У меня было два деда. Оба воевали во Вторую мировую. В парадах ни разу не участвовали. Однако когда появился Интернет, я смог показать им два Парада – 1941 года и 1945-го. Я не думал, что это подвигнет их на такой длинный разговор и заставит меня столько понять и почувствовать.
Павел Андреевич Половов, дед по отцу, родился в 1913 году, поэтому служить пошел раньше, чем началась война. 22 июня для него стало страшной бедой, удивлением, обидой и чем-то совершенно непонятным. Первые два года в боях он вспоминал, не стесняясь плакать. Начало войны встретил солдатом Западного особого военного округа, закончил войну на Втором Белорусском.
Григорий Афанасьевич Подо-буев, второй дед, попал на фронт в конце 1942-го, как только ему исполнилось 18. Он знал немного другую войну. Он видел, что фашистов можно побеждать. Воевал на Третьем Украинском.
Запись парада 1941 года оба смотрели пристально. У стариков горели глаза, черты лица заострились, они не моргали. После того, как запись закончилась, дед Гриша сказал:
– Мы не верили, что будет тот военный парад. Мы боялись, что Гитлер Москву к тому времени возьмет. Весь день от радио не отходили. И услышали, что парад идет! Радости было!.. Все говорили: «Значит, тактика такая! Значит, есть еще силы! Значит, вранье в листовках фашисты пишут, что в воздухе господствуют! Ведь не дали же разбомбить парад!»
Дед Павел как-то просто и обыденно произнес:
– А я и не знал про парад. Не думал о нем. Было о чем и так подумать. Потом политрук рассказал про него. Никакого отношения к этому не было. Воевали мы.
Потом старики долго вспоминали войну: первые дни войны, их ужас и разочарование… Дед Гриша говорил:
– Мы думали, что немец – дурак. Что скоро погоним мы его! А потом – месяц, другой, третий. На фронт едут и едут эшелоны людей, а назад никого.
Дед Павел возражал:
– Да какое «погоним»: ползут «Тигры», а у нас – окоп и одна на троих «трехлинейка». Лежишь и ждешь, чтобы танки прошли. За ними пехота пойдет – вот тут мы воины! Зубы и кулаком выбьем, оружием разживемся. Не отступали потому, что не понимали, как это: врагу землю отдать. Сейчас по телевизору все про заградотряды кричат, а тогда ведь не было их, позже появились. А тогда и командира-то не найдешь! Где свои, где чужие – непонятно, воюешь сам… А задача такая: побольше фашистов убить.
Долго вспоминали старики первые месяцы войны. Странно, но даже по прошествии многих десятков лет они помнили каждый час, каждый день.
Постепенно разговор дошел до конца войны. Вспоминали белорусские деревни, дотла сожженные фашистами, ранения, награды, случаи. Память вела нас в Европу. Тут на лицах моих собеседников стали появляться скупые улыбки. Серьезно теперь рассказывали только о концлагерях, которые освобождали. Их настроение во время беседы менялось так же, как и в те четыре
года:
– Мы стояли недалеко от Будапешта, – рассказывает дед Григорий. – Кухня что-то опаздывала, а так есть хотелось! Между нами и немцами – деревня. Жители разбежались: кому в центре боя оказаться охота? Вот и решили мы с лейтенантом Ананьевым «сползать» туда: вдруг какая курица на шестке осталась? Ползем, смотрим: немцы,четыре солдата и офицер, тащат свинью! Мы в то время уже спокойно к ним относились, к тому же приказ по полку был: с превосходящими силами противника в бой не вступать, но так свинью жалко стало. Весь полк похлебкой накормить можно, а тут ее Гансы уносят. Леша, лейтенант Ананьев, говорит: «Ползи на ту сторону, как мой голос услышишь, стреляй в воздух». Переполз я, лежу. Слышу, Лешка им кричит: «Hande hoch! Sie sind umgeben von! (Руки вверх! Вы окружены!)». Я из автомата – очередь вверх. Они руки подняли. Лейтенант вышел, оружие собрал, крикнул: «Гриша! Выходи!» Я вышел. Велели фашистам нести свинью к нам. Идем, мечтаем, что сейчас нам благодарность за пленных выразят, похлебки мясной наварят. А вышло все не так. Отругали нас. За то, что пять немцев в плен взяли, за то, что в деревню ходили. Зато мяса мы поели!
– Я в сорок пятом последний раз их авиацию видел, – вспоминает дед Павел. – Мы стояли в Венских лесах, шло наступление, а нам встретились хорошо укрепленные немецкие позиции. Разведка донесла, что обойти нельзя, «в лоб» бить – не сорок второй, вызвали авиацию. Агент от авиаторов был, он вызвал, квадрат для бомбежки назвал. И тут разведка вновь доносит, что фрицы оставили свои укрепления и отступили. Связались с дивизией – получили приказ занять эти позиции и остановиться. Заняли, ждем. Слышим: наши летят! У наших самолетов писклявый такой звук был… «Ишачки» – Ил-2, Ил-4, И-16. И тут они разворачиваются и как давай нас «утюжить»! Нам, танкистам, не особо страшно, разве что прямое попадание бомбы в танк, но это редко бывает, а вот батальон мотострелков… Кто поместился – залезли под танки, кого смогли – мы в башнях танков спрятали. Остальные. Страшно было. Агент от авиации бегает, знаки какие-то раскладывает на земле, кругом бомбы рвутся, а его не ранит даже, не контузит. Связь дотянуть не успели, как их отменишь? А то, что русские машины и форма, так ведь там полно «власовцев» было, своих не узнаешь. Наконец он разложил свои знаки. «Ишачки» крыльями покачали – поняли и улетели. Минут через десять мы все вылезли, раненым помогаем, слышим: «Юнкерсы» «басят», ну, думаем, сейчас нам всем тут «капут» придет. Только они, не долетев до нас, как начали по своим бить!.. Последний раз тогда «Юнкерсы» видел.
Деды стали рассказывать наперебой:
– Идем мы по городу вчетвером. Так получилось, что мы только с самого начала войны в роте живыми оставались. Друзья – не друзья, а. Друзья, наверное. Вдруг – выстрел с чердака. Федю Голощапова – наповал. Мы – туда. Злость такая! Ведь конец скоро, он всю войну прошел, а тут.
Влезли на чердак, там сопляк из гитлерюгенд. Патрон этот у него последний был. Бежали, чтобы убить, растерзать, а тут взяли его за шкирку и особистам оттащили.
– Я ночью, восьмого мая, о капитуляции услышал. Да и не только я. Стрелять все начали, кричать… Сколько тогда погибло! Людей много, вверх стреляешь, пуля ведь падает. А кто решил, что немцы в контрнаступление пошли, стали отстреливаться. Так что.
Так воспоминания дошли до нашей Великой Победы, и я показал дедам парад 24 июня 1945 года. Им тогда командовали Маршал Советского Союза Рокоссовский и Маршал Советского Союза Жуков. Деды на них смотрели с восхищением, приговаривали:
– Теперь таких стратегов нет. Это такие люди были! Теперь про Жукова, про Сталина всякое говорят, а мы были на войне, мы знаем, что все вранье, что сейчас болтают. Они войну выиграли.
Деды плакали счастливыми и немного обиженными стариковскими слезами, вспоминали послевоенную жизнь и говорили, говорили, говорили.
Вечная память всем, кто воевал, кто действительно спас мир от фашизма, слава тем, кто погиб в бою, кто умер после войны, тем, кто еще жив. Давайте беречь их, оставшихся, беречь не только от недостатка услуг и внимания, сбережем их от нашего критически-беспристрастного взгляда на историю.
Павел Половов

НАША СПРАВКА
Первые годовщины Великой Победы не отмечались торжественно и официально, парады в честь Победы проводились только в юбилейные годы. С 1991 по 1994 годы традиция проведения военных парадов на Красной площади вообще была прервана. Федеральный закон 1995 года об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне возродил традицию проведения военных парадов в городах-героях и городах, где дислоцированы штабы военных округов и флотов, но уже без участия военной техники. С 2008 года, после 14-летнего перерыва, военная техника вновь участвует в параде Победы на Красной площади.
Исторический парад 7 ноября 1941 года, когда с Красной площади бойцы сразу уходили на фронт, был самым коротким – продолжался 25 минут и самым рискованным, ведь фашисты находились на подступах к столице.
В июне 1945 года Парад Победы принимал не сам Верховный Главнокомандующий Сталин, а его заместитель. О том, что в столице состоится парад, мирузнал накануне, когда был обнародован приказ Сталина о проведении парада 24 июня. Во время торжественного марша впереди на специально оборудованном автомобиле везли Знамя Победы, за ним шли сводные полки фронтов. Марш завершила колонна солдат, бросивших к подножию мавзолея Ленина двести знамен разгромленных немецко-фашистских войск. За два часа по площади прошли около 40 тысяч военнослужащих и более 1850 единиц военной техники.