Этот новый карапуз, только что появившийся на Земле, сегодня впервые распахнул свои огромные карие глаза. В них, казалось, отразился весь огромный многоцветный мир, который окружал его со всех сторон: белые стены палаты, голубой кафель на стенах, какие-то странные двигающиеся существа в синих халатах, руки в перчатках, висящий на потолке огромный светильник. За широким окном роддома, на деревьях, от лёгкого дуновения ветра порхали зелёные, жёлтые, багровые, малиновые, красные листья, отчего казалось, что это вовсе и не листья, а стаи бабочек облепили густые ветви и машут крыльями. А над этими пылающими разноцветными кронами сияет голубизной небо, кое-где побелённое мазками облаков, в свежем утреннем воздухе плавно летят серебряные паутинки, запутываясь в ветвях. Сквозь полуоткрытую створку окна доносится цвинканье синичек, чириканье воробьёв и голубиное воркованье. Ах, как же прекрасен этот мир!

Увидев над собой троих существ в синих халатах и с белыми масками на лицах, малыш почему-то заплакал. Одно из существ, высокий, худощавый мужчина, откинул маску и с улыбкой сказал:

– Глазищи-то какие, как озёра. Утонуть можно. Ну, принимайте, мама, своё изобретение и сокровище.

Ребёнок словно понял его слова, вдруг перестал плакать и улыбнулся во весь беззубый рот. Усталый женский голос жалостливо попросил:

– Доктор, пожалуйста, покажите мне его.

Медсестра осторожно подняла малыша и переложила на кровать, на которой лежала женщина с вьющимися каштановыми волосами. Женщина осторожно и нежно прижала ребёнка к груди и счастливым голосом прошептала:

– Женя, Женечка, дорогой мой мальчик. Ну, наконец-то ты теперь с нами.

И карапуз почему-то сразу понял, что Женечка – это его имя, женщина, которая гладит по его светлым волосёнкам, улыбается и любуется им – и есть его мама. Он понял это не только потому, что она ласкала и нежно принимала его к себе, но и потому, что от неё пахло добром, счастьем, уютом, родством и молоком. Он почмокал губами и стал тыкаться личиком в её грудь. Мама засмеялась:

– Смотрите, он уже проголодался, он есть хочет.

Мужчина пошутил:

– Раз мужик проголодался, значит, надо его покормить.

Женщина освободила грудь, и Женечка прильнул к соску. Ах, какое же это блаженство, какое вкусное, сладкое и тёплое это мамино молочко. Насытившись, Женя заснул.

Проснулся малыш оттого, что ему не хватало воздуха, от испуга он распахнул свои глаза-озёрца и часто-часто задышал. Свет в его глазах сначала начал меркнуть, а затем сереть и исчезать. Он услышал лёгкие шаги, а затем отчаянный крик. Он сразу узнал родной голос мамы:

– Доктор, доктор, помогите, помогите! Он умирает, задыхается! Умоляю, помогите моему Женечке! – Её голос перешёл в крик, а затем в безудержное рыдание. – Скорее, скорее, он умирает! Прошу вас, помогите!

В Женечкиных глазах окончательно погас свет, а затем его покинуло и сознание. Вот он очнулся, снова открыл глаза. На этот раз малыш лежал не в кроватке, а в боксе, в его рту торчала трубочка, а к груди и ручкам кусочками пластыря были прикреплены провода. Женечка огляделся. Рядом те же знакомые лица: доктор, медсёстры, мама, но только совсем другое помещение с какими-то приборами, на панелях которых, словно шевелящиеся светлячки, перемигивались разноцветные огоньки. Но было и ещё одно лицо: обросшее тёмной щетиной, с тёмными глазами, встревоженное и потемневшее от страданий. Мама склонилась над сыночком, из её измученных глаз текли прозрачные капельки, ползли по щекам и капали на его голое тельце. Какие же они горячие, эти мамины капельки, они обжигают и щекочут кожу, а он вздрагивает, словно это не слёзы, а раскалённые камушки. Это заметил незнакомый мужчина, он легонько потянул её за руку и сказал:

– Ну, Вера, хватит реветь. Видишь, с Женечкой всё хорошо.

– Да, да, конечно, – вытирая носовым платком слёзы, ответила мама. – Да, всё хорошо. Женечка, Женечка, дорогой наш сыночек, познакомься, это твой папа.

Мама показала рукой на незнакомого мужчину, но Женечка был равнодушен, он лишь скользнул взглядом по обросшему лицу мужчины и снова, не отрываясь, стал смотреть на маму. А мама постоянно обращалась к доктору:

– Сергей Васильич, скажите, пожалуйста, что с ним?

– Предварительный диагноз: спинальная мышечная атрофия. Но, повторяю, это предварительный диагноз. Ваш малыш не может сам дышать, не в полную силу работают почки, сердечко. Жене нужно серьёзное лечение, но в нашей больнице таких возможностей нет.

– Что же делать?

– Нужно искать серьёзную клинику и хороших врачей.

Прошло несколько месяцев, но в жизни Женечки ничего не менялось: он так и лежал в боксе, ему делали уколы, массаж, обтирания, ставили системы. Незаметно за окном осень сменилась зимой, зима весной. Вместо разноцветных листьев, бабочками порхающими за окном, с неба посыпались мириады капелек, так похожих на мамины слёзы, а затем белые снежинки, потом снова капельки. Высокие деревья за окном стали покрываться нежной, почти бестелесной зеленью, через несколько дней превратившиеся в листочки, которые весело аплодировали первым тёплым ветрам.

Но вместе с первыми весенними радостями Женечка впервые ощутил и тревогу, она чувствовалась во всём: в настроении мамы, в разговорах медперсонала, которые только и говорили о каких-то нацистах и бандеровцах, о майдане и государственном перевороте, об отделении Крыма и референдуме, о войне и каких-то правосеках, фашистах и нацгвардейцах. Малыш, конечно, ничего не понимал в этих разговорах, но он чувствовал, что с каждым днём эта тревога в людях нарастает. Где-то далеко-далеко сначала изредка, а затем всё чаще и чаще слышались какие-то хлопки, похожие на стуки в большой барабан.

Однажды посреди ночи малыш услышал страшный грохот и ощутил, как трясётся его кроватка, в которой лежит. Испугавшись, Женечка заплакал. Сквозь распахнувшуюся дверь своей палаты он услышал крики, суету и тревожные разговоры медсестёр:

– Нина, что там случилось?

– Около приёмного отделения взорвался снаряд, всё стёкла в окнах повыбило.

– Вот гады, и до детей добрались. Что делать-то?

– Не знаю, может, обойдётся, может, снаряд случайно залетел.

– Может, и случайно, кто знает. Звони главному врачу.

– Ага.

И в этот момент рядом с детской больницей раздался ещё один взрыв, на этот раз такой сильный, что всё здание затряслось, а окно палаты, в которой лежал Женя, с треском распахнулось. Осколки стёкол посыпались прямо на его голое беззащитное тельце, и он зашёлся в крике. Но вряд ли кто его слышал, потому что по больничному коридору разносились уже десятки таких криков, медперсонал заметался, не зная, что делать и предпринимать в этом случае. Поднялась беспорядочная суматоха, беготня и толкотня.

Скоро появились санитары с носилками, которые выводили и выносили больных детей, а только что появившийся главный врач командовал:

– Всех уносите в подвалы! Кому места не хватит, будем развозить по другим клиникам. Ходячих грузите в грузовик, повезём их в соседние города, остальных размещайте в машины скорой помощи, по двое-трое.

– Да как же мы их разместим, ведь в скорую влезают только одни носилки.

– Размещайте как-нибудь, машин не хватает.

В палату со слезами ворвалась мама:

– Женя, Женечка, милый мой сыночек, – причитала она. – Слава богу, живой.

Она убирала острые осколки стёкол с его тельца и кричала, словно в пустоту:

– Помогите, помогите, люди добрые! Тут мой сыночек! Доктор, сестрички! Умоляю, помогите!

Вот в коридорах всё стихло, и появился врач. Мама бросилась к нему, встала перед ним на колени:

– Сергей Васильевич, умоляю, спасите моего Женечку, увезите его отсюда! Его убьют, его убьют!

Доктор склонился, взял женщину под локти и помог встать:

– Негоже так, дорогая мамочка. Я вам не господь бог, а всего лишь врач. Успокойтесь, успокойтесь. Всё будет хорошо.

– Но ведь других детей уже увезли, а мой Женечка ещё здесь. Помогите, доктор.

Врач подвёл её к боксу, в котором лежал малыш:

– Видите, ваш ребёнок не может жить без аппарата искусственного дыхания. Мы даже в подвал его не можем переместить. А чтобы его перевезти, нужна специальная машина – реанимобиль.

– Так, вызовите его! Нет, я сама вызову, – засуетилась мать и схватилась за телефон, чтобы набрать номер скорой помощи, но врач её остановил.

– Подождите, не торопитесь, Вера. Дело гораздо сложнее. Допустим, мы вызовем сейчас скорую, а куда малыша везти, вы знаете?

– В… В другую больницу, – заикаясь, ответила мать.

– В какую? Вторую больницу разбомбили, а в специализированную детскую надо ещё доехать – там идут бои, стреляют из артиллерии, снайперы. Вы успокойтесь, здесь Женечке будут безопаснее.

Мать успокоилась:

– Хорошо. Но я останусь с сыночком, я не брошу его.

– Это правильно, – поддержал женщину врач. – Медсестра будет вам помогать, следить за медицинским оборудованием и за состоянием вашего сына. Если что, вызывайте меня.

Женечка слушал разговор и почти безотрывно смотрел на маму широко распахнутыми глазами. Он был спокоен и счастлив только тем, что рядом она, мама, он понимал только одно, что рядом с ней он в безопасности. Его сейчас не страшило ничто, он даже улыбался круглыми глазами, пытаясь объять ими новый, непонятный для него, мир, совсем забыв о ночном кошмаре, а грудь его часто и ритмично вздымалась и опускалась, вдыхая эту странную жизнь.

Однажды в детской больнице появились двое мужчин с видеокамерой. Они снимали опустевшее, полуразрушенное здание. Увидев Женечку, корреспондент удивился и спросил медсестру:

– А почему этот малыш лежит здесь? Разве это не опасно?

Вера и медсестра долго и путано, перебивая друг друга, объясняли ему, почему это невозможно сделать, а оператор снимал и снимал Женечку. Закончив съёмку, пообещал:

– Скоро о вас узнает весь мир. – А, уходя, добавил: – Не волнуйтесь, мы обязательно вам поможем.

Так прошло ещё несколько дней. Ранним утром, когда Женечка спал, через открытую створку окна в палату ворвался протяжный вой воздушной тревоги, словно одновременно завыла огромная, многотысячная стая волков. Малыш не проснулся – он уже привык к перестрелкам, бомбёжкам и вою сирены. А мама увидела, как на панелях приборов вдруг погасли лампочки. Малыш стал задыхаться и метаться в тесном боксе, глаза его широко открылись, в них вспыхнул ужас. Вера в панике закричала:

– Сестра, сестра!

Прибежала медсестра:

– В чём дело?

Тыча пальцами в угасшие панели приборов, мама кричала:

– Они погасли, они погасли! Он умрёт!

Медсестра быстро открыла шкаф, достала из него какой-то странный аппарат в виде груши с раструбом, подала обезумевшей женщине и закричала:

– Не паникуйте! Вот, возьмите ИВЛ, приставьте к губам ребенка и подавайте воздух.

– Ивл, что это такое? – с криком спрашивала Вера.

– Это ручной аппарат искусственной вентиляции воздуха. Действуйте, Вера, не медлите! Я сейчас приду – надо включить резервное электропитание. Видно, эти прозападэнские сволочи подстанцию разбомбили.

Те минуты, пока не было электричества, показались матери вечностью. Она нажимала на грушу, нагнетая воздух в лёгкие Женечки, а он лишь улыбался одними глазами. Но вот приборы снова засветились, ровно загудели насосы, качающие оживляющий воздух, и мать счастливо засмеялась.

Вечером, когда уставшая Вера лежала на кровати, прибежала сестра. Она закричала:

– Быстрее, быстрее! По телевизору Женечку показывают.

В новостях шёл репортаж из Луганска, в котором рассказывалось о разбомбленной детской больнице, о больном ребёнке, который лежит под ударами артиллерии украинских войск и в любой момент может погибнуть.

Как-то утром пришёл Сергей Васильевич и огорошил Веру новостью:

– Сегодня перевозим Женечку – готовьтесь.

– Куда?

– Повезём в Россию, мы уже обо всём договорились с коллегами из Ростова. Спасибо, нам и корреспонденты помогли своим репортажем.

– Но это же так далеко! И почему в Россию?

– У нас, в Донбассе, к сожалению, нет современного оборудования и высококвалифицированных специалистов, чтобы помочь Жене. Или вы не согласны?

– Нет-нет, что вы, мы согласны. Да мы готовы ехать хоть на край света, чтобы вылечить сыночка. Но ведь нужны документы, справки разные, заграничные паспорта.

– Не беспокойтесь, мы уже обо всём позаботились, супруг ваш тоже помогал. Собирайте вещи.

– Да нам и собирать-то нечего, дом наш разбомбили, всё сгорело.

– Ну, тем лучше, – сказал главврач. – Будьте готовы, скоро подъедет реанимобиль. Да, – вдруг спохватился врач, – Вот ещё что. Водителя мы кое-как уговорили поехать – всё-таки дорога опасная, он даже денег никаких не просит, но с горючим проблема, ближайшие заправки разбомбили. Вы позвоните мужу, пусть он поможет достать бензин.

– Хорошо, хорошо, мы всё сделаем.

И вот реанимобиль у крыльца роддома. В палату вошёл Сергей Васильевич, объявил:

– Вот что, мамочка, я буду сопровождать вас до границы.

Он осторожно поднял Женечку на руки, приложил раструбы аппарата ИВЛ к губам малыша и быстрым шагом понёс его к автомобилю. Вера семенила рядом и с плачем донимала:

– Сергей Васильич, а он не задохнётся? Вы почаще, почаще нажимайте. Он, кажется, уже не дышит. Да быстрее же вы!

Доктор не обращал внимания на стенания матери, сосредоточенно делая своё святое дело. У реанимобиля их ждали те же корреспонденты телевидения, которые снимали всё происходящее, водитель, отец Жени, медсестра и несколько вооружённых автоматами и гранатомётами людей в камуфляжной форме.

– А вы кто, зачем? – растерянно спросила женщина, увидев военных.

Один из них, видно, старший, ответил:

– А мы сопровождать вас будем до границы.

– Зачем, разве это опасно? – тревожно спросила Вера.

– Нет-нет, не опасно, вы не беспокойтесь, доставим вас в самом лучшем виде.

– А как вас зовут?

– Меня-то? – Усмехнулся. – Товарищи Ершом зовут.

– Почему?

– Они говорят, что характер у меня колючий. Чуть что не по мне, уколю. – И засмеялся.

Другой ополченец заглянул в глаза малыша, которого доктор заносил в салон, и восхищённо покачал головой:

– Во глазищи-то! как зеркала, смотрись в них и брейся.

Когда Женечку внесли в автомобиль скорой помощи, командир ополченцев отозвал водителя в сторону:

– Слушай, Миша, мы поедем впереди, ну, метров на двести, а ты следи: если мы остановимся, то и ты останавливайся. Понял?

– Понять-то понял. А зачем?

– Ты понимаешь, эти засраные майдауны кругом перекрыли дороги и насажали снайперов. Да ты не бледней, Миша! – добавил ополченец, увидев, как поменялся в лице шофёр. – Всё хорошо будет, обещаю. Но осторожность, сам понимаешь, никогда не помешает.

Муж подошёл к жене:

– Вера, я остаюсь.

– Как, разве ты не едешь с нами?

– Я потом приеду, у меня тут остались кое-какие дела. Ты не беспокойся, всё будет хорошо. Главное, Верочка, ты сыночка нашего доставь, куда надо.

– А зачем ты остаёшься? – с тревогой спросила жена.

– Ну, я же сказал – надо, вот так надо. – Мужчина чиркнул пальцем по своему горлу.

Командир ополченцев услышал разговор мужа и жены, тихо, на ухо, сказал своему товарищу:

– Кажется, нашего полку прибыло. Мужик! – уважаю.

А тем временем Женечку уже уложили в бокс, подключили к системе жизнеобеспечения. Командир ополченцев приказал водителю реанимобиля:

– Всё, Миша, трогаемся. – И добавил: – Помни, о чём мы договаривались.

– Да, ладно, я не тупой.

И вот «Газель» с ополченцами тронулась, за ними следовал реанимобиль. Покачиваясь на ухабах и объезжая воронки от взрывов, машины долго выбирались из лабиринтов городских улиц. Ещё недавно, лишь несколько недель назад, мирный и уютный город, оживлённый и увлечённый повседневными заботами, украшенный цветниками и зелёными парками, сейчас превратился в город-калеку: израненные и поваленные взрывами деревья, разбомблённые и горящие дома, окровавленные трупы людей, раззявленные окна, которые напоминали сейчас раскрытые и застывшие от оцепенения и ужаса рты людей.

Вера, сидевшая рядом с сыном, постоянно и напряжённо смотрела на дорогу и при каждом толчке предупреждала шофёра:

– Тише, тише, пожалуйста.

Тот лишь что-то мычал в ответ.

Вот машина осторожно затормозила, и снова мать забеспокоилась:

– В чём дело? Почему мы остановились?

– Блок-пост, – коротко ответил Михаил. – Вы не волнуйтесь, здесь наши. Скоро поедем.

Сквозь переднее стекло автомобиля было видно, как у перегороженной бетонными блоками и мешками с песком дороги ополченцы о чём-то разговаривают с охраной, те размахивают руками, что-то горячо объясняют и показывают им то в одну, то в другую сторону. Чуть поодаль, у поворота, горела куча автомобильных покрышек, и чёрный дым длиннохвостым змеем летел через поля. Сквозь открытое окно правой дверцы в салон доносились глухие, ухающие звуки.

– Что это? – снова спросила Вера.

– Бомбят, – снова коротко ответил Михаил и успокоил: – Это далеко, не волнуйтесь. – Повернул голову. – Как там наш главный пассажир?

Вера посмотрела на сына, который спокойно спал, улыбнулась:

– Хорошо. Устал, наверно.

Машина с ополченцами наконец-то тронулась, за ними и реанимобиль. Вот они свернули вправо, углубились в лесок, а затем выехали на пшеничное поле. Машину сразу обволокло пылью, но зато дорога была ровной, накатанной и плавной. И снова остановка. Впереди, у небольшого озёрца, догорали два легковых автомобиля. Внутри салонов головёшками чернели обгоревшие трупы. Разбросаны обгоревшие до синевы канистры, запасное колесо, сумки, вещи, на обочине и траве кровавые следы. К реанимобилю подбежал ополченец, с отдышкой сказал:

– Вы тут стойте, никуда не выходите.

– Что там? – спросил врач.

– Не знаем пока. Сейчас на разведку сбегаем. Или нацгвардейцы, или мародёры. Их тут полно. Фашисты повыпускали их из тюрем, вот они и вольничают. Кто в нацгвардию записался, а кто снова в бандиты подался. Как волка ни корми, он всё равно в лес смотрит.

Ждали минут двадцать. В салоне духота, даже кондиционер не помогает. Затем раздались далёкие выстрелы, несколько взрывов. Показались ополченцы. Один из них прихрамывал на левую ногу. Ёрш махнул рукой: мол, подъезжайте. Реанимобиль подъехал. Сергей Васильевич вышел из салона, спросил:

– В чём дело, мужики?

– Да вот, Ваню задело. Ты посмотри, перевяжи.

Врач осмотрел рану:

– Ничего страшного, кость и вена не задеты. Конечно, зашить бы не мешало.

– Некогда зашивать, командир, – отозвался раненый. – Перевяжи, да ладно.

– Так, шрам останется.

Тот со смешком отозвался:

– А ты что, командир, не знаешь, что мужчину украшает. Теперь все дивчины мои будут.

Врач, обрабатывая и перевязывая раненную ногу, допытывался:

– Так, кто же там был-то?

– Чёрт их разберёт. Бандиты, наверно. Видно, после налёта отдыхали. Перестреляли людей, все ценные вещи у них забрали, а потом машины сожгли. Одна из них снайперша.

– Женщина?

– Ага, баба. Да вы её знаете, она лет пятнадцать назад за какую-то сборную по биатлону выступала. Нашла себе работёнку, сука! Видать, тоже нацистка.

– И что с ними? – спросил Михаил.

– Разве ты не чуешь, – ответил Иван, – чище и тише стало.

– Да, как изменилась наша родная Украина за последние годы – не узнать, – вздохнула Вера.

– Да уж, промыли ей мозги наши правители! Вырастили уродов! Как всё перевернулось: сначала героями были Кошевой, Кожедуб, Поддубный, а теперь нацистское и националистическое отребье – Шухевичи, Бандера и прочая шваль. Ну, ладно, годится. Поехали, – скомандовал раненый Иван.

И снова дорога, ещё один блок-пост. Остановились, долго гадали: свой, чужой. Командир, Ёрш, долго вглядывался в бинокль:

– Не пойму, кто. И флага никакого нет. Перестрахуемся, поедем в объезд. Я знаю тут одну дорожку. Нам, главное, этого карапуза до места доставить. Так ведь, мужики? Ну, тронулись. Только не умом, – пошутил он, влезая в «Газель».

Скоро с просёлочной дороги взобрались на шоссе. И понеслись по асфальтированной глади. Глядя на дорожные указатели, врач заметил:

– Немного осталось, пятнадцать километров. Скоро таможенный пункт.

– Слава богу, – выдохнула Вера и перекрестилась.

И именно в этот момент по кузову автомобиля словно кто ударил два раза кнутом. В обшивке появились четыре дырочки. Вера взвизгнула и всем телом накрыла бокс, в котором лежал её сын, а водитель закричал:

– Вот суки – по больным стреляют! Разве они не видят красный крест! Совсем озверели сволочи.

Неожиданно он ойкнул и схватился за голову рукой, из-под которой потекли струйки крови. Машина завихляла, сбавила скорость. Вера истерично закричала:

– Ой, ой, мамочка, что случилось?!

Сергей Васильевич ответил за водителя:

– Не видишь – ранило. Ты как, вести машину сможешь? – спросил он Михаила.

– Ерунда, дотяну, – не ответил, а со злостью огрызнулся тот.

– Голова не кружится?

– Я же сказал: всё нормально, командир. Ты машину водить умеешь?

– А зачем ты спрашиваешь?

– Так, на всякий случай. Если мне совсем худо будет, за руль сядешь.

Ополченцы остановились и выскочили из машины. Двое залегли у дороги, а ершистый командир отчаянно махал рукой, как регулировщик, показывая жестами водителю реанимобиля: проезжай, проезжай, не останавливайся! Когда скорая проезжала мимо Ерша, все в салоне услышали его крик:

– Ну, счастливо, будь здоров, пацан!

Машина уносилась всё дальше и дальше, а сзади раздавались стрёкот автоматов, а глухие разрывы гранат: ополченцы завязали с кем-то бой.

Впереди уже видны здания пограничного КПП, с правой стороны дороги тянется длинный хвост автомобилей, а у ворот таможенного поста толпятся беженцы с баулами, сумками, тележками, чемоданами, узлами. Гомон, гвалт, плач, напуганные, усталые, плаксивые лица детей. Михаил хотел остановиться и пристроиться в хвост автомобильной очереди, но Сергей Васильевич закричал:

– Куда?! Гони к воротам! – Увидев, что глаза Михаила залиты кровью, оторвал от бинта длинную полосу марли, подал: – На, вытри.

Михаил, не отрывая взгляда от дороги, протянул назад руку, взял бинт и стал вытирать с лица кровь, повторяя:

– Ничего, ничего, прорвёмся.

В открытые окна доносились злые крики:

– Эй, куда прёшь! В очередь вставай, мы здесь уже двадцать часов стоим! Детей задавишь! Да он, кажется, ранен! Кого он везёт, наверно, начальника какого-нибудь. Держите его, люди!

Вот молодой здоровяк, раскинув руки в стороны, встал на дороге, всем видом давая понять, что он не пустит машину дальше. Михаил остановил автомобиль и спросил:

– Что делать-то? Порвут, на хрен, на органы.

Здоровяк не спеша обошёл машину, открыл дверцу справа и, заглянув внутрь, начал качать права:

– Эй, вы чо, совсем обнаглели! Видите, народ стоит, а вы прёте, как на танке. – Увидев малыша в боксе, который с трубкой во рту часто дышал, уставившись глазёнками в крышу машины, спросил: – Чо это с ним?

– Понимаешь, парень, – начал объяснять Сергей Васильевич, – нас на той стороне ждут. А у нас кислород кончается. Ну, ты сам понимаешь – сгинет малец.

– А, понятно, – протянул басом здоровяк, потом посмотрел на пулевые отверстия в кузове, на встревоженную Веру, на окровавленное лицо Михаила, покачал головой и сказал: – Щас, организуем.

Он тихонько захлопнул дверь, снова распахнул ручищи и закричал на толпу, которая преградила дорогу:

– А ну, освободи! Раненый там! Младенец! Девочка! Совсем кроха! Давай, давай, отойди!

Михаил тронул машину и на малой скорости двинулся вслед за парнем. Толпа обволокла реанимобиль и заглядывала внутрь стоглазым любопытным взглядом, пытаясь рассмотреть Женечку. Вера не обиделась на парня за то, что он спутал мальчика с девочкой, она была так благодарна этому здоровяку, что глаза её невольно стали мокрыми, а губы задрожали от еле сдерживаемого рыдания. Автомобиль плыл в людской реке до самых ворот, пока навстречу не вышел российский пограничник – зона таможенного контроля. А Вера долго смотрела в заднее стекло реанимобиля и думала об ополченцах, об их командире со странным прозвищем Ёрш, который принял бой за её Женечку. «Как они там? Живы ли? – думала она с тревогой и про себя молилась: – Господи, Мать-пресвятая Богородица, помогите им, спасите их!»

Пограничник проверил документы:

– Хорошо, всё в порядке. Вам повезло, что вчера отсюда сбежали незалэжники, а то бы они вас помытарили. Прежде, чем пропустить, они всех спрашивали, как беженцы относятся к новой власти и новому президенту; говорят ли они на мове, считают ли себя украинцами и заставляли кричать: «Слава Украине! Украине слава!» – Пограничник посмотрел на усталые лица пассажиров, на ребёнка, на раненного водителя и вздохнул. – Но машину пропустить не могу – документов на неё нет. Там вас уже ждут. – Он кивнул головой за спину.

– А как же мы без машины, – запротестовал Сергей Васильевич. – Мальчик не может жить без кислорода, он умрёт без него.

– Всё равно не могу, – ответил пограничник, снова посмотрел на Веру, на шофёра, добавил: – Ладно, придумаем что-нибудь.

Он отошёл, переговорил с офицером и махнул кому-то рукой. С российской стороны навстречу им двинулся реанимобиль с ростовскими номерами, встал рядом с ними. Дверцы обеих карет скорой помощи распахнулись, Женечку перенесли и подключили к аппарату искусственного дыхания. Женщина-фельдшер спросила:

– С ним едет кто? – Увидела Веру. – Вы мамочка? Пересаживайтесь.

Вера вышла из реанимобиля, подошла к врачу и водителю:

– Спасибо, Сергей Васильич. И тебе, Миша. Ты вон, пострадал из-за нас.

Михаил лишь отмахнулся – мол, ерунда, а врач ответил:

– Да брось ты, Вера. Ведь мы же сейчас на войне. А в бою товарищей не бросают. Вот Ёрш это точно знает. Вы езжайте, езжайте. Я верю, с Женечкой всё хорошо будет, его обязательно вылечат, вырастет здоровый парень, женится, внуков тебе народит.

– А вы как же, Сергей Васильич? – спросила Вера. – Может, с нами поедете.

– Нет, Вера, не могу. – Он показал головой за спину. – Там нас больные ребятишки ждут. За нас не беспокойся, ведь мы русские, мы всё выдержим, выдюжим и победим – вот увидите. Привет матушке России!

Автомобиль резво бежал по ровному шоссе среди просторных, наливающихся новым урожаем, полей, мимо озёр, лесов и деревень. Женечка круглыми глазами смотрел на родное мамино лицо и, как всегда, улыбался. А Вера неотрывно смотрела на сына, словно не видела его сто лет, и никак не могла им налюбоваться.

Она наконец-то спокойно вздохнула, посмотрела в боковое окошко, увидела на высоком дереве пару больших птиц, которые хозяйничали в своём гнездовье. Улыбнулась:

– Ой, аисты!

– Да, это аисты, – эхом отозвалась фельдшер. – Говорят, тем, кто их увидит в дороге, они приносят счастье.

Внезапно раздался резкий хлопок, похожий на выстрел артиллерийского орудия. Вера вздрогнула, закричала и инстинктивно прикрыла своим телом сына. В глазах Женечки тоже плеснулся ужас, и он заплакал. Несколько мгновений спустя Вера испуганно спросила:

– Что это было?

– Успокойтесь, успокойтесь, милые мои, – ответила женщина. – Не бойтесь, теперь вам бояться нечего. У нас тут учения недалеко проходят. Вон, видите, самолёт летит, это от него такой грохот.

И лишь сейчас, в эту секунду, Вера поверила, что война позади и что теперь всё будет хорошо…

6 августа 2014 года.

Никонов Александр Фёдорович, известный русский писатель, автор многих книг прозы. Живёт в г. Димитровграде. Член Союза писателей России.