***

Не напечатанные строки

И не прочтённые никем,

О, как вы, верно, одиноки

Уже забытые совсем.

И дела нет, что вы вместили

Дыханье жизни, музы зов,

Вы все теперь ничтожней пыли

На скорбном кладбище стихов.

Для вас не будет воскресенья

И ангел вам не протрубит.

О, мертвые стихотворенья –

Сплетенье боли и обид.

Крысы

Как скопище крыс безобразных,

Упитанных, наглых – вокруг

Машин мельтешение разных

Рождает порою испуг.

А ну, как накинутся сворой?

Им жалость неведома, им

Смешны о добре разговоры

Бездушным, могучим, стальным.

Вот стая помчалась куда-то

За новым за жирным куском,

И крысы спешат воровато

Подрезать, втереться бочком.

Им бойся попасться навстречу,

Кто будет из них тормозить?

Я им, пешеход, не перечу,

Ведь путь мой непрочен, как нить.

***

О смерти пишут в юности,

О ней не пишут в старости,

И с этою угрюмостью

Играет юность с радостью.

О чем же тут тревожиться?

Смерть дальше, чем сверхновая,

Здесь хоть криви ей рожицы,

Хоть лей слезу готовую.

А старость зрит воочию

Дыру вот эту черную,

Что поглощает прочую

Всю дребедень ученую.

Здесь все по-настоящему:

Падение, забвение,

И разуму молящему

Не ожидать спасения.

**

Умом понимаешь, конечно,

Что каждый твой день это дар,

Но если весь день как кромешный

И давящий душу кошмар?

Не в том даже дело, что серость,

Что ветер, бесснежие, грязь –

Куда-то всё лучшее делось,

Ушло, никого не спросясь.

Открыт для всей злобы вселенной

Ты в долгие эти часы,

И сам ты сейчас несомненно

Положен уже на весы.

Решается: быть тебе или

На этом на свете не быть,

Ты мнишься ничтожнее пыли

На чаше вселенской судьбы.

А здесь это видится проще:

Водитель гордыней гоним

Мчит наперерез, словно гонщик

И ты чуть не встретился с ним.

То хамством безудержным валом

Ты словно потоплен уже

И дело осталось за малым,

Чтоб стало темно на душе.

А то не девятый вал – просто

Все валится молча из рук,

Отчаянья грех, как короста,

Тебя облепляет не вдруг.

Растерян, запутан, приближен

Ты к некой черте роковой…

А это ведь дни всё твои же

Сошлись над твоей головой.

Декабрь

Я сказку словно бы листаю,

Иду, куда ведет стрела,

И вот уже земля бела

Легла подобно горностаю.

Следы все занесла позёмка,

И ветер воет, басовит,

Лишь сердце в такт шагам звенит,

Как будто льда кусочек ломкий.

Через раскрытые страницы

Я прохожу, не зная сам:

Они написанные ль там?

Иль всё не так могло случиться

Иван-царевич

А сапоги из красного сафьяна

В болотной жиже не оставят след.

Иван-царевич, это ли не странно,

Вослед стреле идти так много лет.

Куда не кинешь взор, вокруг болото,

А что теперь за ним и невдомёк.

Прошло тысячелетие с полёта

Твоей стрелы куда-то на восток.

Нет той Руси, что ты тогда оставил,

Там за болотом всё совсем не то.

Была страна и в горе и во славе,

Но не была за смертною чертой.

А ныне – всё. И даже панихиды

По ней уже не справить никому.

Даждьбожий внук, что ей твои обиды,

Коль у неё отняли и суму.

У красных стен Кремля звучит лезгинка,

Китаец за Байкалом рубит лес…

Огромную Россию, как соринку

Смахнули прочь, вот чудо из чудес.

Чумою черной всюду бродит бизнес,

И не спастись от его цепких лап.

Там вор последнее уже из дома вынес

И только плачь детей, да вопли баб.

А сам – то… Под одеждою багряной

Стучат лишь кости. И тебя уж нет,

Что по земле, пока не безымянной

Идет вперёд в надежде на рассвет.

Бабье лето

Как краткое эхо прошедшего лета

Пришло бабье лето

В багрянец и золото щедро одето

И солнцем согрето.

И ветер затих, и рассеялись тучи,

Тяжелые тучи,

И солнце сияет без ярости жгучей –

Так даже и лучше.

Шуршат под ногами опавшие листья,

Погибшие листья,

Как будто звучит среди множества истин

Грех листопролитья.

Нам цену потом объяснят и предъявят,

За всё нам предъявят,

Что были мы в праве, что были не в праве

В позоре и в славе.

Ушедшего лета беспечное эхо…

Печальное эхо!

И вроде бы счастью ничто не помеха,

Да вот не до смеха….

15 августа 2012 г.

Всё небо обложили тучи

И сразу осенью пахнуло,

Той нелюдимой, неминучей

Среди разброда и разгула.

Она не знает проволочки,

Она приходит ненароком,

Что бы до холода, до точки

Дойти в молчании глубоком.

И это всё совсем недаром:

Все эти тучи, паутинки,

Как в фильме виденном и старом

Поднадоевшие картинки.

Уже видны и грязь и серость,

И ветви, что осиротели,

И непонятно куда делись

Беспечные все птичьи трели.

Всё выглядело по-простому,

Но это только лишь казалось,

Так же как молнии и грому

Что-то мерещилось про жалость

Цена известна превращенью

Воды в вино и ртути в злато,

И осень – это приближенье

К тому, что встретит нас когда-то.

Пруд в самарском дендропарке

Этот пруд не воспет поэтом,

Не гулял здесь не Пушкин, не Фет,

А как чуден он бархатным летом

Влажной зеленью кругом одет.

И кувшинки, и утки, и рядом

Все деревья рождают покой,

И под музы внимательным взглядом

Вдохновение льётся рекой.

Но такая вот сила у слова:

Лишь оно создаёт торжество,

Лишь оно для величья основа,

Вне его словно нет ничего.

Этот пруд словом был обделённый

И его будто нет в книге той,

Что создатель писал, вдохновлённый

Непривычной земной красотой.

Валерий Николаевич Кузнецов, русский поэт. Доктор исторических наук. Член Союза русских писателей, Ульяновск и Союза писателей России.
Полотнянко Николай