30 июля 1937 года глава НКВД Николай Ежов подписал знаменитый приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Приказ фактически вводил разнарядку на расстрелы. Согласно приказу, Куйбышевскому областному управлению НКВД предписывалось расстрелять не менее 1000 человек. В свою очередь разнарядка была спущена и на Ульяновск. Местному отделению НКВД было приказано расстрелять не менее 100 человек. Этот план ульяновские чекисты перевыполнили почти в три раза…  Мы выяснили все возможное о тех страшных событиях.

План расстрелов перевыполнили

Массовые репрессии предполагалось начать 5 августа. До 20 числа этого же месяца должны были быть заслушаны дела всех арестованных.

4 августа 1937 года начальник горотдела НКВД по Ульяновску Коробицын получил секретное письмо от начальника областного НКВД (тогда Ульяновск относился к Куйбышевской области) майора Панасенко. Этим письмом на Коробицына возлагалась обязанность по организации смертных приговоров.

Письмо оказалось не лишено практических советов. Горотделу рекомендовалось «приспособить соответствующее помещение в здании НКВД (желательно подвальное), пригодное под спец. камеру для выполнения приговоров о расстреле». Давались и другие конкретные рекомендации по обеспечению строжайшей секретности всех мероприятий, а также по захоронению трупов. Со всех привлекаемых к работе бралась строгая подписка о неразглашении. «О характере выполняемой работы обязуюсь никому не говорить, даже сотрудникам ГО УНКВД» – сказано в тексте подписки, взятой 17 августа 1937 года у кучера, который вывозил трупы расстрелянных.

Интересно, что Коробицын ещё 4 августа просил у областного НКВД предоставить грузовую машину «для перевозки трупов на кладбище». Ульяновские чекисты посчитали, что брать машину «на месте в хоз.органах неудобно». Машину предоставили во временное пользование. После первых дней массовых расстрелов перевозить трупы стали на простых телегах и санях.

Возить приходилось много, так как чекисты работали с опережением плана. К концу 1937 года в Ульяновске было расстреляно 347 человек, причем большая часть (217 человек) – в декабре. При этом только за один день 30 декабря в застенках НКВД погибло 90 человек. Объясняется это просто – местные чекисты старались уложиться до конца года, чтобы выслужиться перед областным начальством.

В мае 1938 года ульяновское отделение НКВД списало боеприпасы, которые были потрачены «на проведение операции» с августа 1937 по февраль 1938 года. На расстрелы ушел 1401 патрон для «Нагана», 127 патронов калибра 7.63 и 185 патронов калибра 6.35. Всего 1730 патронов – по 5 патронов на каждого расстрелянного.

Изначально рвение ульяновского отдела Куйбышевским областным управлением НКВД было принято положительно, но постепенно до руководства дошли реальные факты «злоупотреблений служебным положением». С учетом реалий тех лет, под этим следует понимать лишь одно – грабеж заключенных. По воспоминаниям жителей города, среди чекистов в те годы особой популярностью пользовалась кожаная одежда. Зачастую её снимали непосредственно с трупов после расстрела.

Кроме того, недовольство руководства вызвал факт недостаточного учета классовости. Так, среди всех расстрелянных «лишь» 20 человек были бывшими жителями других стран и «лишь» 59  священнослужителями. Остальные были рабочими (135 человек) и служащими (115 человек), то есть пролетариатом.

В итоге в 1939 году бывший начальник горотдела НКВД Ульяновска Андронов попал под суд, материалы которого позволяют приоткрыть завесу тайны над тем, как именно производились расстрелы и где закапывались трупы.

Тайны подвала

Ульяновские чекисты в полном соответствии с рекомендациями областного НКВД оборудовали подвальное помещение. В те годы УНКВД занимало 5 зданий в районе улицы Льва Толстого, в том числе и дом номер 73 – бывший дом купца Сачкова, спроектированный Шодэ. Кирпичное здание с толстыми стенами и с обширным подвалом как нельзя лучше подходило для выполнения требований областного НКВД. Именно там, в подвале, и оборудовали расстрельную комнату. Впоследствии часть приговоров исполнялась и в бывшей бане.

Допросы проводились либо в комнатах оперативных работников в верхних этажах здания, либо непосредственно в подвале. На допросе 25 февраля 1939 года бывший комендант горотдела М.П.Романов, чьей обязанностью было подводить заключенных к подвалу, рассказал:  «В первой половине подвала был установлен стол, за которым обычно сидел начальник 4-ого отделения Зотов, он производил допрос заключенных».

О качестве проведения допросов говорит тот факт, что в инструкции, «спущенной» горотделу, есть специальный пункт, который непосредственно перед исполнением приговора требует… установить личность заключенного.

Эта инструкция была явно не лишней. По воспоминаниям последнего оставшегося в живых полковника УНКВД, которые были опубликованы в начале 90-х годов  одной из ульяновских газет, в работе чекистов случалось так, что расстреливали просто по сходству фамилий.

Впрочем, тогда это никого не смущало. Ввиду того, что обычно никаких доказательств вины не было, единственным способом проведения допроса были пытки, разрешенные лично Сталиным. Чуть позже он писал: «такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа».

В период 4-20 августа 1937 года в среднем в день одному следователю необходимо было добиваться около 15 признательных показаний. Именно по этой причине среди методов допроса наибольшей популярностью пользовались те, которые позволяли работать «массово» (так указано в материалах дела 1939 года) – выстройка, перекрестный допрос «от следователя к следователю», лишение сна и еды, аресты вместе с семьями.

Из-за массовости расстрелов чекистам первое время не хватало персонала. «К участию в исполнении приговоров бывший начальник горотдела Андронов привлек весь оперсостав, часть фельдьегерского и обслуживающего персонала. В период исполнения приговоров оперативный состав в дневное время вел следствие, а в ночное занимался указанным выше» – сказано в материалах уголовного дела в отношении Андронова. Перед расстрелом рот осужденных в обязательном порядке затыкался кляпом, чтобы не было слышно криков.

Работа была не из легких. «Естественно, у всех встал вопрос, что выпить неплохо во время этой работы (возня с трупами, их перетаскивание, погрузка и зарытие), а то приходится с запахом в подвале работать, того и гляди случится рвота. Отпустили за наличный расчет 10 литров спирта, который был распит в течение 3-4 дней всеми работавшими в подвале» – сказано в показаниях одного из участников дела 1939 года.

Следы от пуль на стенах подвала бывшего дома Сачкова, где ныне располагается епархия, остались до сих пор. Но окончательно тайны подвала не раскрыты до сих пор. Если сравнить план подвала дома Сачкова 1915 года с нынешним, то оказывается, что планировка не совпадает – размеры нынешнего подвала меньше.

Стреляли в висок

Постепенно процесс был «оптимизирован». Большинство расстрелов стали проводить не в подвале, а непосредственно у мест захоронения, чтобы «не возиться с перетаскиванием трупов». Впрочем, иногда к месту захоронения привозили и трупы, что указывает на то, что расстрелы в подвале НКВД продолжались.

Исполнением приговоров Тройки занималась специальная группа из 5-10 человек, среди которых были и добровольцы. Расстреливать начинали всегда в одно и то же время – ровно в полночь. Осужденных ставили непосредственно около предварительно вырытой канавы. Первое время стреляли в стоящих людей, а через некоторое время «пошла мода» (из воспоминаний полковника НКВД) ставить осужденных на колени. Выводили к канаве по трое.

Случаев сопротивления нам найти не удалось, но, тем не менее, на место расстрела сотрудники НКВД выезжали обязательно с личной охраной.

Контролировали в основном размеры ямы, которую рыли сами заключенные. Важно было заранее определить, хватит ли её на всех, так как первое время «были случаи – закопают кое-как, руки-ноги торчат».

Стреляли в основном в висок, что можно выяснить из воспоминаний бывшей жительницы города Н.Е.Кожевниковой, которая в 12 лет ходила искать могилу отца, расстрелянного накануне. Вместе с матерью с помощью сторожа им удалось найти яму, где было захоронено три человека, в том числе и отец женщины.

Тело следовало перезахоронить, и девочка вместе с матерью достали труп из ямы. Когда мать благословляла дочь рукой умершего отца, из его глаз брызнула кровь, так как пулевое отверстие было ровно в виске… Через некоторое время на стороже, который помогал искать труп, девочка заметила тулуп своего отца.

Случаи подобного мародерства были далеко не единичными. Все конфискованные у осужденных вещи полагалось сдавать на склад НКВД, который располагался в здании лютеранской кирхи. Но доходило до склада далеко не все – ценные предметы доставались непосредственно тем чекистами, которые занимались допросами и расстрелами, что и было выяснено в 1939 году.

Овраг могил

Места для массовых расстрелов и захоронений трупов по согласованию с чекистами отводил горхоз. По воспоминаниям полковника НКВД, таких мест в Ульяновске было четыре – Стрижов овраг, что в районе улице Карамзинской, Репьев овраг, который идет от берега Волги в сторону Винновской рощи, место на берегу правее Бутырок в районе нынешнего моста через Свиягу и дубовая роща в поселке Карамзина.

В 90-е годы на волне интереса к теме репрессий и создания книги памяти, ульяновские журналисты нашли очевидца событий тех лет – возчика-ассенизатора Б.И.Никитина, который рассказал, что видел как закапывали трупы на свалке в южной части города рядом с моторным заводом.

Никитин даже показал место возможного захоронения журналистам «Ульяновской правды». По его утверждению, оно оказалось в районе спуска к грузовому порту, где ныне проходит бетонная дорога.

Между тем, из материалов 30-х годов следует, что захоранивание производилось в непосредственной близости от больничного кладбища в районе Стрижова оврага.

Это кладбище существовало со второй половины XIX века. В 1892 году из-за холерной эпидемии оно переполнилось и было расширено на другую сторону оврага. Расположение обоих кладбищ можно увидеть на плане Симбирска 1913 года. Одно из них находилось на северном, а второе – на южном склонах Стрижова оврага.

Вдоль нынешних железнодорожных путей шла дорога, по которой нечистоты свозились в специальный бетонный септик больших размеров. Этот септик существует и поныне, скрытый в овраге буйной растительностью. Чуть выше него в 30-е годы находилась свалка. Именно сюда возчики-ассенизаторы и свозили нечистоты. Следовательно, можно предположить, что именно в этом месте и производились расстрелы и захоранивание трупов.

По дну оврага сегодня проложены специальные дренажные каналы, призванные обеспечить отвод воды с Кирова и близлежащих улиц. Тем не менее, очертания оврага не изменились, что позволяет определить бывшие траншеи и ямы по особенностям ландшафта.

Среди густой растительности нам удалось их отыскать. Списать правильной формы траншеи на естественные силы природы не получится – по склонам оврага постоянно сходит снег и стекает вода, что неизбежно приводит к их выравниванию. Может быть, траншеи и ямы – это следы земляных работ при обустройстве дренажной системы? Но и здесь возникают сомнения – траншеи продолжаются и там, куда в принципе не может добраться никакая техника…

Такие же по форме траншеи и ямы нам удалось найти и около Бутырок – в густых зарослях около Свияги в районе начала улицы Карла Маркса.

Остальные два указанных места возможных захоронений подверглись масштабному антропогенному воздействию, и отыскать там остатки ландшафтов 30-х годов не представляется возможным.

После развала СССР, когда был частично открыт доступ к информации о репрессиях 30-х годов, в соответствующие органы поступил настоящий шквал запросов об установлении мест захоронений от тех жителей Ульяновска, чьи родственники попали под репрессивную машину. На большинство из них ответов получено не было. Причина проста – никаких точных данных о местах захоронений до наших дней попросту не дошло…