Штурм Симбирска.
Хотя осажденный Синбирск и ожидал немедленного приступа, он состоялся только на следующий день после отступления рейтар князя Ю. Барятинского. За это время стрельцы и солдаты завалили Крымские и Казанские ворота мешками с солью и мукой, проверили запасы воды и ведра с песком, которыми приготовились тушить неизбежные пожары. Тактику обороняющихся изложил командир солдат полковник Агеев: не допускать приближения бунтовщиков к крепости, жестким огнем пушек, мушкетов и пищалей встретить их, отсекая от земляного вала. Крайней чертой, до которой могли дойти наступающие, должен стать ров, густо усланный «железным чесноком». Об этой установке воевода предупредил всех начальных людей.

В остроге тоже шли приготовления, которыми руководил Степан Разин. Выбор средств для активной осады у него был невелик. Имевшиеся пушки, включая те, которые казаки захватили в остроге, были небольшой мощности, и единственное, что мог использовать Стенька – это были толпы мордвы, чювашей и русских мужиков, которые с топорами и вилами собирались с большой охотой лезть на крепостные стены. Со всей округи собрали телеги, на которые навалили сена, перемешанное с сухими щепками и присыпанное зельем (порохом) для быстрого воспламенения и поджигания стен. Собирались идти на приступ и матерые казаки, больше двух тысяч человек, люди военные, опытные. Они, кроме оружия ближнего боя, запасались крючьями, чтобы стаскивать защитников стен и арканами, которые ловко бросали на стены, зацепив их за выступы и зубцы, и силой одних рук могли забраться наверх.

За их приготовлениями спокойно следил солдатский командир: он уже выдал своим солдатам по чарке водки, сам принял двойную дозу и теперь сидел на воротной башне, чтобы видеть все вокруг. Стрельцы на свияжской стене были молчаливы, многие молились. Неуютнее всех чувствовали себя дворяне сводного подразделения. Хотя лезть против них не было никакой возможности, их стена нависала над Волгой, этот бой был для многих первым, и поэтому им было нелегко собраться с душевными силами.

Но вот в остроге забил набатный колокол и раздался рев не менее десяти тысяч человек, которые бросились со всех сторон к кремлю. Воевода Иван Милославский, выждав, пока мужики и казаки подбегут ко рву, махнул рукой, и пушки из башен ударили навстречу бегущим раскаленными ядрами и дробом. Около четверти наступающих были выбиты одним махом, но остальные бежали, бросали мостки через ров, волокли повозки с сеном, приставляли лестницы к стенам и башням, бросали веревки с зацепами и крюками и лезли, перли орущей толпой на стены крепости. Агеев махнул рукой, и раздалось сразу тысяча двести пищальных выстрелов, и редкий из них не поразил человека. Рвы возле крепости были полны почти доверху человеческими телами. И тут же ударили пушки подошвенного боя и смели всех, кто еще находился на расстоянии выстрела. Возле стен крепости осталось всего несколько мечущихся людей. Один из них, здоровый мордвин, в ярости рубил топором окованные железом ворота, вероятнее всего это человек находился в состоянии психического шока, и солдатский капитан пристрелил его из пистолета, попав точно в голову.

На всем пространстве между крепостью и острогом лежали мертвые люди, которые еще полчаса назад были веселыми, живыми и не думали, что их скоро не будет на земле, а их души устремятся туда, где каждой из них уготовано место.

Стенька, чей штаб был расположен в башне острога, рвал и метал от душившей его злобы. Весь свой гнев он изливал на ближних к себе казаков, братьев по грабежу и разбою. – Я взял Яицкий городок, Астрахань, Царицын. Самару!.. – орал он, разрывая на себе алую рубаху, – а тут какой-то Синбирск не дался!.. Ведь позавчера мы лихо, одним наскоком взяли острог, а он может быть чуть послабее кремля. И Юшку Барятинского поперли с его рейтарами иноземного строя!.. Готовиться к новому штурму сразу со всех сторон!..

Стенька как-то разом позабыл, что города, что он перечислил, были предательски сданы ему или, как Яицкий городок, взяты обманом. Да, он, его казаки были лихими рубаками в поле, но возле крепостных стен всегда пасовали, впрочем, это была болезнь всей русской армии – неумение брать крепости. Пройдет еще 120 лет пока Суворов одним ударом возьмет неприступный Измаил. А тогдашний Синбирск был для Стеньки покрепче Измаила для Суворова.

Успокоившись, Стенька понял, что, не взяв Синбирск, он не сможет дальше сделать ни одного шага. Его планом была зимовка в Нижнем, возмущение около московских земель. И до него начало немного доходить, что хватанье зипунов на Волге и Каспии – это одно, а серьезная стычка с государством, а Синбирск и был частью государства, – это совсем неподъемное для одного человека дело. И в первый раз он почувствовал в душе гнетущую тоску одиночества и страха. Ему стало душно, он рванул уже в который раз ворот рубахи, но тут явилось спасение от страха и тоски: пришел есаул и сказал, что в лесу поймали с десяток молодых дворян, которые ехали в свои полки.

– А вот мы сейчас поглядим, – пробурчал Стенька, – какого цвета дворянская кровь!
Стенька вышел на крыльцо башни острога, сел на лавку. Нехотя глянул на дворян, которых поимщики успели ободрать – поснимали с них верхнюю одежду, сапоги, отобрали лошадей и оружие. Среди пленных могучей статью выделялся мужик лет сорока, явно не дворянин, потому что был в крестьянской одежде и лаптях.

– Ты кто?..- вдруг заинтересовался им Разин.
– Холоп сына боярского Зюзина Андрюшка Петров…
– Ну и как, хорошо быть холопом? – спросил атаман.
Мужик помялся, потом ответил:
– Это, смотря, какой барин. Наш, хоть и молод еще, но нам, холопам, ровно отец родной…
– Вот эта сопля, отец родной!, – вытащили за волосы из толпы Зюзина, пузатого и тонконогого…
Зюзин упал на колени перед разбойником, обхватил его руками за грязные сапоги.
– Не губи, отец родной. Пощади!.. А Андрюшку возьми себе, холоп здоровый и плотник, и пахарь…

Выходка дворянина позабавила Стеньку.
– А что, беру! Слышишь, Андрюшка! Теперь ты – мой раб!..
– Да, раб, господин мой Степан Тимофеевич…
Андрюшка покорно встал перед Стенькой на колени.
– Нет, встань! Раз ты мой раб, то вот тебе мое первое приказание. – Стенька взял у есаула шашку и протянул Андрюшке – бери! А теперь отсеки голову этому червяку, своему бывшему хозяину!..
– Как можно? – ахнул холоп.
– А не отсечешь, то получишь двадцать пять ударов кнутом с проводкой. Отлежишься – опять двадцать пять. Секи башку, я, твой хозяин, тебе приказываю!

Андрюшка взял саблю, дико крикнул, и голова боярского сына Зюзина шмякнулась на землю. Невольный палач увидел ее возле своих ног и зашатался. К нему бросились казаки, дали хлебнуть водки. Все испытали противоречивые чувства, глядя на казнь, а сейчас вид пролитой крови разогрел кое-кого.
– Что с остальными делать, атаман?..
– Не солить же их. Посеките!..
Приказание тут же было выполнено.

– Подведите ко мне Андрюшку. Ну вот, казак Петров, теперь ты стал свободным человеком. Ты стал таким же казаком, как и я. Выдайте ему оружие и казацкую справу. Сотник Корень, бери его в свой курень, растолкуй ему наши вольные казацкие законы. И позови ко мне Моргуна…
Старый казак Моргун был верным товарищем Стеньки во всех удачах и несчастьях.
Пришел Моргун, уставился на атамана единственным глазом.
– Сходи, друг, к крепости и скажи, чтоб не стреляли. Нам надо своих мертвых прибрать. А ихних, буде попадутся, отложим в сторонку, потом заберут. Сделаешь?..
– А как же, атаман! Ведь мы не нехристи какие-нибудь.
Почти до вечера разинцы собирали своих погибших. Сложили всех в большой ров. Поп прочел отходную молитву. Зарыли и забыли. Тогда еще верили в бессмертие человеческих душ, а бессмертным память о них не нужна.

Тризны по своим погибшим соратникам Разин делать не стал, сказал, мол, возьмем кремль, спалим его до основания, тогда всех и помянем. Он занялся подсчетом имевшихся у него сил и за этим занятием провел весь вечер. Погибших крестьян он не считал, а казаков, пришедших с ним с Дона, погибло едва ли больше ста душ. Еще человек 150 казаков были разосланы в загоны, поднимать крепостных, устраивать набеги на городки и острожки черты. Думал Стенька и о пополнении войска теми, кого было не жалко бросать на приступ, и загонщикам было сказано забирать из каждой крестьянской семьи по человеку и лошади на войну против бар. Но коней и имущества у крестьян почти не брали: зорили дворянские гнезда до самого дна и лучшее отсылали в Синбирск. Поэтому свежий приток крестьян к Синбирску был постоянно. К вечеру Стенька подвел итог: в наличии имелось до 3000 казаков и 15 тысяч крестьян, из мордвы, чувашей и русских. Имелось и несколько пушек, но слишком незначительных для осадного боя. Начало темнеть, когда Стенька приказал вязать вязки сухого сена с щепой и присыпать порохом, готовить лестницы, мостки, проверять оружие огненного боя.

На этот раз Стенька решил ударить ночью в темноте по трем местам сразу: по свияжской стене, Казанским и Крымским воротам. На каждое направление удара он предназначил по пятьсот донских казаков, испытанных в боях. Остальные казаки и инородцы находились на значительном, но вполне доступном расстоянии от мест диверсии, готовые в любой момент поддержать успех, если он обозначится реально. Атака началась во второй половине ночи, когда было темно, хоть глаз коли, да, кстати, шумел и свистел сильный западный ветер. Казаки, груженные зажигательными снарядами, по-пластунски подкрались к стенам, сложили их у подножия крепости, затем вернулись за следующей партией «зажигалок» и приволокли по десятку штурмовых лестниц. Казацкие огнива не подвели хозяев, вся крепость с трех сторон, за исключением волжской, осветилась вспышками огня. Вверх полетели зажженные пуки соломы, и многие из них упали на стену и за стену, где было много горючего материала.

Стрельцы и солдаты очнулись от дремы и начали стрелять, не видя определенной цели, а по мечущимся теням. Настоящий рукопашный ожесточенный бой начался, когда первый ряд самых отчаянных казаков по лестницам достиг вершины стены и, обнажив сабли, ринулся на защитников Синбирска. Бились на качающемся мосту, что проходил вдоль стен, сцепившись, падали наземь по обе стороны прясел. Защитники не знали, какими силами их атакует противник, и Агеев приказал забросать факелами предполье, местность перед крепостью. Внутри крепости шла борьба с огнем, но воды было много в накопанных грязных каналах вдоль стен, и казачьи огненные придумки затушили быстро. Солдаты наладили пищальный бой и казаки, унося своих раненых, отхлынули от крепости.

И тут громко и страшно на своих языках закричали бесстрашные мордва и чюваши, они готовы были с голыми руками броситься на штурм, но Стенька опасался новых больших потерь и казачьими отрядами перегородил путь крестьянской вольнице.

Несмотря на то, что приступ был отбит, у него было прекрасное настроение: он понял как можно, приложив недели две труда, взять город, и эта мысль веселила сердце атамана. Он мстительно смотрел на неприступные стены и клялся своими кровавыми богами, что вырежет всех защитников города. Нужно только было как можно быстрее выполнить задуманное.

С утра застучали молотки в посадских кузницах. Стенька приказал делать лопаты, носилки, подгонять повозки и «велел валить вал от Казанской стороны сажен на сорок в длину близко с городом наровень, и велел на приступ нести дрова и метать через вал, меж валу и городовые стены, и в некоторых местах огонь был велик, и из города де завесили мокрыми парусами и поливали водою…».

Новая тактика Разина могла привести к успеху, потому что круглосуточная борьба с огнем не давала отдыха осажденным, тогда как Стенька, пользуясь своим численным перевесом, создал сменные команды, которые поджигали город круглые сутки без отдыха.

Продолжение следует.