От автора
Всю ту часть своей сознательной жизни, когда я интересовался поэзией, писал стихи, у меня была мечта написать Венок сонетов. Но не дал Бог, не удалось. Таланта не хватило, усердия. И, откровенно сказать, не было необходимости считать это мерой высокого мастерства поэта.
Есть всё-таки в сонете некоторая формальность, ограничивающая возможности его содержания, сдерживающая полёт стиха, его свободу. Я не хочу сказать, что главное в нём форма, но она присутствует, напоминает о себе. Сонет есть сонет.
Но зато он обладает интересным качеством. Читатель имеет возможность в нём что-то домыслить, дочувствовать, дочитать, как говорится, между строчек, даже что-то добавить, дописать мысленно. Поэзия, вообще, может разбудить в нас что-то такое, что мы стыдливо или боязливо скрываем, прячем в глубине души, иногда даже не подозревая об этом. Как говорил И. Анненский, стих не принадлежит автору, поэту. Видимо, он имел ввиду, что стих в первую очередь принадлежит читателю. Он в душе становится соавтором поэта. Да что поэзия! Само мышление, если не детерминизм, ─ то ассоциативность.
Если я не ошибаюсь, а ошибался я всю жизнь, есть прекрасные Венки сонетов у В. Брюсова, К. Бальмонта. Но, конечно, по-русски говоря, я им «не чня».
В Венке сонетов, как известно, по форме должно быть пятнадцать стихов.
В количественном отношении это я осилил, но вот объединить их одной темой, сплести, состыковать по законам метрики, замагистралить я не сумел. Венок сонетов у меня не состоялся. Пусть мои сонеты будут не Венком, а Букетом сонетов, а каковы его цветочки, их поэтическая «икебана» судить читателям.

* * *

Не спать ночами над стихом
От чувств нахлынувших в угаре,
Под утро убедиться, в том,
Что ты в поэзии бездарен,

Напиться с горя, вновь кропать
О красоте былых мгновений,
Самодовольно вдруг понять,
Что ты теперь почти что гений,

Приняв таблетки от своих
Бессонниц, спать спокойно ночью,
А утром, вновь прочтя свой стих,
Порвать ничтожность его в клочья…

Поэм достойна жизнь поэта,
Жаль, что размер есть у сонета.

* * *
Учёный друг читал мне, как студенту,
О важности науки свой рассказ.
Но что-то, так сказать, одновалентно
В согласьи с ним расталкивало нас.

Он говорил, что наступило время,
Когда нужнее правды стала ложь,
И, что с Христом теперь в одном тандеме
К благополучью в жизни не придёшь,

Он, может, правильно, но голословно
Меня в том принимался убеждать,
Что нужно, чтоб богатым быть духовно,
Материально нам богатым стать…

Ужели мне страданий тех не хватит,
Что я не Божий раб теперь, а покупатель.

* * *

В проём окна от фонаря
Упал прямоугольник света,
Живой картиною горя
На тёмном полотне паркета.

От ветки за окном межа
Проведена по той картине,
Где ангел смут и мятежа
Стоит на верхней половине.

Но, вглядываясь в это вид,
Другого ангела я вижу,
Что, охраняя нас, стоит
На половине той, что ниже.

Меж ними мечется душа,
Темна добра и зла межа!

* * *

Нет у меня таких талантов, сил,
Нет нужных слов к досаде и обиде,
Чтоб рассказать, как я, её увидев,
От восхищенья жвачку проглотил.

И что я, рот разинув, мог сказать,
Когда поэмы пишущей походкой
Прошла, читая тут же их красотка
В таких извивах, что не описать…

Я сразу понял, ─ нет пути назад,
Нет прошлого… она всему начало…
И я пошёл за ней и в рай, и в ад,
Чтоб их она любовью называла…

Один лишь был изъян в её натуре ─
Пьёт водку, пиво, даже травку курит.

* * *
Не из стихов я знаю, не из книг
Свиданий наших шёпоты и речи,
И холод слов твоих последней встречи
Там у реки, где чаек плеск и крик.

Я проклинал тогда не этот миг,
Не то, что не со мною ты осталась,
А ту в тебе… мою, мою усталость,
К которой раньше срока я привык.

Твоё окно в ночи — живой экран,
Где всяк тобою иль другою пьян,
Где ты, бездумно молодость губя,

Опасную игру ведешь с судьбою…
Пожалуй, вот и всё о нас с тобою.
Забыл лишь мелочь… Я люблю тебя.

* * *
Когда в глухую ночь тоска
Тревожной веткой в окна стукнет,
Я протяну издалека
К тебе воспоминаний руки.

В холодном доме тишина
Вздохнет и чутко шевельнется:
То сердца твоего струна
На зов мой где-то отзовется.

Пусть время хочет занести,
Как вьюга, память в нас до крыши.
Но ты сквозь стынь моей груди
Теплом своим глазок продышишь.

Как прежде, посмотри в него:
Там ты лишь, больше никого.

* * *

Я ─ это я, но быть им не желаю,
Не потому что смерти захотел,
А потому что больно вспоминаю,
Что в жизни быть совсем другим хотел.

Хотел, чтобы в огнях людского ада
Стихи и душу до строки одной
Любовью к людям выпарить в осадок,
Пусть даже жизни собственной ценой…

Осталась эта дурь в былом столетьи,
А в новом, мои жертвы не ценя,
Судьба прошлась по мне такою плетью,

Что стала жизнь бесславно для меня
Всего лишь жалким вздохом междометья,
Свои ошибки прежние кляня.

* * *

Понять мы, люди, не согласны,
Толкуя о своих правах,
Что жизнь, как сущность, неправа,
Хоть эта мысль смешна, опасна.

Зато, как дважды два — четыре,
Мы все лукаво признаём,
Что славно жить в культурном мире,
Но быть в нём всё же дикарём.

Я даже в том признаюсь честно,
Что часто думал, что в аду
Компанию поинтересней,
Чем в райских кущах, я найду.

Но так лишь я предполагал,
А вот Господь располагал.

* * *
Мы часто жизнь свою такою мерой мерим,
Что ставим суть вещей не на свои места.
Попы нам говорят — «ты веришь иль не веришь?»,
А я бы говорил — «принял ли ты Христа?»

Ведь без любви его мы все, как эмигранты,
Пусть даже в отчине своей, где с детства рос.
Жизнь наша без Христа, как фуэте вразнос,
В котором стёкла нам подсыпали в пуанты.

Как Мефистофель с Фаустом едины
И с ними автор их ─ одно лицо,
Так с жизнью беды и грехи неразделимы,
Хоть смысл её не в том в конце концов.

Она тому представить может шанс,
Кто перед Богом худший среди нас.

* * *

Хотя наук высоких окаянство
Я даже в их ошибках принимал,
Но всё-таки, быть может, из-за пьянства
Поэзию повыше их считал.

Над этой мыслью кто-то улыбнётся.
Но я пришёл с иного к ней конца,
Как блудный сын, который не вернётся
Под кров его простившего отца.

С годами выпал в сердце дум осадок.
Пришла пора покаяться в грехах.
Но грех поэзии, полёт души в стихах
Мне даже в горечи раскаяния сладок.

Весь мир в былом я видел, как сонет,
Тогда я жизнь любил, теперь вот – нет.

* * *

Я не страдал. И всё ж, решив открыться,
Я намекнул о чувствах своих к ней.
Её ресниц испуганные птицы
Взлетели удивлённо до бровей.

В нас не любовь жила, а так… влюблённость,
Зарниц далёких всполохи в крови,
Какая-то эстрадная картонность
С придуманною песней о любви.

Так было странно ей моё признанье,
Что суть игры моей не оценя,
Она роняет на пол вдруг вязанье
И дико, жутко смотрит на меня.

Что прочитал я в этом тёмном взгляде,
Я не скажу вам Бога ради.

* * *

Грызть локти памяти нет проку,
Коль съеден был другим твой хлеб.
Его в любви моей жестоко
Отнял китайский ширпотреб.

Я стёр в мозоли душу, губы,
До дыр её зацеловал,
Но лишь она купила шубу,
Я сразу ей не нужен стал.

А ведь тогда в душе поэта
На ней сошёлся клином свет.
За нежность роз и чувств в букетах,

Что я дарил ей много лет,
Я ждал логичного ответа,
Но логики у женщин нет.

* * *
С годами я всё злей и строже
Казню себя и каюсь в том,
Что жизнь свою бесславно прожил,
Не с пользой делу, не с умом.

Теперь вот оправданья ради
Грехи былого вороша,
От тех ошибок стыдной правды
Во лжи спасается душа.

Но в юности той лжи изнанка
Была мне, словно в горле кость…
Ах, я тогда в одну гражданку
Влюблён был наповал, насквозь.

Но мне такой был дан ответ,
Что рад я, кончился сонет.

* * *
С. А. С.

Мне столько лет, что, если дуть на свечи,
Их выдохом одним не погасить.
А ты смеёшься, что ещё не вечер,
Что время есть ещё надеяться, любить.

Зачем метать перед грядущим бисер?
Оно прожито… В книге лет моих
Я в чувствах и стихах давно исписан,
Давно изверин в истинах людских.

И всё ж, как прежде, сердцу нет покоя…
Колёсами судьбы ещё стучит
На стыках дней с ночами жизни поезд,
Надежд несбывшихся транзит.

В нём для меня в один конец билет —
Моя любовь к тебе… возврата нет.

* * *

Есть в настоящем прошлого вина,
И в нём она порой так много значит,
Что, может даже, ей осуждена
По этой логике вся жизнь на неудачу.

Есть в будущее из былого мост,
О чём любой из нас, конечно, знает.
Пускай луна над ним слезами звёзд
И тем, как я прошёл его, рыдает.

Когда тот путь я в памяти верну
И к совести приду на суд бесстрастный,
Как больно мне, мучительно, ужасно,

Как отвратительно в том знать свою вину
Что пил, гулял, скандалил, бил жену,
И всё это, хоть удавись, напрасно.

* * *

А. Егоркину.

Художник этот, наш собрат,
В быту симбирского разлива
На дуре, к счастью, был женат,
А с ними жизнь почти счастлива.

И, хоть по мере своего
Таланта бездарем считался,
Слыл гением лишь оттого,
Что сам себе таким казался.

И потому, и потому
И дурью нашей, и руками
В смешных овациях ему
Нам нравилось быть дураками.

Ташлинский Вячеслав Петрович, известный ульяновский поэт ,автор нескольких поэтических сборников.