I
В какой стране, сказать я не берусь,
жил человек по имени Боюсь,
на свет он появился из пробирки,
впитав в себя премудрость её бирки:
а смысл её, что «жизнь всего дороже!»
(И тем дороже, чем краснее рожей!!!)
Нельзя сказать, что мудрость он любил,
но курс наук каких-то пригубил,
зачёты сдал и получил диплом,
как инструмент (как фомку или лом);
он полагал, что смысл образованья
в том, чтоб улучшить качество питанья.
В больших грехах он не был виноват
имел жену, жилище и халат,
имел детей, похожих на него,
и почитал ближайшее родство.
Когда тепла просило естество,
для жара чувств, стаканчик наливал,
и женщину с азартом обнимал,
огонь сердечный быстро убывал
и женское слабело колдовство.
Его жена, довольная собой,
не позволяла мужу впасть в запой
и запахами самых разных блюд
творила в доме чудо и уют.
И дети были счастливы вполне,
с отцом искали истину в вине:
их забавлял несчастный таракан,
упавший в переполненный стакан.
Когда хотелось им – его спасали,
но тут же после добивали сами,
поскольку таракан и человек
не водят дружбы в просвещённый век.
Глава семьи был вечный хлопотун,
с глубокой чёрной дырочкой во рту,
и что в неё попало, то – пропало,
поскольку дырка всходов не давала
(нельзя наполнить эту пустоту).
Он не лелеял тайную мечту
и не глазел на горные вершины,
он знал простор: от хрена – до малины,
и почитал земную красоту –
в пределах гарнитура и перины.
Что могут дать земному исполины:
пустой карман и ранние седины?
Разумный их обходит за версту…
Нам нет нужды переходить черту,
где полюса меняются в названии,
где бесполезны скопленные знания,
и потому вопросы обладанья
привычную теряют остроту.
Я говорю об этом так подробно,
поскольку время сказочное ровно,
а если вдруг прижмёт кого-то, где-то,
то это просто вести с того света:
где люди ходят головами вниз,
и жизнь такая личный их каприз.
Хороший стол прекрасно убеждает:
кто плотно ест – тот здраво рассуждает,
без выгоды и муха не взлетит,
а значит, миром правит аппетит.
Заумных книг не чтил и не писал,
а лишь жевал и что-нибудь сосал.
А если что не клеилось с отсосом,
то донимал правителя вопросом,
поскольку представлял, что всех забот
у Головы – чем ей наполнить рот:
от женской туфельки – до Волжского моста,
всё измерялось шириною рта.
Но чтоб не навалилась дремота,
закончим с мыслью первого листа.

II

Главу вторую следует начать
с того, что Соломонова печать
не всякий дух способна покорить,
здесь есть предмет, о чём поговорить.
Поскольку труд на ниве воспитанья
не просто хлеб, но живопись и тайна, –
и так же, как в любом саду искусств,
здесь есть простор для разума и чувств.
Каких бы благ нам ни сулил прогресс,
но у людей различен интерес,
и рядом с домом честного семейства
возрос сорняк по имени Балбес.
Он был ядрён и тоже жаждал действа.
Но поля своего он не имел
и потому шатался мимо дел:
где поднести, где порчу навести,
но смысл один – побольше огрести.
Он к звёздам интереса не питал,
но, что ложилось на руку, хватал,
и, зная, что высот ему не брать,
не чтил отца и мало слушал мать:
(талант мечтает с мастером сравняться,
а бездарю – ума не занимать).
Поскольку сил для долгого труда
не находил, в нём не было стыда,
не знал он Божьих правил и запретов,
но жаждал девочек, пивка и сигаретов.
Учился он достаточно легко
и кончил школу круглым дураком,
чем доказал, что знания – вода,
наука не оставила следа.
Он рос в объёме, шею наедал,
но разумом почти не обладал:
он инвалид – по слабому уму,
но паспорт всё же выдали ему.
И на сажень расширили тюрьму,
поскольку вскоре новый гражданин
придёт сюда с мамашиных перин,
он должен лишь кого-то “замочить”,
чтоб ордерок на нары получить.
Хвала «Закону»: мёртвый защищён,
врач прибывает после похорон!
На каждого подросшего балбеса
куётся две-три двери из железа,
поскольку быть должно огорожденье
от дурака и ложного ученья.
В природе глупость более заразна,
чем гепатит и моровая язва,
и даже эпидемии безумств
случаются с людьми от грязных уст.
Но чтобы время даром не терять,
не будем неразумных укорять,
как говорится, каждому своё:
кому-то Бог, кому-то битиё.

III

Свой третий раунд мы начнём с того,
что миром всё же правит мастерство,
и сколько бы глупцы ни докучали,
разумные останутся в начале,
поскольку Разум создал вещество.
Перемещеньем малых тел и лиц
Им создано величие столиц,
где с самой малой звёздочки погон
на мир глядит уже Наполеон.
По руслам мысли денежки кочуют
от старых истин к новым очагам,
идеи себе рекрутов вербуют,
и массы устремляются к деньгам.
Так создаются города и сёла,
приюты сирых и дома весёлых.
Вам подтвердит любой специалист,
что есть такой диагноз – юморист:
где воровской жирует капитал,
поблизости пасётся зубоскал.
Когда успехи не сродни рассудку,
найдётся хлюст, что превратит их в шутку,
иначе – шум, да разгорятся страсти,
а там слушок докатится до власти…
А власть не любит шумные дела, –
и тут уж жди тюремного угла.
Недолговечны явные излишки.
Тугой кошель при скудости мыслишки
расходуется быстро, потому
и глупые стремятся к умной книжке,
чтоб докопаться: что и почему?
А с книгою приходит толкователь,
бездушный, как любой завоеватель,
но для острастки козней толмача
любой правитель держит палача,
иначе не спасёшься от пройдох,
что коноплю подсунут за горох.
Растут управы, торг ведут купцы,
и лезут в небо храмы и дворцы.
А тут уже ремесленные люди,
выводят тонким золотом на блюде:
пиры и скрипки, кубки, погреба,
вверху разврат, а снизу голытьба.
Кто не имеет силы корневой,
тот создаёт «культурный перегной»:
сам папа Карло за одно колено
способен сделать куклу из полена:
дешёвую базарную игрушку,
в которой и забавы «на полушку».
Чтобы пошла душа живая в рост,
за домом должен быть большой погост:
высокое не вызревает в лето –
здесь дорога живая эстафета.
Рисунок мой деталями неточен,
но без затей, а потому и прочен,
быть может слишком вольной кисть,
зато весьма рельефна панорама, –
(насчёт деталей – тесновата рама).
Но миром всё же правит не корысть,
а мысль – что человека ставит прямо.

IV

Чтобы затея сделалась родной,
во всяком деле нужен заводной:
хоть «в рюмки» поиграть, хоть «в дурака» –
повсюду нужен опыт знатока.
А уж когда ты строишь на века,
Сам Бог велит нам вызвать мастака.
И тут не важно, что он ест и пьёт,
а важно как пила в руке поёт,
как весело играет мастерок,
и сколько мастер просит за урок.
Кто безрассудно жаден до обнов,
рискует оказаться без штанов:
чужая слава волдырей не трёт,
но за услуги дорого берёт.
Царь Пётр, когда рубил окно в Европу,
под немчуру свою подставил …опу:
дарить родные земли иностранцем, –
значит, народ свой сделать оборванцем.
Храни нас, Боже, от таких царей,
что с иноземных ходят козырей!
Достоинства – на злато не купить,
чужим умом – богатства не скопить.
Чтоб от стараний былью стала сказка,
нужна своя фактура и закваска:
пожалуй, нету больше окаянства,
чем при дворе нерусское дворянство.
В природе духа всякое теченье
имеет свою цель и назначенье,
и проще Волгу пивом замутить,
чем русского в латинца обратить.
И вопреки царёву ожиданью –
германцу, что владеет русской бранью,
не укрепить науками руля,
и нового не возвести Кремля.
Как ни мудри, немецкою рейсшиной
не укрепить Руси и не расширить:
прекрасен Запад – да, не тот там запах!
Но так уж завелось при христианах,
о людях рассуждать, как о баранах…
А правда в том: чем менее мозгов,
тем более хозяев и долгов,
и золото сверкающего храма
не покрывает нищеты и срама.
Мысль лишь тогда здорова и крепка,
когда она идёт от корешка, –
когда в живом кипении народа
спекаются Уменья и Порода.
Основа вдохновения проста:
народ без Славных предков – сирота:
нет у него ни силы, ни сноровки,
и дом свой ладит «от чужой подковки».
Известно, что полураспад идеи
быстрее происходит в Иудее,
у немца – длится 30 – 40 лет,
у русского вообще распада нет:
что мама над кроваткою напела,
тем и живёт душа его всецело.
А дальше – хоть под знамя, хоть на крест!
Величие не ищет тёплых мест,
по дальним землям с торбой не кочует,
но сеет жито, строит и врачует.
Есть повод думать, что не всякий труд
подхлёстывает пряник или кнут,
и есть в природе, видимо, занятья,
что греют сердце более чем платье.

V

Поскольку мёд приносит и пчела,
здесь есть резон о пользе ремесла
сказать словцо, иначе нету связки
успеха дела с качеством оснастки.
Любое действо от стряпни – до ковки
имеет своё время подготовки,
и если не обучена рука,
то не удержит даже черпака.
И по сему, нам требуется школа,
где ходит мудрость мелкого помола,
поскольку люди слабого ума
не засоряют книгами дома.
В том есть резон: пустые разговоры,
с дверей снимают всякие затворы,
и со своею ложкой оловянной
в дом заявиться может гость не званный.
Особенно напорист и речист,
кто чужд трудам и на руку не чист.
Но хитрость в том, что в каждом нашем слове,
себя являет миру тайна крови,
и речь твоя несёт на обозренье –
твоё нутро и тайное стремленье.
Как ни плутуй, а всё ж наступит миг,
когда тебя поймают «за язык».
Людского счастья главная загадка, –
чтоб раствориться в деле без остатка:
когда едины – воля, ум и сердце,
то человек не ощущает смерти.
Отсюда и пошёл мастеровой:
тот, чья рука – в согласье с головой.
Любой продукт душевного восторга,
становится потом предметом торга,
где лавры ждут и стелют кумачом…
Но мастер тут уж вовсе ни при чём.
Здесь люд торговый, более фартовый,
меняющий легко халат – на новый:
весы, часы, картины и трусы, –
и всё идёт по ценам колбасы.
Кричат, блажат, торгуются и спорят,
но мало проку в этом шумном хоре,
поскольку не количеством голов,
а качеством их, ценится улов.
Но тут и выясняется загвоздка,
что не у всех людей мозги из воска:
и что несёт усладу дуракам, –
весьма постыдно умным мужикам.
(Здесь над наукой можно посмеяться:
разжёванные истины вредны,
чем больше школ – тем больше тунеядцев,
тем меньше в человеке глубины).
Как ни ищи затейливой причины,
но не растут при кумушках мужчины,
что составляет женский интерес –
животный увеличивает вес.
Без мужиков и школа не нужна.
У мастеров училась старина.
Поскольку мудрость не даётся в руки
тому, кто книгой мается от скуки.
Излишек женского вниманья
в нас гасит силы созиданья.
Но чтобы появились перспективы –
труду нужны высокие мотивы.
Чтобы мозгам могла помочь бумага
не следует «усиливать дутьё»,
поскольку только внутренняя тяга
помимо знаний, мудрость создаёт.
Не обрести высот осиным роем…
Где женщины напутствуют юнцов,
не ждите в строй ни мужа, ни героя:
бездарен – век прохвостов и дельцов.

VI

Пришла пора поразмышлять о том,
чего нельзя почуять животом,
но что, по бытовому разуменью,
нас как-то превозносит над скотом.
Не то, чтоб – разум, а какой-то зуд:
что праздничек – вот-вот и подвезут, –
и надо лишь немного изловчиться,
и чудо обязательно случится!
Конечно, если взвешивать и мерить,
то в мире нет такой волшебной двери:
перед которой – прошепчи пароль,
и ты уже не нищий – а король.
Всего скорее дело выйдет так:
запашешь – сотню, соберёшь – пятак.
Какой не будь ты знатный агроном,
но от сохи не выстроишь хором.
Однако древний миф преображенья
по-прежнему пьянит воображенье
и бродит мысль: что можно в одночасье –
приобрести бессмертие и счастье.
Откуда это древнее поверье:
что наша жизнь какое-то преддверье
и все несчастья сменятся на благо,
не говорит научная бумага.
Считать, что у кота или барана
есть рассужденья родственного плана,
наверно, не достаточно логично,
земное ценит только, что практично:
свинья – корыто, скарабей – навоз,
здесь каждый славит то, на чём он рос.
Чтоб одолеть земное тяготенье,
нам мало знать рецепт хлебопеченья,
поскольку есть бессмертная душа,
которая не ищет барыша.
Но кто хлебнул метрических наук,
тот видит в люксах, в герцах слышит звук, –
он не поймёт, что придаёт весомость
словам и человеку только Совесть,
и в тот момент, как совесть умерла,
бессмысленны становятся дела.
Но мы не будем забираться вглубь:
небесное – для сердца, а не губ,
мы просто обозначили район,
куда высокий разум устремлён.

VII

Да, я и сам в сужденьях не силён,
я лишь малец, который слышал звон,
да с расстоянья видел звонаря,
невежда, откровенно говоря.
Но «Отче наш…» на память заучил
и путь земной слезою омочил…
И веру испытав мою, Всевышний
мне Слово вдохновенное вручил:
мудрец не тот, кто в цифрах знает толк,
а тот, кто чует сердца завиток.
Умом никак Россию не понять:
здесь надо видеть, слышать, обонять,
и перед пришлым шапку не ронять.

Луговой (Шушков) Пётр Алексеевич родился в 1945 году, поэт и литературный критик.
Автор книги стихов «Русское слово», 2009.
Член Союза русских писателей.