Из цикла «Древо жизни».
Паренька звали Ирфан; фамилия у него была Мавлетшин, жил он с матерью и сестрой в деревне Иске-Какерли, в Буинском районе Татарстана.
И угораздило однажды десятиклассника Мавлетшина (шестнадцати лет от роду) написать анонимное письмо в редакцию республиканской газеты «Социалистик Татарстан».
О чем повествовал паренек?
А о том, что местный колхозный председатель пасет своих двух коров в общественном стаде и… не платит за это!
Плата была такая: рубль за корову.
И додумалась сия газета («Орган обкома КПСС») отослать это, неизвестно от кого полученное письмо в партком колхоза «для проверки и принятия мер».
И меры были приняты. Получив анонимку, парторг тут же помчался с ней к председателю. Тот вызвал директора школы – с сочинениями школьников. И этот наставник юных душ прибыл с пачкой тетрадей в кабинет председателя.
И трое руководящих дядей стали сличать почерки, пытаясь узнать: а кто посмел выносить сор из избы?!
И ведь вычислили же! Того самого: Ирфана Мавлетшина.
И притащили его в правление.
О том, что там вытворяли с пареньком, рассказывать тяжко.
Стращали. Били. Требовали отречься от писанины.
Пили водку – и снова били. Затем связали пареньку руки сзади – и погнали, похлестывая кнутом, в райцентр – якобы сдавать в милицию.
С полдороги вернулись. Снова били. И лишь в десять вечера в шоковом состоянии оказался Ирфан в родной избе.
Естественно, родственники Ирфана обратились в редакцию той самой газеты, которая догадалась выслать на место происшествия «оригинал полученного» письма. И выехала в деревню Какерли специальная корреспондентша. И напечатала она по возвращении некую корреспонденцию под удивительным заголовком: «Если нет ветра – листья не колышутся»… Глубокомыслие заключалось в намеке: мол, доказательств об издевательствах над подростком не найдено – но ведь и слухи-то без повода не возникают…
Потрясающее изящество человека, решившего заняться серьезным ремеслом журналистики.
Прочитав этот шедевр, ринулся и я в Иске-Какерли. Что-то подсказывало: били пацана взрослые хамы, били!
Сто восемьдесят километров за ночь мы с водителем Махмутом Гальмановым одолели.
И утром я уже лицезрел в дым пьяного председателя…
Хорош был фрукт, хорош. Конечно, измывался над парнем…
Однако мне надо было получить доказательства этого. Крестьяне упорно отмалчивались: «Не видели ничего». Выходит, зря мы неслись по пыльным просекам всю ночь? Зря тратили редакционные командировочные?
Но – бывает же! – два свидетеля все же нашлось. Это был комсорг колхоза, недавно мобилизованный. И молоденькая девчушка, заведующая клубом. В моем блокноте они записали, как видели, что: «…Ирфана бил по лицу председатель и парторг…»
Весьма удовлетворенный, я поехал в Казань. Знал бы я тогда тонкости юриспруденции!
Поздно ночью я позвонил районному прокурору. Он весьма не лестно отозвался о председателе колхоза:
 Да знаем мы его! Еще год назад заводили дело – он умудрился сто сорок колхозных баранов куда-то подевать… Дело еще не закрыто.
Публикация в «Комсомольской правде» называлась незамысловато: «Мирятся с подлостью». Но какой переполох начался в Казани!
Тому способствовала одна важная деталь: незадолго до событий в деревне Иске-Какерли секретарь райкома КПСС Гумер Усманов был назначен не кем абы – а председателем совета министров республики Татарстан. И тут выясняется такое!
Короче, республиканское начальство рвало и метало. За напечатанную правду журналистов тогда еще не убивали – но: «…Три года тюрьмы за клевету…» товарищ Ф. Табеев, первый секретарь КПСС мне публично на пленуме обкома пообещал…
Между тем события стремительно развивались. Из прокуратуры РСФСР прибыла следователь по особо важным делам З. К. Шейкина. Именно ей было поручено расследовать, врет журналист Ж. Миндубаев – или нет!? То бишь: истязало Ирфана Мавлетшина колхозное начальство – или нет?
Две недели прошли в тягостном ожидании. Следователи помалкивали; Буинск и Казань напряглись. Измученный неясными предчувствиями, я решил спросить у Шейкиной: удается ли выяснить, что именно происходило в деревне Иске-Кекерле? Или мне уже пора «сушить сухари»?
Зоя Касьяновна как-то отстраненно глянула на меня и спросила:
 Вы кончали филфак? Ну да, откуда вам знать, что юридически полноценными являются не два свидетеля, которых вы нам представили – а как минимум три. Найти третьего – увы! Нам не удается…
Озноб по коже – вот что ощутил я в этот миг. Значит, товарищ Табеев уже все знал, когда предрекал мне тюремный срок!
И – что?
И тут голос с небес (я потом буду слышать его частенько) подсказал:
 А исчезнувшие колхозные бараны? А протоколы районной прокуратуры по этому поводу?
Да – их не успели уничтожить. Следователь Шейкина их отыскала. И арестовала председателя. И провела его под конвоем через весь Буинск…
После этого ночь стала бессонной. Шли и шли к следователям свидетели. Они рассказывали о бесчинствах председателя и его клики – ужасающие вещи. То в пьяном кураже он пинал беременных женщин сапогами в живот. То загонял на огороды не понравившихся ему пенсионеров свиней. То принуждал к сожительству местных красавиц. Ну и сто сорок четыре колхозных баранов «съел»…
И так далее.
В общем, поводов для суда и «посадки» нашлось вполне достаточно.
Ошибся товарищ Табеев. Срок светил не мне.
…В день, когда вполне удовлетворенная своей работой бригада следователей отбывала, случилось несчастье. В гостиницу сахарного завода, где все мы жили, заглянул районный прокурор Хамидуллин (тот самый, благодаря невольному содействию которого стало возможным раскрытие преступлений, совершенных председателем в деревне Иске-Кекерли). Прокурор от чая отказался; произнес странную фразу: «Теперь мне здесь не жить». Еще сказал: «Вам-то хорошо, у вас и личный шофер имеется». И, попрощавшись, вышел.
Через пять минут на улице раздался истошный крик: «Прокурор повесился!» Бежал народ, примчались две милицейские машины… В лесопосадке, в ста метрах от гостиницы, на собственном ремне повесился (сидя!) прокурор Хамидуллин…
Через двадцать минут из Казани прибыл АН-2. Из него высыпали военные. Еще через десять минут на поле приземлилась вторая «Аннушка». Из нее вышли: прокурор Татарстана, заведующий отделом обкома КПСС; еще какие-то чины.
А еще через полчаса было заведено дело: «О доведении до самоубийства прокурора района товарища Хамидуллина следователем З. К. Шейкиной и корреспондентом «Комсомольской правды» Ж. Б. Миндубаевым».
Следователь Шейкина была отстранена от дела; собкор Миндубаев бросился на телефонную станцию…
У Буинска с Москвой было два канала связи. Один успели мне предоставить. Я нашел (через дежурного ЦК ВЛКСМ) главного редактора Б. Панкина на даче (день был воскресный) Борис Дмитриевич играл в футбол…
Выслушал меня, он приказал: «Сидеть в Буинске!»
Предсказание товарища Табеева, как призрак, снова явилось на горизонте…
Но – есть, есть на свете Бог!
Уже и следователя по особо важным делам З. К. Шейкину допросили местные татарстанские следователи; уже и новое дело «Дело о доведении до самоубийства…» раскручивалось полным ходом – когда прибыл в Буинск из Москвы заместитель прокурора РСФСР. И он, своей вышестоящей властью забрал дело в свои руки – и пошло все совсем не по сценарию, сочиненному в Казани…
Итог: через три месяца состоялось в Буинске выездное заседание Верховного Суда РСФСР. И вынесло оно приговор – не мне, а героям всей этой истории: по три года тюрьмы и председателю колхоза, и секретарю парткома, и бухгалтеру – всем тем, кто издевался над сельским пареньком Ирфаном Мавлетшиным.
Я не отказал себе в удовольствии побывать на процессе…
Добавлю, что Ирфана мы из деревни вывезли, определили его на учебу в сельхозинститут, окончив который он стал работать главным агрономом одного из колхозов…
Ну, а мне, естественно, предстояло покинуть родную Казань! Ибо… ну, сами понимаете, что могло бы случиться.