Вторая битва разинцев с рейтарами.

И тут воевода князь Иван Милославский не на шутку встревожился: падение Синбирска было делом нескольких дней. В крепости появилось много раненых и просто отупевших от бессонницы и усталости людей. Люди стали терять уверенность в собственных силах. Лучше всех держался солдатский полк, который побывал уже не в одной подобной передряге и верил в своего командира, который не отходил от них ни на шаг, укрепляя их воинский дух. Стрелецкие головы Иван Жидовинов, Василий Бухвостов, Матвей Марышкин тоже держали свои приказы в строгости. Но Иван Милославский чувствовал, что затянувшаяся осада идет на пользу разбойникам. Ведь боя настоящего нет, идет перекидывание с одной стороны на другую горящими дровами, но вывести войска в поле для прямой схватки он опасался. Спасти город мог только приход государевых войск, и пользуясь сумятицей, воевода послал за помощью к Юрию Барятинскому. На этого воеводу можно было надеяться. Пошел поручик Надёжа Киреев Кезомин, который за свой подвиг был пожалован 60 четями земли и пятью рублями. Был и другой гонец купец Степан Твердышев. Он попал в руки разинцев, был посажен в кожаный мешок и брошен в воду. Царь велел числить его потомство в дворянах, но Твердышевы предпочли остаться купцами Гостиной сотни.

1 октября 1670 года Иван Милославский увидел необычное движение в разинском стане. Казаки шли в направлении Свияги, и скоро стало известно, что с крепким войском явился князь Юрий Барятинский. Сражение произошло в двух верстах от крепости в пойме реки, где густо росли ивняки и ветлы. Стенька по своей привычке горячо накинулся с сильнейшими силами на рейтар, те начали отступать, отбиваясь, в полном порядке и навели войско Разина на засаду пехоты. Несколько залпов из пушек и сотен пищалей решили исход сражения. Стенька был дважды ранен и почти схвачен алатырцем Семеном Степановым, которого тут же убили казаки.

Разинское войско отступило в острог. На следующий день Барятинский навел мосты на Свияге, и 3 октября подошел к кремлю. Иван Милославский был освобожден, но дело не кончилось, в эту же ночь жаркие схватки завязывались то здесь, то там. Чувствовалось, что Стенька душевно созрел для бегства, и тут Барятинский употребил хитрость: приказал полку Чубарова зайти за Свиягу и делать окрики, будто подошло новое войско. Стенька, как пишет очевидец, «пометался в струги со своими приближенными и бросился прочь от не гостеприимного Синбирска».

Настал час расправы. Барятинский, узнав о бегстве Стеньки, вышел с конницею в поле, а пехоту пустил на покинутый Разиным острог и обоз. С другой стороны на острог пошел И. Милославский. Поражаемые с обеих сторон, избегая возникшего пожара, разбойники бросились к Волге, к судам, но были все перетоплены. В плен попалось 500-700 человек, и все они были истреблены: заводчиков четвертовали, других рубили и вешали по берегу Волги.

Это стало началом крупномасштабного избиения крестьян, участвовавших в бунте. Стенька Разин со товарищами «пометался в струги» и сбежал, но вся территория, примыкавшая к засечной черте от Тамбова до Нижнего была усеяна роями крестьянских отрядов, иногда численностью до 30 тысяч человек, которые продолжали громить боярские и дворянские именья, убивать дворян, служилых и приказных людей. На разгром и физическое уничтожение разинцев были направлены все воинские силы, имеющиеся в этом регионе. Мы расскажем об усмирении крестьян только в Синбирском уезде.

Изгнав Разина из Синбирска и уничтожив пленных, Ю. Барятинский пошел по черте и на реке Урень столкнулся с вооруженным народом, которых было тысяч восемь. При появлении воеводы, народ разбежался, оставив 4 пушки и 170 пленных. На этот раз Барятинский не стал убивать всех подряд. Часть крестьян отпустили с тем, чтобы они уговаривали других к повиновению. Но всех уговорить не удалось, и мы приводим отписку Ю. Барятинского о следующих событиях.

1670 г. между ноября 23 и декабря 15.
– Отписка полкового воеводы Ю. Барятинского в приказ Казанского дворца о бое при Устъ-Уренской слободе, принесении повинной жителями Алатырского и Саранского уездов и о его прибытии в Алатырь.
«Государю царю и великому князю Алексею Михайловичю … [т.] холоп твой Юшка Барятинский челом бьет.

После уренского, государь, бою отшел я, холоп твой, в Тагаев и о том писал к тебе, великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю . . . [т.], кравчей и воевода князь Петр Семенович Урусов с сеунщиком с арзамасцом с Васильем Протасовым. И нояб¬ря в 5 день ведомо мне, государь, учинилось, что воры донские каза¬ки Ромашко да Мурзакайка с саратовскими и с самарскими и с чер¬ты, с корсунскими и Малова Карсунова, и с аргаскими, и с сурскими, и с тальскими, и с саранскими, и с пензинскими, и с алаторскими, и с курмышскими, и с уездными тех городов со всеми, собралось их, воров, с 15 000, и стояли_у Барыша реки в Кандарате. И ноября ж, государь, в 6 день ис Тагаева на тех воров я пошол и пришол к Ба¬рышу реке в Усть-Уренскую слободу. И в Усть-Уренской слободе с ертаулом был у меня бой, и на том бою донского казака Мурзакайка ранили. А завотчика, попа боярина князя Ивана Алексеевича Во¬ротынского Арзамаского уезду села Микитина, и иных казаков жи¬вых взяли, и, роспрося, велел их казнить смертью. И с слободы их, воров, всех вон выбили. И наутрея, государь, ноября же в 12 день, поставя обоз, через Барыш реку зделав 3 моста, и через мосты перебрался с полками и с обозом. А они, воры, стояли за Кандараткою речкою под слободою, убрався с полками конные и пешие и поставя обоз, да с ними 12 пушек. И пошол, розобрався с своими полками и обозом. А под тем селом // переправа речка Кандаратка, и без мосту на той переправе перебратца никоими мерами было не мочно ж. И стояли полки с полками с утра до обеда меньши полверсты. И изжидал того, чтоб они перебрались за переправу ко мне, и они за переправу ко мне не пошли. И розъездя я, холоп твой, и росмотря места, велел пешим полкам и приказом с обозом со всем и с пушками на них наступать. А мы, наметав сенами речку Кандаратку, перебра¬лись. А у них, государь, у речки пехота приведена была, и бой был великой, и стрельба пушечая и мушкетная и безпрестанная, а я со всеми полками конными на их конные полки наступил. И учинился бой великой, и милостию божиею и заступлением знамения пресвятые богородицы и твоим великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича … [т.] и чад твоих государевых, благоверного государя нашего царевича и великого князя Феодора Алексе¬евича … [т.] и благоверного государя нашего царевича и великого князя Иоанна Алексеевича… [т.], счастием и праведной твоею государскою молитвою тех воров побил и обоз взял да 11 пушек, а друганатцатую затинную пищаль у них розорвало, да 24 знамени. И розбил всех врознь, я побежали розными дорогами, и секли их, воров, конные и пешие, так что на поле и в обозе и в улицах в трупу нельзе было конному проехать, и пролилось крови столько, как от дождя большие ручьи протекли. А языков, государь, живых взято розных городов и уездов 323 человека, и, приведчи их ко кресту, отпустил, а завотчиков из тех людей велел посечь. И // на завтрея пошол к Суре реке и стал против села Парамзина Городища у Суры реки. И из-за Суры реки Алатарского и Саранского уездов сел и деревень в винах своих тебе, великому государю, многие добили челом и крест цело¬вали. И приходили ко мне с образами и со слезами, плачь неутишимая, и обещались, что им ни к каким воровским прелестям не приставать и служить тебе, великому государю, верно».

Действительно приходили, били челом о своих воровских винах, но многие не приходили и приставали к другим шайкам, присутствие коих в Поволжье еще ощущалось два – три года. Собственно, спокойствие пришло только тогда, когда был выбит основной бродильный элемент – гулящие люди, беглые, которые ни под каким видом не хотели стать крепостными. И таких уничтожили более 100 тысяч человек. «Страшно было смотреть на Арзамас, где обосновался руководитель карательных сил князь Долгорукий, – писал историк Н. Костомаров, – его предместья казались адом; повсюду виселицы, и на каждой висело по сорока и по пятидесяти трупов; там валялись разбросанные головы и дымились свежей кровью, здесь торчали колья, на которых мучались преступники, испытывая неописуемые страдания».

Осада Синбирска Шелудяком.

В 1670 году Синбирск выстоял жестокую осаду. Всю зиму стрельцы и посадские люди чинили и латали кремль, очищали город и местность вокруг него от трупов, не ведая, что на них с низу надвигается новая опасность. Стенька был четвертован в Москве, но его подручники были живы. Отлежались, залечили раны участники бунта и с надеждой смотрели на вспученную ледоходом Волгу. У многих чесались руки вновь взять топоры, рогатины, вилы и пуститься в разбойный промысел. Благо, что в Астрахани была казацкая власть, и всем верховодили ближайшие разинские соратники, имевшие грозную славу душегубов – Васька Ус и Федька Шелудяк.

Тем временем в начале весны в Астрахани пришла грамота от царя Алексея Михайловича, и привёз её не стольник или другой государев человек, а безвестный татарин, что вызвало к ней явное недоверие. Государь требовал принести повинную. Неизвестно, поверил ли астраханский митрополит Иосиф подлинности царёва послания, но приказал сделать с неё несколько списков. Затем он послал за казаками, которые стали собираться во дворе атамана своего Уса. Митрополит Иосиф пришёл к казакам, огласил грамоты царя, но казаки тут же вырвали её из его рук. Митрополит стал ругать казаков и оказачившихся астраханцев за дурное поведение. В ответ послышались угрозы: «Чернец! Знаешь ли ты раскат?…Посадить его в воду!». Стали пытать ключаря, но тот заверил, что грамота прямая из Москвы. Казаки отобрали сделанные с грамоты списки и стали думать думу: идти ли им на верхние города или предпринять иное. Наконец решили, что Ус остаётся в Астрахани, а Шелудяк отправляется в Синбирск, ибо этот город стоял непреодолимой преградой на пути вольницы к Казани и Нижнему Новгороду.

В Великую Пятницу 1671 года юртовские татары опять подали из-за Волги весть, что у них находится новая царская грамота. Со многими спорами эту грамоту доставили в Астрахань. Написанное в ней было гораздо жестче и суровее. Государь обращался к астраханским жителям с требованием хватать «воров» и запирать в тюрьму до указа, а за это «де астраханцам их вины прощены будут». «Кого нам хватать и сажать в тюрьму, -закричали астраханцы, – мы все воры. Возьмите его, митрополита, и посадите в тюрьму или каменную будку!…».

Расправе над иерархом помешала Святая Неделя, но неизбежное свершилось – старца сбросили с раската, затем казнили князя Семёна Львова, который долгое время играл со Стенькой Разиным в какую-то политику. Он хотел вывернуться из-под казацкой сабли и царского топора, но не удалось: его пытали и сбросили с раската.

Между тем, Федька Шелудяк со свои воинством плыл к Синбирску, по пути скликая охочих до воровства и разбоя людишек, и замечал, что подмоги с Дона нет, войско – сплошь мужичьё, хоть и свирепое в схватках, но плохо вооружённое и не знающее войны. Неизвестно, заходил ли Шелудяк в Царицын, Саратов и Самару, вернее, что нет, эти городки были крепко заперты, и в них сидели надёжные войска. Мало чего удалось промыслить и на Волге: купцы, зная, что Астрахань под ворами, ждали развязки событий и не рисковали с товарами пускаться в путь.

Федька Шелудяк в июне добрался до Синбирска, где в осаде сидел боярин Пётр Васильевич Шереметьев со многими ратными людьми. Войско Шелудяка сильно возросло от набежавших ото всюду мордвы и чувашей, поэтому боярин не дерзнул выйти в поле, опасаясь свирепости и инородцев, способных в кураже разбить регулярные войска. Первые приступы Шелудяка были отбиты, и воровской атаман завёл переписку с Шереметьевым, обещаясь принести повинную. Шереметьев отвечал, что пошлёт к государю за указом, и велел Шелудяку отступить в Самару.

Атаман согласился на эти условия и отбыл к Самаре, и вовремя для синбирян, потому, что кремль и посад внезапно вспыхнули и выгорели подчистую без всякого действия «воров», а, скорее всего, по недосмотру жителей. Так случилось, что Стенька Разин четыре раза приступал к Синбирску и не мог сжечь его, а тут, может от единой искры, сгорел город, успевший за последний год стать одним из самых славных в государстве.

В конце концов деятельность П. Шереметьева из-за того, что он вступил в переписку с ворами, не получила одобрения правительства, и его сменил стольник Волконский, который привез боярину выговор от царя за то, что принял от воров грамоту, где было написано, что Ю. Долгорукий и Б. Хитрово изменники. Воры стояли в это время в Самаре и ждали государственного указа, но милостливой грамоты не пришло, и они ушли в Астрахань.

После двух осад от Синбирска не осталось ни живого места, ни посадских людей. Все нужно было начинать заново. И правительство приняло меры по его восстановлению: направило служилых людей, стрельцов и казаков, строителей, переселило из Нижнего нужных специалистов, много земли было роздано участникам подавления Разинского бунта. Участки земли от 100 до 200 четвертей получили все начальные люди воеводы Ю. Барятинского.

Но основной стратегический выигрыш Московского государства заключался в том, что, разгромив восстание Разина, Россия окончательно и бесповоротно присоединила к себе народы Поволжья. Среди этих народов стала вестись сплошная христианизация, и все они, исключая мусульман, стали мало, чем отличаться от русских, тем более, что русские никаких преимуществ перед этими народами не имели. Шла взаимная ассимиляция единоверных народов, что и превратило центр России в единый монолит, и этот вывод подтверждается событиями истории последующих веков. И сейчас бесполезно гадать произошло ли это в результате тонкой византийской политики царя Алексея Михайловича или случилось спонтанно.
Окончание следует.