Это воспоминание написано давно, и я не собирался его пубиковать, но вот вчера с дневного просонья заглянул в телеящик и увидел Гришу, едко глаголящего о советском государстве, в котором у него было жуткое детство, в компашке с русскоязычной публикой, которой дерижировал шоумен Шахматов, при скептически ухмылявшемся Д. Быкове.
« Какое жалкое выступление, – читалось в ухмылке маститого мэтра. – Ослюнявил тему и не укусил толком ни разу …»

***

Известный советский писатель одессит Валентин Катаев как-то в порыве откровенности признался, что он занялся литературой потому, что это была единственная возможность при советской власти легально стать миллионером. И действительно, при известных способностях, усидчивости и умении держать нос по ветру, некоторые советские писатели стали очень богатыми людьми. Они сейчас справедливо забыты, их творения, издававшиеся громадными тиражами, пылятся на полках библиотек. Однако не только «свято место пусто не бывает», но и чёртово тоже. Мечта о миллионе, теперь уже долларов или евро, согревает нутро, когда писатель раздумывает, какой «нетленкой» ошарашить читателя, чтобы тот бросился сломя голову покупать его книгу.

В наше время путь к известности, а значит к большим тиражам, лежит через скандал. В России этот прием впервые использовали футуристы (Д. Бурлюк, В. Маяковский и др.), выпустившие скандалёзную книжку поэзии «Пощечина общественному вкусу». Морковка в петлице, желтая кофта эстрадного поэта, призывы сбросить Пушкина с парохода современности выглядят довольно невинно по сравнению с сегодняшними хамскими изысками некоторых литераторов. Об одном из них мне кое-что известно, поскольку я учился с ним на одном курсе Литинститута.

Надо сказать, что в мое время сдаче приемных экзаменов предшествовал творческий конкурс среди абитуриентов. Будущие дипломированные писатели присылали в институт свои творческие работы: стихи, рассказы, драматургические произведения и критические статьи. Конкурс был громадный, у нас на заочное обучение было принято человек 60-70, а творческих соискателей на право экзаменов для поступления были многие тысячи, у нас ведь страна людей пишущих. Прошедшие конкурс, примерно сто человек, получали вызов на экзамены. Но перед экзаменами проводилось собеседование, на котором руководители творческих семинаров комплектовали свои группы. Трудно сказать, чем они руководствовались, скорее всего, своим вкусом, своим представлением о писательском ремесле. Со мной было так: в небольшом зале перед собранием профессоров и известных писателей я ответил на вопросы и прочитал свое стихотворение: затем поднялся Д.М. Ковалев и сказал, что зачисляет меня в свой творческий семинар.

Тогда я совсем не знал Дмитрия Михайловича как поэта, но с виду он мне не показался: щупленький старичок и не больше того. Размышляя о том, повезло мне или нет при распределении, я вышел в институтский сквер. Там мои будущие сокурсники оживленно обсуждали результаты собеседования, и только один, пригорюнившись., сидел на скамейке, держа на коленях объемистый портфель. Вдруг он вскочил и бросился наперерез к величественно шествовавшему ректору Пименову. Суть разговора была понятна – неудачник молил о снисхождении, принимал просительные позы, затем распахнул портфель, вытащил оттуда журнал со своей публикацией, развернул и, семеня рядом с ректором, пытался держать его так, чтобы тот скользнул по его стихам отеческим взглядом. Это ему удалось сделать. Пименов остановился, взял журнал (это был альманах «День поэзии»), и они вошли в здание.

Этим настойчивым просителем был Гриша Остер. Так получилось, что не один из руководителей творческих семинаров его не взял, и это означало, что к приемным экзаменам он не допущен. В то время Гриша очень активно писал напористые стихи на заданные большевистской идеологией темы. 1970-й год – это столетний юбилей В. Ленина, и Остер многострочно писал о вожде пролетариата. В «Дне поэзии», который он всучил В. Пименову, было напечатано его большое стихотворение, где восторженно излагалось, как вождь едет из эмиграции в Питер, где на Финляндском вокзале уже стоит броневик, окруженный революционными пролетариями, солдатами и матросами. Я прочитал эти стихи и был удивлён: они были написаны уверенной рукой, мне такое явно было не под силу. И лишь сейчас я понимаю, почему ни Д. Ковалев, ни В. Гусев не взяли Гришу в поэтический семинар: они поняли, что учить его уже нечему, он умел писать гладкие стихи на заданную тему, был готовым рифмоплетом, а переучивать, перевоспитывать такого делягу от поэзии – труд непростой и неблагодарный.

Владимир Федорович Пименов взял Гришу в свой семинар по драматургии, и тот моментально ожил, стал общительным и разговорчивым. Жил он не в институтском общежитии, а у родственников, обосновавшись в 1970 году в Москве. Надо отдать Г. Остеру должное – он обладал пробивными способностями, к тому же его привечали, ему помогали очень многочисленные представители русскоязычной литературы. А у тех было все схвачено и в издательствах, и в журналах, поэтому протекция своему человечку всегда надежно обеспечивалась. Главное, чтобы он не был безнадежно туп, а Гриша обладал несомненными способностями версификатора (человек, легко слагающий стихи, но лишенный поэтического дара). Ну, не задалась у парня поэзия, рассуждали его доброхоты, тогда пусть будет драматургия, этот гешефт лучше, чем виршеплетство. И уже на втором курсе Гриша Остер всем объявил, что пишет пьесу для театра Советской Армии. И в институте у него все было превосходно, с ректором ходил чуть ли не в обнимку.

Как-то у меня с Гришей состоялся любопытный разговор. Я шел по коридору института, и у меня в руке была книга П. Боборыкина, известного писателя 19-го века, изданная до революции. Гриша заинтересовался: «Старик, что за книга?» Полистал, постучал пальцем по обложке. – «Сколько?» Я объяснил, что потерял библиотечную книгу, а эту отдаю взамен утерянной. – «Жаль, – сказал Гриша. – У меня есть знакомый книголюб. Пойдем я тебе кое-что покажу». Мы подошли к окну, и он достал из портфеля две завернутые в вафельное полотенце иконы. Литература была для Остера ожидаемым гешефтом, а пока он обтяпывал свои делишки на иконописном направлении. Ездил на Север, покупал иконы, в Москве продавал, поэтому деньги у него водились.

После окончания института я о Грише Остере долго не слышал, пока не началась перестройка. Тогда Гриша объявился в журнале «Огонёк», где вел раздел юмора. Видимо, драматургия ему оказалась не по зубам, и он подался в юмористы. Такой вот многостаночник от литературы. «Огонёк» Виталия Коротича, как и почти все СМИ, перелицовались из советских изданий в буржуйские и русофобские. Получить в «Огоньке» постоянную свою страницу, такое было под силу только Евг. Евтушенко и Грише Остеру. Само по себе это говорило о том, что Гриша вошел либеральную пишущую элиту, которая, похохатывая, толкала Россию к пропасти. Понятно, что за это хорошо платили.

Однако вершин литературного бесовства Гриша Остер добился не в «Огоньке» на ниве юмора, а став детским писателем. Можно по-разному оценивать детских писателей советского периода, бывали и у них несуразности вроде этой: «Вдруг из маминой из спальни… выбегает умывальник и качает головой…» Что, спрашивается, делал умывальник в маминой спальне? Что это отчим неумывайки?.. Или случайный знакомый?.. Возможно, я зря придираюсь, это, скорее всего, просто смысловая неряшливость, но вернемся к Грише, который взял да и сочинил «Задачник по математике». Много чего в нем можно вычитать. Вот задача № 232. «Сидя на диете, людоед съедает по два худеньких мальчика и по три щуплых девочки в день… « 235. «Кто окажется тяжелее после ужина: первый людоед, который весил до ужина 48 кг и на ужин съел второго людоеда, или второй людоед, который весил до ужина 52 кг и на ужин съел первого?». Вот такая математика…

«Задачник» Гриши Остера вызвал скандал. педагоги и родители возмущались, но эту бесятину одобрили детские писатели, литературные сообщники Гриши. Министерство образования ввело его в круг обязательного обучения учащихся в младших классах. Но людоед это будет круче умывальника из маминой спальни. И что?… «Задачник» тиражируется, денежки капают. Появилась у Гриши известность, то есть то, к чему он так стремился. Его знают все.

Союз русских писателей, Ульяновск