы «Война»).

С уст Матвиенко легко слетали слова «мораль», «нравственность», «духовность», «культурное просвещение». Слышал бы Станиславский, сказал бы «не верю», ибо навсегда остались в истории скандальные выборы в муниципальных образованиях Петровский и Красненькая Речка, благодаря которым Матвиенку десантировали в кресло спикера Совфеда. Глава президентского Совета по правам человека Михаил Федотов припомнил бы, как минувшим летом она «не получала» его письма с просьбой отложить утверждение пакета репрессивных законов. Так что по поводу моральных ориентиров – это явно не к ней: культура исключает ложь. Впрочем, доклад впоследствии часто цитировали, потому что Матвинко сказала – и ей это всегда можно припомнить, – что: 1) культура должна быть отнесена к приоритетным национальным проектам, 2) она должна финансироваться не по остаточному принципу, а из защищенной статьи бюджета. Впрочем, и эта мантра не первой свежести. В России расходы на культуру в 2010 году составляли 0,52% от ВВП. В ближайшие годы бюджетный приоритет будет отдан обороне и безопасности. Согласно «Стратегии-2020», госфинансирование культуры и кинематографа до 2020 года будет трепетать на уровне 0,6% от ВВП. В некоторых европейских странах этот показатель на порядок выше.

Министр культуры РФ Владимир Мединский, сделав ссылку на Владимира Владимировича (как водится, без фамилии, а так, с подразумеваемым определенным артиклем, как торговую марку) и его программную статью, упомянул «беспрецедентные новые зарплаты в культуре». Собравшиеся в зале встрепенулись, зашумели, очевидно, сопоставляя свой заработок с эпитетом «беспрецедентный» и не находя соответствия: а вдруг что-то пропустили? Для них есть информация к размышлению:

При средней зарплате в сфере культуры по стране 11700 рублей (то есть при «средней температуре по больнице», реальный же заработок в муниципальной глубинке – 5-6 тыс. рублей) средняя зарплата в аппарате федерального Минкульта составляет 48300 руб, в региональных минкультах – 36600 руб, в муниципальных управлениях культуры – 24000 руб. Это данные из доклада сотрудника Института экономики РАН Валентины Музычук «Почему государство должно финансировать культуру?». По ее словам, в готовом проекте закона о культуре Минфин зарубил все статьи, связанные с господдержкой. Государство хочет, чтобы культура переходила на американскую модель самофинансирования, зарабатывая на «услугах» и собирая пожертвования. Вот и Мединский «не уверен, что мы должны за счет бюджета пополнять коллекции музеев», которые исторически формировались за счет частных коллекций меценатов. Но за десятилетия советской власти с его ликбезом и «культурой в массы» традиция меценатства была утеряна по причине истребления меценатов, и чтобы возродить ее, понадобятся годы. Олигархический перформанс по покупке яиц Фаберже не в счет.

«Для нас культура – не отрасль, а сама жизнь», – сказал с трибуны форума ульяновский губернатор Сергей Морозов, инициатор форума и иных масштабных региональных проектов в культуре. Губернатор он интересный, во многих отношениях выдающийся, бесспорно, харизматичный. Когда говорит, часто уходит в эмоцию, заводится от своих речей, тогда кажется: еще чуть-чуть – и заговорит про межпланетный шахматный турнир. «Сегодня стоит задача вернуть Ульяновску его величие», – заявил Морозов на встрече с кандидатами на должность регионального министра искусства и культуры, которого однажды (около двух лет назад) решили найти через открытый кадровый конкурс. Всем претендентами он предложил переехать с семьями в Ульяновскую область, чтобы совершить здесь «третью культурную революцию». Для Морозова главные слова, конечно, «инвестиции» и «инвестиционная привлекательность», но он декларирует, что стратегически намерен решать эту задачу через развитие культуры. Заявленная цель – войти в проект «Культурная столица Европы-2020». «Нам предстоит изломать мозги людей», – в тот день губернатор дважды произнес эту фразу, которая в контексте его речи означала, что люди должны взять в свои руки ответственность за свои жизни и за жизнь города, области, страны. Ломать же мозги придется у тех, кто, по его выражению, предпочитает «сидеть на кухне и жаловаться на заср…ный город».

Помнится, в тот день Морозов был в ударе. Он встал, подошел к окну, раздвинул жалюзи и, указывая на дом напротив, спросил: «Вы верите, что этот город с безобразными тротуарами, с домами, у которых отваливается штукатурка, может стать культурной столицей Европы?» «Министры» ответили в том смысле, что движение – всё, конечная цель – ничто. Тогда губернатор окончательно расслабился: «Я говорю своим подчиненным: придумайте, как создать людям хорошее настроение во время длинной зимы с ее депрессией. Надо собрать фотографии счастливых людей и на этот период – январь, февраль – погрузить жителей Ульяновской области в это счастье! Министр культуры – это не министр отрасли, ребята, это – министр хорошего настроения!»

В тот раз все кончилось по Черномырдину, то есть как всегда. Конкурс оказался фикцией: полтора десятка человек со всей страны сорвали с мест, заставили писать концепции и защищать их, хотя у Морозова заранее был свой кандидат из местных. Впрочем, эта женщина не продержалась на посту министра и двух месяцев, ушла, поняв, что в бюрократической системе от нее ничего не зависит.

Не обошлось без политкорректной показухи и на форуме. Именно так следует рассматривать присуждение Зурабу Церетели премии имени художника Аркадия Пластова в размере одного миллиона рублей. Художнический стиль, да и публичный образ Церетели настолько далек от Пластова, уроженца здешних мест, что его никак не назовешь последователем пластовской традиции. Миллион для Церетели в номинации «За выдающийся вклад в развитие изобразительного искусства» – это ответный подарок «от нашего стола вашему столу» за памятник Столыпину, который Церетели подарил городу. К счастью, академик все понял правильно и передал свалившийся на него миллион детской художественной школе. Достойный поступок.

Показуха в культуре – это оксюморон, эстетическое противоречие, потому что культура – это искренность, какие бы условные формы она ни принимала. В Ульяновске же многое рассчитано на рекламный эффект, как будто в основание региональной политики власть положила стратегию «в начале было слово» в расчете на то, что инвестор прибежит на звуковые вибрации. Большую часть информационного контента областная пресс-служба с подачи губернатора генерирует за счет маниловского пиара типа: «В Ульяновске будет…» или «В Ульяновске планируется…». Это особый тип политической культуры, ориентированный на сознание информационный пузырей: на них интересно смотреть, они переливаются на солнце, но улететь на них нельзя, знаешь, что лопнут. Комментаторы вдоволь поиздевались над идеей производства «летающих тарелок» (термобаллистирующих летательных аппаратов) и струнного транспорта, про которые тоже было заявлено, что они «будут», но о которых сегодня никто уже не вспоминает.

Культура – как матрешка, внутри которой много разных культур: правовая, политическая, экологическая, личная… В Ульяновске сегодня инвесторы побеждают культуру и экологию. Свои и чужие лопахины рубят симбирский вишневый сад, то есть городскую зелень, расчищая участки под безликую застройку. Под угрозой очередной парк, имени Ильи Ульянова, отца человеко-бренда. Постановление губернатора, призванное защитить городские деревья и требующее согласования любой вырубки, было нарушено на следующий же день после его подписания и продолжает нарушаться. Поэтому у меня каждый раз происходит «разрыв шаблона»: вроде, говорят правильные вещи, но почему злостно не делают то, что говорят? Бессильны? Лицемерили с самого начала, потому что знали, что деньги все равно важнее?

Сергей Морозов перечисляет достижения региона в культуре: провели кинофестиваль «От всей души» и этнофестиваль, отметили 200-летие Гончарова, выдали гранты на культурные проекты… Да, в начале было слово, но наших пророков выдает язык. «Мы видим о том, что…» – говорит Морозов с трибуны форума, посвященного культуре. Откуда у него это фирменное «о»? Что сказал бы дедушка Фрейд? «Видим о…» – это всегда вокруг и около, но никогда – в сердцевину, в суть. «Понимаем о…» – это имитация понимания вместо самого понимания, уход в слова. Бродский – тот вообще выводил состояние общества из состояния языка: деградирует язык – деградирует общество.

Писатель Мариэтта Чудакова выступила с лекцией о злоключениях русского языка в нашем веке. По ее словам, русский язык – главная национальная скрепа, но мы ее теряем. Из 19 опрошенных ею студентов финансового института в Барнауле ни один не знал значения слов «невежа» и «невежда». Чудакова намеревалась выступить в защиту родного языка на пленарном заседании, но кто-то этого не захотел: ну да, тут Мединский и Матвиенко сидят, а писательница замечена в симпатиях к либеральной оппозиции и только что издала биографическую книгу, посвященную Егору Гайдару и его времени. «Кто бы мог подсказать Морозову про «видим о том», раз его подчиненные боятся исправить, а то неудобно как-то? – спросил я Чудакову. «Это может сделать только его школьная учительница по русскому и литературе», – ответила она.

Так совпало, что ко дню учителя я делал уличный опрос на тему: «Считаете ли вы, что качество школьного образования в России улучшается?». За то, что оно улучшается, высказалось меньшинство, одна женщина в качестве аргумента выдвинула тот факт, что в школах теперь преподается православие. Один мужчина возмущался: «Вчера с ребенком уроки делал, нулевые окончания. Зачем они вообще нужны, если они – нулевые?!». В основном люди ругали перегрузки и ЕГЭ. Школьная учительница, в возрасте: «Раньше мы ориентировались на детей, теперь – на отчетность, все время и силы уходят на бумаги». Три совпавших мнения: ЕГЭ и деградация образования нужны, чтобы больше молодежи «выдавливать» в ПТУ, чтобы на заводах было больше рабочих рук.

Главные школьные предметы – физкультура, ОБЖ, исторический патриотизм. Судя по бюджетным приоритетам и по тому, что всех «талантливых балалаечников» по завету бывшего министра обороны Иванова все еще гребут в армию, культурный и образованный человек стране, похоже, не нужен. Потому что он начинает думать, анализировать, задавать неудобные вопросы и – о ужас! – ходить на митинги. И здесь уже можно говорить о так называемой духовной безопасности. Чиновники и провластные публицисты трактуют ее в парадигме «самодержавие-православие-народность», то есть для них культурный человек – это не свободный человек, а зависимый от власти национал-патриот, желательно, православный. Поэтому когда они дорываются до культуры, то только затем, чтобы что-то запретить, пресечь, зарегламентировать. Why not, если этого хочет большинство. А нам куда деваться с этой подводной лодки? Форум «Культура и развитие» ответа на этот вопрос, мне кажется, не дал. Или я просто не попал на тот круглый стол, где об этом говорилось.