Продолжение.

Об авторе.
Обвинцев Анатолий Александрович, родился в 02.07.1941 г. в г. Сатка Челябинской области. В 1969 г. закончил Московское высшее художественно-промышленное училище (б. Строгановское).
С момента окончания МВХПУ (б. Строгановское) в 1969 г. творческая работа совмещалась с административной и преподавательской деятельностью.
В 1969 г. после окончания МВХПУ был приглашен на работу в г. Пензу на должность главного художника города. В это же время преподавал в Пензенском художественном училище им. К.А. Савицкого, с 1970 г. выставлялся на областных художественных выставках.
После переезда в г. Ульяновск в1972 г. был приглашен в областное управление торговли для организации торговой рекламы, которую возглавлял до 1976 г.
В 1976 г. был приглашен на должность главного художника г. Ульяновска, где работал до 1984 г., в этот период избирался депутатом районного Совета г. Ульяновска.
В 1982 г. принят в Союз художников СССР (ныне СХ России). В 1984 г., оставив административную деятельность, перешел на творческую работу. В 1986 г. был избран заместителем председателя правления Ульяновской организации СХ России. В 1991-1993 гг. избирался председателем правления Ульяновской организации СХ России.
За 42 года творческой деятельности сделан большой объем творческих работ в различных жанрах и техниках, участвовавших на крупных выставках, а также работ, опубликованных в различных средствах массовой информации и специальной литературе. Репродукции работ публиковались в журнале «Художник» (г. Москва), «Жовтень» (г. Львов), в альбомах экслибрисов советских художников (г. Москва), в каталогах выставок экслибрисов за рубежом – Югославия, Польша, Германия. В 2010 г. в журнале «Мономах» опубликована серия иллюстраций к роману древнеримского писателя Апулея «Золотой осел».
Обвинцев Анатолий Александрович принимает участие во Всесоюзных, Всероссийских, Республиканских, Зональных, Региональных, областных выставках, а так же в Международных выставках малой графики (экслибриса) в Польше, Венгрии, ГДР, Чехословакии, Дании, Швейцарии, Югославии, Португалии.
Работает в технике живописи, графики (ксилография, офорт-акватинта, резцовая гравюра), прикладное искусство. Творческие работы находятся в Ульяновском областном художественном музее, Ульяновском областном управлении культуры, Ульяновской областной библиотеке, в частных коллекциях в России, Польше, Венгрии, Югославии.
Обвинцев А.А. награжден Грамотами секретариата правления Союза художников РФ за творческий вклад в изобразительное искусство (г. Москва, 1986, 2006), Дипломом Мэрии г. Ульяновска за вклад в развитие и пропаганду изобразительного искусства (г. Ульяновск, 2006). В 2007 г. за участие в выставке-конкурсе, проходившей под знаком 250-летия Академии художеств, удостоен Диплома победителя в номинации «Графика» конкурса на лучшее художественное произведение изобразительного искусства в Приволжском федеральном округе «Золотая палитра» (г. Саратов, 2007). Имеет благодарность Академии художеств России.

Пятый класс, новая школа, вливаются новые ученики в класс. Некоторые ученики-это ребята с нашей улицы, некоторые старше меня по возрасту, но из-за того что сидели иногда по два года в одном классе- я их догнал. Поскольку мы уже знакомы по улице, то и в классе имеют продолжение наши уличные разборки, шалости на уроках, переходящие в дерзость, курение по укромным местам, словом идет взросление, со всеми вытекающими последствиями. Классная руководительница Лидия Григорьевна узнала о моей склонности к рисованию и включила в редколлегию класса.
Склонность у меня определилась довольно рано, еще до школы, я срисовывал из книжек незамысловатые картинки, а в первом классе я подружился с ровесником и он показал мне небольшой альбом, сшитый его мамой из полупрозрачной бумаги. Мое воображение поразил рисунок Спасской башни кремля, он был сделан цветными карандашами, Я не знаю кто сделал этот рисунок, но придя домой я захотел нарисовать его по памяти, нашел старый конверт и на его внутренней, чистой стороне попытался изобразить увиденное. Когда я показал свое творение родителям и Косте – старшему брату, то услышал от них нелицеприятную критику, а надо сказать, что из старшей пятерки моих братьев и сестер.
Анна, Леонид и Костя имели очень неплохие способности в рисовании, у них в школе был хороший учитель рисования – Прибылов Василий Васильевич, я запомнил эту фамилию, так как неоднократно слышал от Анны и Кости. Проглотив первую неприятную пилюлю, я не опустил рук, продолжая что-то рисовать.
Однажды вечером Костя, придя с работы, вынул из кармана небольшую коробочку с настоящими медовыми акварельными красками. Это была фантастика. Он вручил мне эту коробочку и я тут же хотел приступить к работе, но краски есть, а кисточки нет. Что делать? Костя из клочка бумаги скрутил тугую трубочку, которой и показал как можно красить. Это был пожалуй, решающий момент, определивший всю мою последующую судьбу. Надо сказать, что краски у кого-то были в употреблении и уже использованы наполовину, но для меня это не имело большого значения, а пока для меня это был праздник.
В редколлегии на меня возложили задачу рисовать заголовок газеты, что это и как это делается – я не знал . В качестве образца мне показали одну из старых школьных газет, после чего я уже стал сам соображать.
В то время заголовок писали используя шрифт с денежных купюр , самый ходовый был с рублевой бумажки. Начиная с пятого класса, я до окончания школы писал эти заголовки не только к классным, но и общешкольным газетам, кроме того в самой газете писал заголовки к заметкам, а то и рисовал какие-нибудь карикатуры.
1953 год-март, смерть Сталина, пятый класс, всю школу привели в центр города на площадь. На трибуне было возвышение на котором стоял бюст вождя, красные флаги, черные ленты, траурная музыка или похоронные марши, речи, слякоть под ногами и на лицах учителей и учеников.
Протяжные гудки паровозов и мощный гудок металлургического завода, который раскатился по улицам города, как символ начала новой эпохи в жизни страны, города, деревни и каждого отдельно взятого человека.
После этой смерти произошли еще два события – это смерть Клемента Готвальда и маршала Монголии – Чойбалсана. Это запомнилось мне тем, что в это время получили письмо от Леонида в котором он писал, что Готвальд был на похоронах Сталина, а через неделю он умер и Чойбалсан так же умер вскоре, его портрет в траурной рамке был напечатан в газете и я этой газетой обернул какой – то учебник, за это мне сделали замечание и велели поменять обертку.
Среди взрослых все чаще начали возникать разговоры на политические темы: о Хрущеве, Маленкове и Булганине, о Ворошилове и Молотове и других высокопоставленных руководителях. В это же время узнали и о том, что расстреляли Берию.
Вскоре начали возвращаться люди из мест заключения, вернулись и на нашу улицу два соседа, один фронтовик, Рухтин Дмитрий Назарович, раненый под Сталинградом и комиссованный по этому поводу в 1942 году, как попал в места заключения и когда, я не знаю. Второй сосед Деин, сын его Кузьма- фронтовик, был ранен и контужен, был другом моего брата Кости и часто заходил к нам спрашивая: «Кохтя дома?» после контузии он не мог нормально выговаривать отдельные слова и звуки.
Тема о фронтовиках заслуживает особого внимания.
Сколько их вернулось искалеченных физически и душевно, без рук, без ног.
Мамин племянник, Булатов Николай Иванович, вернулся без правой руки до локтя. Это было в 44 – 45 году, придя к нам в гости с женой Анфисой, поздоровались с родителями, Николай Иванович протянул и мне руку (левую) в ответ я тоже подал ему левую руку, на что отец мне сделал замечание, что когда здороваются, подают правую руку, я по детской наивности сказал: «Но у него ведь нет правой руки, как же я смогу своей правой поздороваться с его левой рукой».
Николай Иванович за свою долгую жизнь чего только не переделал одной своей левой рукой. Работал любым инструментом; лопатой и вилами, граблями и топором, рубанками и пилами, ложкой и вилкой. Вместе с женой Анфисой воспитали четверых детей. Всю свою оставшуюся жизнь проработал на металлургическом заводе, или диспетчером, или мастером.
Запомнился один случай: Николай Иванович, где-то после работы изрядно принял, а чтобы он дошел до «кондиции» ему требовалось как минимум пол-литра, по дороге домой зашел в магазинчик. На его беду там оказался милиционер Латыпов – а он был чуть не единственным стражем порядка в городе во время войны да и после нее, им как правило, пугали детей: «Латыпов – то заберет». Что-то не понравилось Николаю Ивановичу в этом Латыпове, не нашли они общего языка. Николай Иванович в гневе обозвал его «Сталинским псом»- это уже не понравилось Латыпову и Николай Иванович тут же загремел в кутузку. Узнав про это событие, жена прибежала к родителям со слезами на глазах, умоляя помочь уладить конфликт. За подобную выходку можно было на долго получить бесплатную путевку в холодные края, Сталин был еще жив.
Но все уладилось уже на следующий день. То ли Латыпов не сильно обиделся, то ли Николай Иванович признал, что был не прав, погорячился.
На соседней улице жил Смольников Иван – фронтовик, инвалид без правой ноги. Зарабатывал на пропитание тем, что торговал на рынке рыболовными крючками и прочей мелочью, за которыми ездил в Челябинск. Постоянно находился сильно под хмельком, постоянно небритый, плохо ухоженный, с потертой полевой дерматиновой сумкой через плечо. Друг ребятни , которая пользовалась его добротой, покупая у него нужный товар по дешевке. Передвигаться ему приходилось на костылях, руки его были заняты поскольку все время держали костыли.
Разные были фронтовики, такие, например, как Паша – зараза, который большую часть времени проводил возле пиите йного заведения с протянутой рукой, приставая к посетителям:
Я Паша – зараза, без руки, без глаза, а ты лошадь – корову имеешь, а мне на кружку пива жалеешь!
Опаленные войной люди, в прямом и переносном смысле встречались на моем жизненном пути.
В один из приездов в гости Леонида, а было это году в 1951, довелось мне с ним прогуляться в центр города, видимо это был выходной летний день. Народу было много везде и на улицах и в сквере. Среди этой толпы, к брату подошел мужчина: «Ленька, ты?»- воскликнул он и продолжил: «А я Зобачев!». Трудно без волнения вспоминать эту встречу. Зобачев – старый приятель Леонида, фронтовик – танкист, обгорел в танке, лицо его представляло собой большую грубо слепленную маску как из папье – маше и плохо раскрашенную. Рубцы от пересадки кожи, грубые и красные, бесформенные уши и нос. Веки толстые и красные еле закрывали глаза. Страшно было смотреть на него с высоты моего детского возраста и рафинированного представления о жизни. Двое взрослых мужчин, обнявшись долго стояли молча.
В дальнейшем, я иногда встречал его случаино в центре города, но уже такого шокирующего впечатления его лицо на меня не производило.
В последствии этот человек и его судьба напомнили мне рассказ А. Н. Толстого «Русский характер».
Среди моих школьных учителей в то время было достаточно мужчин, не просто мужчин, а фронтовиков; Глушков Николай Дмитриевич, военный топограф – картограф, а в школе – учитель рисования и черчения. Друг Николая Дмитриевича, Соколов Василий Михаилович – учитель математики, на фронте был контужен. Гундарцев Виталий Осипович – военрук. Саложенко Юрий Михаилович – учитель по труду и автоделу. На его уроках по автоделу, мне постоянно приходилось рисовать «коробку передач» автомашины.
Нестеров Георгий Михайлович – историк, классный руководитель в 9 – 10 классе, он много и очень интересно рассказывал о боевых делах на Дальнем востоке, где и закончил войну.
Николай Дмитриевич Глушков организовал изостудию, которая работала по воскресеньям, куда приходило до десятка учеников разных классов. Регулярные занятия в студии дисциплинировали . Знакомство с ребятами разных возрастов благотворно сказывалось и на общем развитии, тем более, что мне, росшему в одиночестве , общение было необходимо.
С некоторыми ребятами творчество связало нас надолго. Надо сказать, что и в нашей улице много было ребят имевших склонность и данные к рисованию; это братья Лузины – Федор и Николай, Сашка Цепилов, Серега Федоров, Герман Заведеев, но эти ребята были старше меня и интересы у нас были разные.
Круг этого общения был мал и в школе, и в улице. Мне стало известно, что во дворце культуры «Магнезит» есть изостудия для взрослых. Году в 1955 – 56 я уговорил отца съездить, разыскать эту изостудию. Дворец «Магнезит» находится в новой части города, в то время он назывался «Сталинский поселок». Нашли изостудию, познакомились с руководителем – Вениамином Петровичем Карякиным, он закончил Свердловское художественное училище.
Для меня это был авторитет с большой буквы. Он принял меня, несмотря на то что мне было 14 лет, кроме меня в студии было несколько ребят чуть старше, а человек пять были не просто взрослые, но пожилые, или мне это казалось по моей молодости.
Они рисовали гипсы. Я начал ездить в студию более или менее регулярно, выполняя те же задания что и все члены студии, кроме рисунка, были занятия и по живописи, писали натюрморты и акварелью и маслом.
Надо сказать, что масляные художественные краски продавались в простом хозяйственном магазине, достаточно в широком ассортименте, продавались и льняное масло в плоских, фирменных бутылочках и разбавители типа пинен, скипидар для живописи.
К тому времени, когда я познакомился с Вениамином Петровичем, я пробовал копировать классиков; Перова – Чаепитие в Мытищах, в размере близком к оригиналу. Репина И.Е. – Запорожцы пишут письмо турецкому султану. Эту копию я делал размером полтора метра по большой стороне, в последствии её подарили Михаилу на новоселье в город Коркино.
Пока отец работал, мои потребности для занятий искусством, не тяготили семейный бюджет, но после выхода на пенсию, бюджет был существенно сокращен.
Мне пришлось зарабатывать своим «искусством», копируя пейзажи для прикроватных ковров, или делая по заказу, что было очень редко. Однажды с отцом вынесли на рынок «ковер» на продажу, не помню – продали или нет, но один мужчина – конкурент с коврами долго присматривался к моему изделию и, наконец спросил: – На какой основе ты пишешь, чем разводишь краски, почему у тебя ковер блестит, а у меня нет. Я ответил, что добавляю масляный лак, которого, кстати, в нынешние времена уже нет. Надо сказать, что этот конкурент – фронтовик, инвалид без обеих ног и правой руки, передвигался он на громоздкой коляске, приводя её в движение левой рукой каким-то рычажным устройством.
Этого человека я видел на рынке много раз в течение многих лет.
За время школьной учебы я много времени уделял знакомству с искусством, через репродукции из журнала «Огонек». В средине пятидесятых годов, шедевры Дрезденской Галереи в репродукциях, печатались в популярном журнале. Печатались репродукции и русских передвижников, словом, это был мой домашний музей.
Знание этих работ мне пригодилось в дальнейшей жизни и учебе.
В старших классах; 9 – 10м, посещать изостудию стало практически невозможно. В школе успехи были ниже средних. Жизнь обязывала помогать родителям по хозяйству, летом – дрова, сено, огород. Осень, зима, весна – период учебы, но при всей занятости, я умудрялся выкраивать время на то, чтобы сбегать на этюды за несколько километров.
Все эти ранние этюды хранятся у меня до сего дня.
Кроме основного увлечения начали появляться и побочные, свойственные молодости, которые кружили голову, отвлекая от дел полезных. Посиделки длинными летними вечерами, песни под аккордеон, репертуар от блатного до частушек содержание разное: от приличного до не печатного. Играли братья Цепиловы Юрка и Сашка, Герка Смоленцев, по прозвищу – «живучий». В то время прозвища были практически у всех. У старшего из братьев Федоровых Сереги – было прозвище – «кошкодер».
Одна из любимых песен которую исполнял Герка начиналась примерно так: Заходит в гавань сторожевой корабль, дает два залпа по пиратскому судну и пиратское судно начинает тонуть;
Тонет пиратское судно,
Некому судну помочь,
А вдали восходит та голубая ночь,
Ночь ты моя голубая,
Сколько в тебе есть грез,
В первых числах мая,
Сколько приносишь ты слез?.
В год окончания 10го класса т. е. в 1958 г., в Москве, начал издаваться журнал «Художник». Дошел он и до Сатки, с этого времени я начал регулярно знакомиться с его содержанием, либо в библиотеке, либо покупая иногда отдельные экземпляры, которые сохранились до сих пор.
Выпускной вечер в школе .
Получение «Аттестата зрелости» – событие большое в жизни каждого человека, а для меня особенно: при вручении «Аттестата» , директор школы сказала мне, что мой аттестат заполняли дольше всех, а причина в том, что слово «удовлетворительно» надо писать полностью, а этих слов там много – 13, но не все так мрачно, есть две четверки и даже пятерка – по физкультуре.
С такими сомнительными успехами о дальнейшей учебе можно и не думать.
И тем не менее, договорившись с Володей Степановым, собрав все необходимые документы и работы, мы отправились в Свердловск, в художественное училище.
Это был мой первый выезд из провинциального города в «большой свет». Добравшись до намеченной цели, с трепетом, мы предстали перед учеными мужами училища, по очереди показали свои нехитрые работы и получили изрядную порцию нелицеприятной критики, конечно, наши работы не могли претендовать на полноценный допуск, но непосредственность с которой они были сделаны и скрытые задатки в отдельных этюдах были, но все работы были представлены не на должном уровне, не было «товарного вида».
Нам все это деликатно объяснили, показали и студенческие работы, после которых можно было и руки опустить, и найти для себя какое – нибудь другое занятие.
Выйдя из училища, мы начали знакомиться с городом, его достопримечательностями, которых было огромное количество, зашли в художественный музей, здесь нашим глазам предстали работы классиков, мастеров, с некоторыми работами я был знаком по репродукциям. Это был без преувеличения – допинг. В обратный путь мы отправлялись и окрыленные, увиденным в музее, и вдохновленные на продолжение работы.
На Свердловском вокзале на одной из стен мы увидели мемориальную доску, которая поведала нам, что здесь была расстреляна царская семья.
Вернувшись домой, надо было думать о дальнейшем своем предназначении. Посоветовавшись с отцом, решили, что кроме завода «Магнезит» – идти некуда, мне было 17 лет. Вместе с отцом прошли на завод в электроцех, начальником, которого был Горохов Герман Павлович, отец был знаком с ним с давних времен. То что у меня за плечами 10 классов, для начальника цеха, было уже что – то. Он дал согласие, написал бумагу в отдел кадров завода, по которой меня и оформили учеником электро слесаря.
К работе я приступил с 1 го сентября 1958 года.
НА ЗАВОДЕ.
Первая рабочая смена, знакомство с цехом, с людьми, с рабочим местом, инструктажи – что можно, что нельзя, куда можно, куда нельзя, инструктаж по технике безопасности и я был включен в бригаду Анисима Мирошниченко.
Знакомство с людьми: в цехе среди электрослесарей было человек 5 – 6 молодых людей, трое таких же «малолеток» как и я, они несколько раньше начали свой трудовой путь.
На втором этаже работали «обмотчики», среди которых были девушки и молодые женщины, одна из девушек оказалась старшей сестрой одной из моих одноклассниц, другая соседкой Володи Степанова, с которой я был немного знаком.
Рабочая смена была 8ми часовая, а мы «малолетки» не достигшие 18ти лет, по закону, работали на один или два часа меньше – не помню, работали в две смены; с утра т. е. с 8ми часов до 4х, вторая смена была с 4х до 12ти ночи.
Из дома до цеха приходилось ходить пешком – это минут 45 – 50.
При дальнейшем знакомстве с людьми в цехе, оказалось, что старшие товарищи, знают моих братьев Костю и Михаила, а мастер смены – Лузин Виктор Григорьевич знаком с моим отцом.
Так переплелись судьбы поколений, и, конечно же, при таких знакомствах я не мог быть хуже моих братьев, тем более – отца.
За короткое время я научился разбирать и собирать электро моторы, которых было огромное количество, разных по размеру и типам. Электро моторы свозили со всех цехов завода, когда они выходили из строя; то обмотка сгорела, то подшипники рассыпались, то крышки полопались.
Моторы поступали грязные – в пыли, масле, мазуте. В то время небыло в употреблении вязаных перчаток, которые ныне в большом ходу на грязной работе. Моторы были разных размеров, от миниатюрных, до огромных – с электровозов и экскаваторов.
Первая зарплата, которую я получил, был аванс, был он не велик – всего 200 рублей, но в 1958 году эта цифра как – то звучала весомо.
После 1961го года эта сумма превратилась в 20 рублей.
С какой гордостью я передал эти деньги маме, помню, что она даже смахнула слезу.
Втянулся в работу как-то незаметно для себя, выходной был всего один – воскресение.
Для занятия творчеством, если не было дел по хозяйству, больше подходила вторая смена – с утра до обеда можно было что-то и пописать, либо сбегать на этюды, куда-нибудь недалеко.
По воскресным дням бегали на танцы во дворец культуры, перед которыми с друзьями предварительно чего-нибудь «соображали», но в пределах разумного.
Надо сказать, что Дворцы культуры, которые строились сразу после войны в Сатке, и «Магнезит», и «Металлург» были произведениями архитектуры и искусства. «Излишества» которыми были наполнены оба здания, дисциплинировали, делали людей чище , светлее, культурнее.
Мраморные и паркетные полы, стеновые огромные живописные панно, лепнина на потолках, капители колонн, живопись, выполненная профессионалами в библиотеке, буфете, в других кабинетах, все это впечатляло и работало на воспитание человека.
Зарабатывая на жизнь на заводе, я оформил подписку на журнал «Художник», который стал для меня основным источником знаний. В этом журнале я встретил фамилии художников и репродукции с их работ; это были Пластов А.А., Горюшкин-Сорокапудов И.С., более молодые художники – Альфред Оя и Бельдюсов Ю.К. – из Пензы. Олег Савостюк и Борис Успенский – плакатисты, показавшие на выставке плакат «За мир!», на актуальную в то время тему о мире, когда меткий выстрел советских воинов – ракетчиков прервал шпионский полет вражеского самолета – все это нашло отражение в показанном плакате. Художники О.Савостюк и Б.Успенский нашли интересное решение этой актуальной темы. (Художник №6, 1960 г.)
С художниками, которых я назвал выше, кроме Пластова А.А. и Горюшкина-Сорокапудова И.С., жизнь свела меня в дальнейшем, на неисповедимых дорогах творчества, но до этих встреч ещё надо пройти долгий жизненный и творческий путь.
Провинциальная жизнь начала оживляться и приносить интересные встречи.
Друзья по творческим интересам, а это был уже определившийся круг собратьев, Володя Степанов, Виталий Нестеров, Коля Леонтьев, Саша Суханов. Кроме Суханова, трое остальных; Степанов и Леонтьев закончили ЛВХПУ им. Мухиной В.И., а Виталий Нестеров закончил архитектурный факультет Академии художеств. У Александра Суханова и его матери в летние месяцы останавливался Уфимский художник Борис Федорович Домашников, приезжавщий на этюды и создавший о городе Сатке несколько хороших работ.
В один из таких приездов, у меня с Домашниковым произошло первое кратковременное знакомство.
Следующая наша встреча произошла уже в Ульяновске где – то в 80е годы, когда Уфимские художники привезли свою выставку в Ульяновск. Конечно, Домашников едва – ли помнил, то кратковременное знакомство с провинциальным подростком.
Я напомнил Борису Федоровичу о давнем нашем знакомстве на земле Уральской, в разговоре и ему и мне было интересно вспоминать те места, которые нас объединяли творческим горением и результатами.
Эти две встречи разделяли около четверти века.
Мне исполнилось 18 лет. Рабочая специальность электрослесаря 3го разряда, уже не устраивала. Поговорив с Костей и Володей Шестаковым, которые работали на электровозах на открытой добыче магнезита, (сырьё из которого делают огнеупорный кирпич и др. изд.), я загорелся идеей перейти на новую работу.
Написав заявление, я пришел в электротранспортный цех, так называлось карьерное хозяйство с открытой добычей сырья, заявление было рассмотрено начальником цеха и его заместителями, которые сразу же начали «сватать» каждый к себе; в дорожники, ремонт путевого хозяйства – рельсы, шпалы, костыли. Контактники – на ремонт контактной сети, но я решительно отклонил все предложения, после этого мне сказали, что примут учеником помощника машиниста электровоза с испытательным сроком 3 месяца, с зарплатой в 600 руб., что в 1959 году было, прямо скажем, не густо, я согласился.
Новые условия работы, инструктажи, изучение сигнализации, правил технической эксплуатации, материальной части подвижного состава.
Первые дни я присматривался к работе помощника машиниста, к которому меня прикрепили. Вскоре я понял где и на что надо обращать внимание, изучил действия под погрузкой и работу на отвале, через неделю – другую я чувствовал себя уже вполне уверенно. Не прошло и месяца, как мне предложили сдавать экзамены на помощника машиниста.
Заканчивалось лето, люди уходили в отпуска и катастрофически нехватало помощников.
Теоретические и практические экзамены я сдал с успехом и был переведен на самостоятельную работу.
Поставили меня к машинисту Николаю Камынину, человек оказался не многословным, но требовательным. Он дал мне много ценного в практической работе, первое время очень пристально следил за моими действиями, и я все время чувствовал его опеку, но она была необходимой мне, это была почти братская опека.
Однажды я увидел очень знакомое лицо, машинист электровоза Казый Амурзаков – друг моего брата Михаила. Они служили на Камчатке и, в одном из писем, Михаил прислал фотографию где они вдвоем и, по этой маленькой карточке, я узнал его. Казый поинтересовался, где Михаил, чем он занимается, каковы семейные дела. Кратко я рассказал обо всем, что его интересовало, с этого времени мы иногда, при случае, здоровались и обменивались последней информацией.
Как тесен мир, на самом деле, Казый с Михаилом познакомились на Камчатке, оба вернулись на Урал, но в разные города, а по маленькой фотографии я опознал Казыя и познакомился с ним.
Электровоз, на котором я работал, находился на старых разработках, на территории завода. От многолетней выработки, карьер был глубок настолько, что работавшие на дне люди казались букашками, а электровозы и вагоны спичечными коробками. Езда на погрузку и подъем наверх занимало много времени, маневровая езда по «горизонтам» карьера была нудной и утомительной.
Годами тремя ранее, началась разработка нового карьера, километрах в двух от нашего дома. На этом карьере уже работали и Володя Шестаков, и Сергей Федоров, и Костя, мой брат. Они предложили и мне перейти на новый участок. С переходом проблемы не было. Узнав о моем переходе, Николай Камынин начал было иронизировать, что мол там деньги с неба валятся?, али легкой работы захотел?. Поставили на электровоз, на котором помощником машиниста работал Костя, только в другой смене, я должен был сдавать состав брату. И уже после нескольких дней работы я почувствовал большую разницу между двумя карьерами. На старом работа была более монотонна, меньше было физических трудностей, а на новом карьере трудности были в том, что здесь приходилось больше работать на вскрышных участках и возить верхний слой – глину. Глина же прилипала к днищу думпкара (вагона), а длина этого днища 12 метров, в вагон вмещалось до 60ти тонн, а таких вагонов – 6 в составе.
Разгрузка глины была серьёзным испытанием, после разгрузки каждого вагона, днище надо было чистить от липкой массы специальным скребком. На выгрузку всего состава иногда уходило по несколько часов. На этой работе теряли рейсы и зарплату.
В зимнее время глина не просто прилипала к днищу, но в сильные морозы – примерзала, а морозы иногда доходили градусов до 40. И тогда надо было быть очень осторожным в опрокидывании, ибо вагон, с примороженной глиной мог «сыграть» под отвал. Но такие случаи были крайне редки, а за два года моего пребывания на этом карьере такого ЧП не было, хотя один вагон, как напоминание о бдительности, лежал на 20 ти метровой глубине отвала.
Работа была тяжелая и грязная, беспокойная и опасная; подвижной состав, электричество в 600 вольт, ток постоянный – все это требовало собранности и осторожности, над каждым шагом надо было думать. Не все было гладко, были и аварии и трагические случаи, свидетелем которых мне довелось быть.
Однажды состав, под управлением машиниста, довольно опытного – Василия Князева, находившийся на погрузке в зимнее время, при очередной подаче вагона под ковш экскаватора с большого уклона понесло юзом по рельсам, покрытым изморозью.
Состав выскочил на разъезд, где стоял очередной состав, готовый под погрузку. Состав Князева, набравший приличную скорость, врезался в хвостовой вагон стоявшего, удар был такой силы, что вагон, принявший на себя удар, взлетел на передний скос электровоза, при этом выгнул лобовую броню 3х сантиметровой толщины. Вовремя бешеной езды, машинист и помощник находились в кабине, видя неизбежность столкновения, они легли на пол в кабине, благодаря чему и не пострадали, но для этого надо было иметь и опыт, и сообразительность.
Проработав зиму, я многому научился в своей профессии, изучил и электрическую начинку машины, знал все схемы; и тяговые и слаботочные – от аккумулятора, инструкции по сигнализации и движению, механическую и пневматическую составляющие подвижного состава.
Часто в ночную смену, особенно в летнее время, я справлялся с поездками один, машинист в это время дремал в своем углу.
Работал я в паре с машинистом Борисом Николаевичем Наумовым – коммунистом до мозга костей, по прозвищу «У самара», который был ещё и бригадиром этого электровоза, что налагало и на меня дополнительную ответственность.
Надо сказать, что мое «среднее» образование, в какой – то степени, выделяло меня из коллектива собратьев по колесам.
Машинисты и помощники были гораздо старше меня по возрасту и стажу работы, а образование имели, как правило, ниже среднего, в лучшем случае – специальные курсы.
Ближе к лету, я набрался нахальства и пошел к начальнику участка Волчегорского карьера, который меня внимательно выслушал и назначил время экзаменов, как теоретических, так и практических.
Теорию принимали человека 3 – 4, вопросы задавали самые неожиданные; из электрики и механики электровоза, из подвижного состава, из тормозной системы и пневматики всего состава. Больше всего вопросов было по тормозной системе; чем отличается кран Казанцева от крана Матросова и от крана Кунце Кнорра – это краны торможения.
Моими ответами члены комиссии остались довольны. Далее езда с машинистом – инструктором. Нужно было отработать смену, заезжая под погрузку, в зависимости от того, чем нагрузят, ехать либо на отвал, либо на ДОФ – 2, (дробильная фабрика). Машинистом – инструктором был Николай Рогозин, отработав смену, он составил АКТ о приемке работы, замечаний практически, не было, мы и раньше, случалось, ездили в паре. На основании этих экзаменов, я получил «Свидетельство» машиниста электровоза рудничного транспорта, и допуск к работе. Машинистом электровоза я стал в 19 лет. Практически, я был одним из самых молодых машинистов в цехе. Но свободных мест на замещение этой должности, пока не было. И я продолжал работать помощником машиниста.
Вскоре наметились отпускники и меня поставили на машину.
Хорошо помню, как досталась мне эта первая самостоятельная смена.
Одно дело было ездить за спиной машиниста и совмещать обязанности – другое, когда ты осознаешь реальную ответственность за действия и жизнь своего помощника.
Это была невероятно тяжелая смена, тяжесть была и моральная, и физическая, к концу смены я был, как выжатый лимон. Со временем, я привык к этому грузу и перестал его ощущать.
Время шло к осени, а это время призыва в Армию.
Повестка пришла неожиданно, назначен срок отправки. Согласно этой повестки, я уволился и настроился на торжественные проводы. До отъезда еще есть время, получаю вторую повестку о явке в военкомат, прихожу – спрашивают, уволился или нет, – говорю да. Мне дают бумагу – отсрочка на год. Иду на завод в отдел кадров, отдаю бумагу с резолюцией «Восстановить». Вновь я в своем коллективе, на электровозе.
По какой причине сделали мне эту отсрочку – до сих пор не знаю, но такую же отсрочку получил и мой друг Михаил Лимков, с которым мы вместе закончили школу и в свободное время много общались. Он, как и я, был из большой семьи и так же был последним, пятым ребенком в семье.
Наша дружба после школы продолжалась в течение трех лет, вплоть до ухода в армию, в 1961 году.
После службы жизнь разбросала нас в разные стороны; он женился сразу же после армии и вскоре уехал на родину жены, где с ней и познакомился во время службы.
Но до службы в армии оставалось ещё время – почти год.
Много разных событий произошло за это время. Как – то поздней осенью, я должен был идти работу в ночную смену – с 12 ночи до 8 утра, как и куда я потратил дневное время – не помню, в прямом смысле, но где – то изрядно покуралесили с друзьями.
Придя домой вечером, я начал собираться на работу, но состояние мое было крайне не рабочим.
Как я дошел до места работы, как сидел и играл в домино, а это целый ритуал, до начала смены, как сидел и слушал роскомандировку – не помню!
После официальной процедуры надо было идти и принимать смену.
Пока я ходил вокруг электровоза, соображая, как же в него попасть, меня «засек» начальник смены – Павленко Иван Данилович; «Иди сюда, нука дыхни!» – «Зачем?» – спросил я.
-«А, да ты пьян,» и отправил меня домой. Но домой идти далеко, да и время – глубокая ночь, темно и грязно. Я ушел в пескосушилку, где и провел время до утра. Начальник смены написал на меня докладную начальнику участка. На утро мне пришлось предстать пред ясны очи начальника участка, который пропесочил меня и «в хвост и в гриву» – в результате чего меня «разжаловали» в слесаря в депо по ремонту электровозов и вагонов. Вернувшись домой, я получил и от родителей изрядную головомойку. Отец признался мне, что той ночью шел за мной до самого места работы, наблюдая как и куда я иду. «Автопилот» у меня сработал исправно, но сил не хватило, чтобы противостоять начальнику смены.
Проработав какое – то время в депо, я был вызван к начальнику участка. Разговор начался с вопроса: «Ну что, будешь ещё?» – уточнять я не стал, что буду, а что – нет. Я, естественно, признал свою вину, сказал, что больше не буду. «Смотри у меня!» – и погрозил пальцем, – «Иди работай!», я спросил: «Куда?, в депо?»
«На электровоз, будет приказ!».
Дальнейшая работа была без существенных событий. Прошла зима и весна, начиналось лето 1961 года. И надо же такому случиться! Накануне моего дня рождения, с первого на второе июля, мне выпало работать в ночную смену, получив от предыдущей смены груженый состав с «магнезитом», мы должны были ехать на дробильную фабрику. Состав находился на станции, получив от диспетчера разрешение на поездку, мы двинулись в путь.
Ночь была теплая, летняя, луна светила во весь свой лик, заливая окружающее пространство спокойным голубоватым светом, что настроило и меня, и моего помощника в благостное состояние. О чем – то переговариваясь, мы ехали, поезд набирал скорость, тем более, ехали под уклон, я как и положено, смотрел в окно, наблюдая за окружающей впереди обстановкой.
В лунном свете, впереди, в сотне метров, заметил пасущихся двух лошадей. От грохота приближающегося поезда, лошади вздрогнули и пустились наперерез поезду.
Пастуха рядом с ними не было, а одна из лошадей была стреножена, лошадь, свободная от пут без проблем проскочила перед поездом, а стреноженная – не успела.
Несмотря на то, что я предусмотрительно начал тормозить, замедлив немного скорость, но груженый состав с огромной массой, остановить сразу невозможно.
Лошадь и электровоз столкнулись на узких железнодорожных путях.
Торможение продолжалось, но лошадь подмяло и затащило под электровоз, уже слышался хруст костей и тошнотворный запах теплой крови и требухи.
Поезд остановился, выйдя из кабины, мы увидели, что животное находится между электровозом и передним вагоном, превратившись в бесформенную массу.
Помощник, с которым я работал, был старше меня по возрасту, и когда он попал в поток теплого воздуха из под электровоза, его чуть не «вывернуло наизнанку», замахав руками, он убежал в кабину. «Ну что будем делать?» – спросил я.
На подобную ситуацию ни в одной инструкции не было ответов. Подумав, я предложил помощнику сбегать за начальником смены и пригласить его на место происшествия.
От станции мы уехали довольно далеко и бежать пришлось бы километра 2, помощник на это предложение только замахал руками и предложил сообщить о происшествии с фабрики, куда мы ехали. По молодости и не опытности, я пошел на поводу у помощника.
Приехав на ДОФ, я рассказал обо всем случившемся, находившимся там коллегам. Реакция была разной, но все сошлись на том, что надо было вызвать начальника смены на место происшествия.
О случившемся я доложил диспетчеру по телефону, а вернувшись после разгрузки на станцию, доложил и начальнику смены.
Утром и отработавшая смена, и та, которая только что пришла, уже знала о происшествии.
Меня вызвали к начальнику цеха для объяснений.
Начальник цеха – Лапан Спартак Исаакович, человек пожилой, лысоватый, для начала начал меня воспитывать: «Ты знаешь, я работал машинистом паровоза, я водил скорые поезда, я возил самого Сталина, если на путях я видел хотя бы теленка, я останавливал скорый поезд».
Ситуации бывают разные, в моем же случае, ночное время и ограниченная видимость, могли служить оправданием, главная вина в том, что я принял самостоятельное решение – покинуть место происшествиями. В это же время в местной газете была опубликована заметка о многочисленных случаях пастьбы скота близ железнодорожных путей, о том на сколько это опасно для животных, а более для транспорта.
Самое главное, что пострадавшая лошадь была с городской почты, казенная. Конюх, который оставил лошадей без присмотра, на утро должен был их привести обратно, сытых и отдохнувших. Но он нашел только одну лошадь, вернувшись с одной, он доложил, что вторая – не «ловится».
После долгих выяснений, он вынужден был сказать правду, что он их не сторожил, и что второй лошади уже нет в живых. Эти подробности я узнал от соседа, Алексея Морякова, работавшего на этой почте.
Я же опять был «лишен прав» на какое – то время
Была в разгаре летняя страда и от нашего цеха должны были направить на сенокос человек 20. Эту бригаду составили из «штрафников», таких, как я. Я с удовольствием поехал на этот сенокос, публика была разношерстная – и молодые, и старые, скорее – пожилые, в то время и сорокалетние были для меня уже стариками.
Сенокос – для меня дело привычное. Это даже не работа, это творчество, поэзия. Начиная лет с одиннадцати, я практически, все лето проводил за этим занятием; косить, грести, копнить, а в последствии, и метать стога. Каждое лето – заготовка сена для своей коровы, для Костиной, Фединой и так с сенокоса на сенокос. Молодость усталости не знает.
После трудового дня, бригада делилась на группы по интересам, кто играл в домино, кто отдыхал, кто бродил по лесу в поисках грибов.
Время пролетело быстро, вернувшись в город, я, какое – то время еще поработал помощником машиниста, иногда надо мной коллеги подшучивали, вспоминая бедную лошадь, но шутили как – то безобидно, даже уважительно.
Вскоре я вновь был восстановлен в должности машиниста.
В этот раз я доработал до осеннего призыва в Армию, предварительно проводив двух своих товарищей – Николая Петрова и Михаила Лимков

Окончание следует.