Из цикла «Древо жизни».
Дело было в Мордовии — и уже в далекие как бы советские годы.
Деревушка Бектяшка торчала у леса на песчаном бугре. Только что прошел дождь, пыль прибило, стало свежо.
Мой спутник – участковый местного РОВД, пожилой старший лейтенант с напряженным лицом – подвел меня к жердяной изгороди: “Вот место происшествия”. Среди картофельной ботвы торчали пеньки срубленных яблонь. “Молодые были, – вздохнул участковый, – двадцать штук”.
Участковый Максимов был коренаст, добродушен, медлителен. Явно жалел срубленный сад, беспрерывно таскал из кармана сигареты , дымил. Видно было: сам из крестьян, долго шел до лейтенантских погон. “Давно служите?” – “Двадцать семь лет! – взбодрился участковый, явно угнетенный приездом журналиста. – Мне уж пенсию оформляют – а тут такое дело…”
И опять закурил.
Письмо, приведшее меня в затерянную в лесах Бектяшку, было сумбурно-невнятным. Суть его сводилась к тому, что некто Алексей Нефедов, пастух, вырубил у соседей Есиповых десяток молодых яблонь. А милиция, в частности в лице лейтенанта Петра Максимова, участкового, вместо того, чтобы наказать порубщика, ему потворствует. И даже вроде бы решила напугать хозяйку порубленного сада Анастасию Есипову, избив ее и засадив ни за что ни про что за решетку. “И кто покончит с этим бесчинством?!” – так завершалась эта депеша в редакцию.
…Здоровенный участковый топтался потерянно. “Неужели бил женщину? – с горечью подумалось мне. – Такими ручищами быкам рога ломать, а он бабу бьет. Оскотинились мы все, дошли до ручки…”
– Ну?
– У нас, скажу вам, драки совсем не исключительная вещь, – отозвался участковый. – А между Есиповыми и Нефедовыми давняя вражда, временами – замирение и пьянка. На Троицу гуляли, конечно, неделю – поскольку сахарную свеклу возделывают и натуральным продуктом оплачиваются. Тут самогон всегда в наличии.
Пили мирно, без конфликтов. А наутро Тихон Есипов к Алексею Нефедову – за опохмелкой. Тот отказал. Обида возникла. Нефедов – пастух, корову есиповскую из стада выгнал. Есипов заявление к нам принес. Я говорю: кончайте. А ночью есиповский сад вырубили… Вот и возникло дело. А у меня через месяц – пенсия.
Корова, Троица, самогон, пенсия, яблони… Господи! Черт бы их побрал! Я-то приехал лишь потому, что хотел узнать: бил Есипову участковый Максимов или нет? И только! Больше ничего! Наливаясь злобой на эту пьющую деревню, бестолкового участкового, на всю гнусь и дикость, я влепил участковому, словно в лоб кулаком:
– Анастасию Есипову вы зачем в райотдел отвозили? Дорогой били?
Разгорячившийся собственным рассказом участковый замолк, словно его выключили. Затем снова включился:
– В прошлогоднем мае Нефедов у Есиповых борозду под картошку прихватил – чуть убийство не произошло. В июне Есипова стала соседям кипяток под грушу лить – дерево сохнет. Потом Нефедов в бане у него бражку выпил. Тогда за топоры схватились… Теперь вот до яблонь добрались…
Участковый докладывал всю эту бестолковщину старательно, ощущая смутную опасность. Ведь именно он начинал расследование, составлял протокол. Начальство – оно всегда выкрутится. Максимова, похоже, мучила смутная вина: хоть все он делал так, как предписывали инструкции, – осмотр, опрос, вещественные доказательства, – а что-то недоучел. И, словно страхуя себя от грядущих неприятностей, словно загодя оправдываясь, повторил:
– Пьющие тут все. Самогон в каждом дворе гонют, с куриным пометом мешают…
– С пометом? Зачем?
– Для крепости: чтобы лучше забирало, – повеселел участковый, явно довольный вниманием к теме. – Столовую ложку на литр кладут.
– Но почему вы уверены, что сад рубил Алексей Нефедов?
Милиционер радостно, словно ждал этого вопроса, воскликнул:
– А топор-то, товарищ корреспондент! Ихний топор-то!
– Топор?
– Ну да, я его в бане обнаружил! Вот, смотрите-ка!
Участковый засуетился, торопливо извлек из портфеля фотографии. Обычный топор, его лезвие, снятое под большим увеличением, срезы яблонь, тоже увеличенные оптикой…
– Видите, видите? Вот они, бороздки на дереве! Это – от лезвия, от щербинки на нем… Этим инструментом рубили, этим! А топор-то нефедовский, они сами признали… Я его в ихней бане нашел, в предбаннике. Они три дня все вместе пили – потом за топор…
Слава Богу, участковый Максимов не учуял моей тоскливой мысли. А она была такова: милиционер выявил, чем было совершено преступление. Но кто его совершил?
– Вот Нефедовы и порубили, – повторил участковый.
– Так-то оно так… Да ведь у Нефедовых в семье трое: муж с женой да сын-подросток! Кто же из них рубил яблони у Есиповых? Ведь не держались же они все сразу вместе за топорище?
– Не держались, – осевшим голосом отозвался участковый, запоздало осознав, что именно он упустил в своем расследовании. – Нет, не держались…
Круглое лицо его вспотело, он машинально обмахнулся пачкой фотографий, которые все еще держал в руке.
– Так кто же рубил?
– Протокол я оформил на гражданина Нефедова Алексея Николаевича, пастуха АО “Рассвет”, – зачастил опять участковый.
– Так как он распивал накануне спиртные напитки с соседом Есиповым. Но в настоящий момент Нефедов скрылся в неизвестном направлении…
– А почему забрали Анастасию Есипову в КПЗ? – не удержался я. – Она-то ведь пострадавшая, зла никому не делала?
– Никак нет! – отчеканил участковый. – Гражданка Есипова была задержана за нападение на лицо, исполняющее свои служебные обязанности, и его оскорбление.
– То есть? В каком смысле – нападение?
– В натуральном. Нанесла мне телесные повреждения коромыслом по спине и произносила нецензурные выражения.
– Выражения?
– Материлась она по-черному, – пояснил участковый, дивясь моему непониманию. – И погон с мясом вырвала…
– Ну погоны рвать – это у нас национальная традиция. А за что она вас атаковала, Петр Михайлович?
– Да ей показалось, что я Нефедова покрываю, не задержал. А где я его по лесам искать буду? Поди, и письмо в редакцию она написала?
Да, это было так. Кроме “укрывательства преступника Нефедова” участковый Максимов обвинялся еще и в избиении автора письма. Когда я сказал об этом, участкового буквально затрясло от негодования.
– О-о! – застонал он, как от зубной боли. – Пойдемте, пойдемте к ним – она дома сидит, у нее четверо детей мал мала меньше.
И мы пошли…
Никогда не поверил бы, что в такой крепкой, видимо, недавно рубленой большой избе (пять окон на улицу) Хозяева могут жить так бестолково и грязно.
В комнате – вонь и жуткий детский рев. Двое детишек на грязном полу, двое копошились на деревянной самодельной кровати. Крепкотелая хозяйка в пестром халате выглянула из-за кухонной занавески и бросилась к нам. Мешая русские и мордовские слова, она пыталась обмять меня грязными руками и прижать к засаленной груди: “Начальник, хорошая! Помоги!” – причитала она и разъяренно грозила кулаком участковому, который топтался рядом. Рванув на груди халат, она сунула мне под нос белые груди с желтоватыми застарелыми синяками:
– Вот! Он избивал! К доктору пойду, справку возьму! Простой народ защищать должен – а он Нефедова прячет! Сволочь!
Женщина вдруг набросилась на участкового, норовя расцарапать лицо. Тот выскочил из избы. В дом ворвались еще три женщины, заорали дети, начался бедлам. Кто-то из резвых ребятишек шандарахнул в окно башмаком, стекло зазвенело…
Участковый сидел у калитки, курил. Его рука с сигаретой тряслась.
– И на вас жалобу отошлет, – вдруг молвил он с кроткой улыбкой. – Напишет, что вы ее изнасиловать хотели…
И тут из переулка со страшным треском и дымом вылетел затрепанный мотоцикл ИЖ-56. А на нем восседали и что-то орали два джентльмена в телогрейках.
– Явление главных действующих лиц: Нефедов и Есипов, – пояснил участковый. – Оба, естественно, под газом… Ну я пойду. А вы разбирайтесь. Но в этом “пеньковом деле” без пол-лиры, как говорится, не разберешься…
И он – увы! – оказался прав.
Небольшое отступление. Однажды на хуторе Вязки, где я обычно живу летом, на моих глазах разгорелся скандал между двумя семействами. Дело было тоже связано с яблонями. Одни разбили на прирезанных к усадьбе дополнительных восьми сотках яблоневый сад. Другие завели восемнадцать овец. И вот именно соседские яблони пришлись по вкусу овечьему стаду. Короче говоря, восемь яблонь-трехлеток были обглоданы начисто, вкруговую. Хозяйка сада, увидев сотворенное, ударилась в крик, апеллируя к мужу:
– Иди! Переломай им ноги! И пусть он (следовало непечатное) мне такие же саженцы привезет и посадит!
Дальше – пошло-поехало. “Ты, такая-рассякая, за своими овцами когда смотреть будешь?” – “А ты не ленись изгородь хорошенько поправить – вот они и не полезут…” – “Я на тебя управу найду, не думай, что если директору свояк, то и закон не для тебя писан. Всех баранов твоих перестреляю!” – “Пошел ты…”
Я думал: схватятся за колья. Но обошлось. На другой день Сергеев обмазывал глиной и бинтовал яблони. А Голиковы сооружали загон для овец. Но стой поры соседи стали молчаливыми врагами.
Как-то в светлую минуту я поинтересовался у Сергеева (мы с ним дружны):
– А чего ты, Коля, в суд не пошел, к адвокату не обратился? Мог бы компенсацию получить за потраву.
Он глянул на меня с изумлением:
– Рехнулся ты что ли? Суд – это ведь большие деньги, а где гарантия, что я дело выиграю? Адвоката нанять? Где он; твои адвокат? И буду я по конторам бегать все лето? Да и не в этом главное: ведь если до суда дело дойдет – мы навеки враги. А так: подуемся-подуемся друг на дружку,- да и ладно, забудется… Ведь не Голиков же яблони грыз, а овцы…
Вот такая логика.
Но вернемся в Бектяшку, где вчерашние враги прикатили, держась друг за друга, в родные хаты.
Я ожидал дальнейших разборок. Но Тихон Есипов вдруг рявкнул на жену:
– Ты, грамотейка! Тебя кто науськал письма сочинять? Яблони у ней шабер порубил! А может, правильно сделал? Ты ведь тоже им кипяток под груши лила? Синяки она демонстрирует! Повторишь эдакое – я тебе похлеще насажаю! Давай закусь – вишь, гости у нас…
От душившего меня смеха я не мог вести машину. За Бектяшкой возле речки мы остановились. Я полез купаться, а участковый Максимов грустно сидел на берегу и философствовал вслух:
– Вот пять деревень у меня – и в каждой что-нибудь такое происходит. Всех ведь знаю, и они меня знают. Стараюсь по-человечески… Но – боком вылезает. А может, просто карать в соответствии с законом? Вон пишут в Англии: сорняки сосед на своем участке развел – на него соседи в суд подают. На своем участке. И штраф платит, и волком на всех не смотрит… А у нас?!
Мне же вспоминался Тютчев, его слова об уме – аршине, о России и способах ее измерения и понимания…
Жан Миндубаев
P.S.
Эта история вспомнилась мне почему -то в связи с кромешными событиями в московской школе, где примерный мальчик-отличник решил проверить , существует ли жизнь после смерти.
А в комментариях появилисб громкие заявления о том, что , де, в советские времена такого быть не могло.
Согласен. С применением огнестрельных инструментов- пожалуй, да. Быть не могло. А вот подручне средства в ход шли.
Тогда я решил заглянуть в Бектяшке в местную школу.- Там в седьмом классе уже второй год учился сыночек той самой женщины, которая потрясала своими грудями у меня под носом. Я поинтересовался. Как себя ведет-чувствует ее сыночек.
Испуганно озираясь, учительница вывела меня в коридор. .Ее речь была краткой:
_Ему всего пятнадцать- но он уже бандит! Может во время урока обернуться и всадить перо в щеку соседке по парте. Математичке нашей как-то вслух предложил прогуляться с ним в садик- и объяснил, что с ней делать будет…пытался и школу поджечь… Я уверена- и яблони у соседей он порубил…
Да. Она была права. Выяснилось, что всю эту соседскую бузу « с топором»затеял именно этот недоросль…
Вот такое черно-белое кино из нашего светлого прошлого.