Елена Тарубарова
«Русская планета» побеседовала с автором 30 книг о жизни ульяновцев.

Геннадий Демочкин — автор 30 книг серии «Антология жизни», которая рассказывает о судьбах ульяновцев — известных и не очень. О тех, кто оказывал влияние на жизнь всего региона, совершал каждодневный подвиг на своем месте и своей биографией заслужил, чтобы память о них сохранилась на века.

С Геннадием Демочкиным я встретилась в холле городской библиотеки, где была назначена презентация его новой книги «Милое сердце». Там он ждал героиню этой книги — Заслуженного врача России Татьяну Губареву.

– Вы 25 лет в профессии журналиста, сменили много мест работы. Какую из должностей считаете самой важной?

– Собственный корреспондент во Всероссийской теле– и радиокомпании. Я был главный «человек из Москвы», который освещает жизнь всей области. Мы работали на «Радио России» и на программу «Вести». В 1998 году, когда в Ульяновске голодали учителя, даже Примаков комментировал наши кадры с места событий. А уж когда после голодовки умер учитель… Я даже на BBC тогда сделал передачу.

– Сегодня вы презентуете свою новую книгу. Как она издавалась, каким тиражом, где ее может найти заинтересованный читатель?

– Она есть во всех городских библиотеках, хороший тираж — 500 экземпляров. Издавалась она на деньги Татьяны Александровны (Губаревой — Примеч. авт.) Это не всегда, но часто так — кто заинтересован, тот и печатает. Зависит от возможностей, конечно.

Геннадий Демочкин должен типографии, которая издала четвертый «большой» том его «Антологии», более 140 тысяч рублей. Долгу уже четыре года, но платить Демочкин не готов. Издание книги стоило 400 тысяч. 100 тысяч писатель выиграл в федеральном литературном конкурсе. Еще около 140 тысяч нашлось из спонсорских средств. Оставшуюся сумму писатель по сей день найти не может. По словам Демочкина, раньше в издании книг помогали многие местные бизнесмены, руководство области. Но сейчас не помогает никто.

– Я жертвую многим необходимым для своей семьи, лишь бы книги выходили, — говорит Демочкин. — Но этого мало. В 2007 я получил специальный приз Всероссийского конкурса краеведческой литературы «Малая Родина». Сразу после этого попытался получить поддержку на издание книг у тогдашнего министра культуры области — она заявила, что министерство это не интересует. А на мое упоминание о том, что я победил в конкурсе, сказала просто: «Я вас поздравляю».

– Вы пишете в жанре романа-биографии?

– Нет, я бы это романом вообще не стал бы называть. Я себя называю «литератор–документалист», и жанр «антологии жизни» считаю новаторским. То есть я историю чего- или кого-либо излагаю в виде «реки времени» — нарезки из воспоминаний очевидцев, выдержек из документов, публикаций, дневников, писем. Это все вместе создает ощущение, что проживаешь жизнь вместе с героем.

– А чем это отличается от журналистского исследования?

– Это не журналистика. Как сказал московский писатель и публицист Дмитрий Шеваров (мы с ним однокашники по уральскому университету), там, где вроде бы все хожено-перехожено, я нашел свою тропинку. Я работаю на стыке литературы, журналистики и истории. Это достаточно сложно. Профессиональные историки, к примеру, могут меня критиковать за то, что недостаточно выстроен научный аппарат, нет сносок…

– Почему же их нет? Вы ведь оперируете документальными данными.

– По мере возможности я, конечно, их указываю. Это ведь очень важно, когда, например, записан разговор, рассказ о событии — по горячим следам или спустя годы. О войне, например: рассказ в 1947 году, 75 или 2010. Делаешь скидку на возраст, память человека, обстановку в стране.

– Вы пишете о XX веке. Насколько сильно, если судить по вашим героям менялись за эти годы люди, их мысли, манера действия, поведение?

– Самый давний период, о котором у меня есть книга, — это Гражданская война. Случайно мне попалась тетрадка человека, который прошел Первую мировую и Гражданскую войну — это был отец Анатолия Устюжанинова, народного артиста России, актера ульяновского драматического театра, Иван Сергеевич Устюжанинов. Он записал это все еще в 30–е годы по свежим следам. Интересные такие эпизоды, потрясающие. Анатолий по первому образованию журналист, журналистом был и его старший брат, но, несмотря на это, ничего они с этой тетрадкой не сделали, так она и лежала неопубликованной. Когда Анатолий Иванович умер, его вдова передала мне эту тетрадку, и я на ее основе сделал книгу «Брат на брата», изучив, кроме этого, еще много документальной литературы. Здесь, в этой книге, на фоне страшных испытаний, можно почувствовать нравы того времени. Народ остался народом — не озлобился, не озверел. Это большое достояние нашей страны. Мало того, в 20–е годы, после всех этих лишений был такой энтузиазм! Мол, счастливый мир будем строить!

– И если сравнить это настроение с более поздними периодами?

– Есть у меня несколько военных и предвоенных героев — периода Великой Отечественной. Например, героиня книги «Вера и правда» — Вера Ивановна Соловьева. Девчонкой в 42 году закончила пединститут и стала учительницей в Мелекесе. У нее была бронь, никто ее на фронт не гнал, но она добилась призыва и прошла всю войну зенитчицей до освобождения Освенцима. Рассказывала, что пришла в 42 году в класс — а там ни одного мальчишки, подумала: «Прогуливают, паразиты». А оказалось — все мальчики в военкомате, и самой, здоровой девке, стыдно стало отсиживаться. Вот такие были патриоты.

– А если сравнивать с нынешними вашими героями?

– Вот Татьяна Александровна — дочка фронтовика. Через всю книгу о ней идут рефреном выдержки из фронтового дневника ее отца. В его записях рядом рассказы о девчонках–подружках и об очередных боях, где «опять не убили». А ему ведь было 19 лет! Дети фронтовиков, те, кто сохранил память о них — во многом отличаются от тех, кто ничего этого не помнит — они и к своей жизни по-другому относятся, ответственнее и ко многому вообще по-другому. Я это знаю, сам такой.

– Что же все-таки у них общего?

– Общего у всех моих героев — то, что они все любят Родину, любят Россию. Конечно, разрушительные процессы 90–х на людей повлияли. Я эти изменения чувствую. У меня, к сожалению, слишком мало материала о наших молодых современниках. Интересные люди и среди них есть, но не каждый может решиться рассказывать о себе, публиковать свои мысли, дневники. Мне хотелось бы больше общения с молодыми, в первую очередь потому, что они устремлены вперед, в будущее. Я несколько устал от людей, рассказывающих о своем прошлом, переживших потери, разочарования и боль. Хотелось чего-то незамутненного, современного. Я хотел сделать книгу о юной девушке, авторе хороших стихов, дневника, который она вела с пятого класса, но не получилось.

– У многих писателей со временем появляется желание как-то по-новому проявить себя: сменить форму, масштаб произведений, проявить себя в новом жанре.

– У меня есть книга «Родители». В ней я решил написать историю своей семьи и свою историю — все, что удалось узнать. Об этой книге я могу сказать, что это роман. Тоже, конечно, документальный. Но там есть признаки романа: главный и второстепенные герои, развитие темы, много сюжетных линий… Мой товарищ, тюменский писатель Виктор Егоров сказал, что приравнивает «Родителей» по значимости к «Войне и миру». Сказал, что это такая народная история, по глубине не уступающая произведению Льва Толстого. Она отличается от истории, которую создают историки. Они создают историю государства, а это — история народа. Там масса мельчайших деталей, которые невозможно выдумать — их можно взять только у живого человека. В этой книге сплошь субъективизм, очень много эмоций.

– Эта книга издана?

– «Родители» вышли крошечным тиражом — собрал с друзей по тысяче и издал 70 экземпляров. Буквально вчера вот отдал в набор новую книгу «Летняя тетрадь» — это мое ощущение сегодняшней жизни. Я все лето вел тетрадку, записывал то, о чем я думаю, о чем переживаю, о чем мечтаю. Эта книга также частично обращена в прошлое, и также, я бы сказал, достаточно пессимистична.

– А вы ее с какой целью отдали набирать — печатать? Каким образом, если у вас долг?

– В другой типографии напечатаю. Я ведь те 150 тысяч долга все равно не отдам, а «Летняя тетрадь» обойдется в гораздо меньшую сумму. Я ведь сейчас дошел до тиражей в 70–100 экземпляров. Для сравнения — «большие» тома «Антологии» выходили тысячными тиражами, и даже один том я повторил, то есть он имеет тираж две тысячи. Позже были книжки и по 500 и по 250 экземпляров тираж, а теперь вот уже дошел до ста.

– Как человек попадает к вам в герои?

– В основе книги лежит какой-то человеческий документ: письма, дневники. Книжка «цепляет» за книжку. Как получилась книга об Анатолии Скочилове, руководителе области в течение 16 лет? Я работал над большой «Антологией» в 70–х годах, сидел в архиве современной истории и смотрел переписку, которую Скочилов вел с руководителями ЦК КПСС. Я увидел, какие проблемы он решал, какие вопросы ставил перед Москвой, перед Центром, и просто влюбился в эту личность. Потом, когда эта книжка презентовалась, ко мне подошел человек — гвардии полковник Юрий Иванович Ильин — и говорит: «У меня есть письма с фронта моих учеников. Я перед войной окончил танковое училище, оказался хорошим учителем, поэтому меня на фронт не взяли, а оставили преподавать. Я выпускал курсантов, они уходили на фронт и оттуда писали мне». Потом мне как-то позвонил человек и рассказал, что у его знакомой есть две связки писем — одна от отца из ГУЛАГа к матери, другая — от матери в ГУЛАГ отцу. Это была основа книги «Право переписки».

– Вам никогда не хотелось уйти от чужой инициативы? Донести до мира свою собственную мысль, что-то проповедать, преподать?

– А я проповедую. В «Родителях» я сам по себе, в «Летней тетради». Книга «Неоконченный разговор» очень личная, появилась после того, как умерла моя любимая учительница — Тамара Павловна Млынская. В промежутке между 9 и 40 днями я письменно с ней общался. В том жанре, что я пишу, легко укладывать любой материал — и чужой и свой. Практически в каждой книге у меня есть рубрика «Из блокнота составителя», в ней я обязательно отмечаю то, что считаю важным.

– Вы интересуетесь литературным процессом, новыми писателями?

– Очень мало читаю. В отличие от перестроечных времен, когда активно начали печатать ранее запрещенных писателей. А все эти громкие имена… Если уж только все говорят — надо-надо, или вдруг случайно что-то в руки в нужную минуту попадет. Я просто очень занят: за 12 лет написал 32 книги (два тома написаны, но не изданы), мне хватает всех этих старых газет, журналов.

Отслеживать какие-то новые течения — это отвлекает. Вспоминаю слова героя фильма «Укрощение огня», очень мною любимого, чьим прототипом был Королев, создатель ракет. Этот герой был трудоголиком, и когда его товарищ спросил: «Зачем ты так себя загоняешь? Почему не сходишь в театр или не почитаешь книгу?» , тот ему ответил: «Потому что то, чем я занимаюсь, для меня интереснее». Вот и у меня так. У меня в знании зарубежной литературы большие пробелы. Взялся вот читать Сэлинджера «Над пропастью во ржи» и вообще не понял, что там такого, что может повлиять на судьбы молодых людей всего мира. Может быть, просто каждое произведение нужно читать в свое время.

– Как вы относитесь к тому, что литературу и другие виды искусства пытаются регулировать: запрещать мат, например?

– В той книге, что я вчера отдал верстать, есть слово «сука» и выражение «как бык нассал». Мне показалось, что это сочно, значит, надо и можно. У Жуховицкого прочитал: «Чтоб ты не путался со всякими б…». Не обязательно слово полностью произносить. Но есть ситуации, когда по-другому не скажешь. В книге «Вера и правда» Вера Ивановна рассказывает эпизод, как она вернулась с фронта и пришла к ней в гости подружка, что всю войну в Мелекесе провела. И начала та подружка рассказывать, как ей во время войны хорошо было, сколько мужчин здесь перебывало, по скольким она ходила, жаль, мол, что война кончилась. «Я эту блядь чуть не задушила, — сказала Вера Ивановна, — Меня насилу мать от нее оторвала». И я это в книге оставил. И если бы меня сейчас пытались поправить, то я бы ответил, что Вера Ивановна в этом контексте имеет право именно так эту женщину называть.

– Вы награждены памятной медалью «Патриот России». Она выдается за большой вклад в совершенствование системы патриотического воспитания граждан России. Как вы сами оцениваете свой вклад в это дело? Зачем оно нужно?

– Для меня патриотизм — самое глубинное и сокровенное чувство. И на пустом месте он не возникает. Любить — это еще немножечко знать. В своей работе я сохраняю для будущих поколений то, о чем думали, на что надеялись и чем дышали их предки.

– Вы гордитесь наградой?

– Да, горжусь. Не так уж и много мне воздается в этой жизни. Принято считать, что литература — это частное дело человека. Хочет он писать романы — пишет, при удачном раскладе их купят, и человек станет богатым. Мое дело — общественно полезное, это не литература, а что-то другое. В нем как раз много того, что наполняет понятие «патриотизм». Я пишу не для детей, не для учеников, а для учителей, чтобы они могли этим состоянием наполниться и, в свою очередь, передать его дальше.

– Вы еще и рисуете, оформляете свои книги. Это творчество в чистом виде?

– Это арт-терапия. Ее, знаете, к душевнобольным применяют. У меня подзаголовок в «Летней тетради» — «Записки душевнобольного». То есть человека, у которого болит душа.

– Чем вы сегодня зарабатываете на жизнь?

– Мы создали корпункт из трех человек, частную организацию, чтобы где-то иметь трудовую книжку и было, откуда уйти на пенсию. Сейчас у нас договор на информационное обслуживание одного из районов области — этого хватает на аренду и мизерную зарплату. Но куда-то еще устраиваться не хочу. Я живу каждый день как последний, и хочу как можно больше успеть. У меня еще целый шкаф нерасшифрованных пленок с воспоминаниями людей.

– Стоит ли молодым идти в писатели? Можно ли здесь сделать карьеру?

– Прожить писателю за счет своего творчества невозможно — только если совмещать писательство с еще какой-то работой. Но если у человека есть несомненный дар — то тогда не грех и в кочегарке работать, если при этом писать книги. В Ульяновске был журналист Александр Андрюхин, который в какой-то момент начал писать прозу. Он уехал в Москву, где трудно пробивался, поначалу жил в разрушенном доме, которого уже не было по документам. Устроился работать в «Коммерсант», начал продавать тексты людям в издательства как литературный «раб». Но, по последним данным, у него вроде бы все хорошо.

– Разве возможно так жить и при этом продуцировать какие-то идеи, идти с ними к людям?

– Через это многие прошли. Даже классики: вспомним Джека Лондона с его Мартином Иденом. Цой работал в кочегарке. Если у тебя есть напор в башке, страсть и жар, то его трудно пропить и прогулять. Хотя возможно. Поэтому ответственности перед собой тоже никто не отменял, нужно такие себе условия выбирать и создавать, чтобы ты мог реализоваться.

– Что вам нужно для счастья?

– Много. Сейчас в этом мире тревожно — мне плохо. Над Россией угроза — мне плохо. Я уже не могу быть счастливым. Когда-то, в третьем классе, мы проходили сказку «Цветик–семицветик». Учительница дала нам задание: придумать свои желания на каждый из лепестков. Любые. Условие было одно: желания должны были быть честные — велосипед так велосипед, торт так торт. Когда она проверила наши работы, то отругала меня за неискренность. Первым и главным моим желанием было: «Чтобы не было войны». А это и правда было то, чего я хотел и до сих пор хочу.

Для самого себя у меня довольно скромный список желаний. Мне не надо ни дорогой одежды, ни дорогой еды, ни даже путешествий. Я хочу, чтобы мне было чем платить за квартиру, и чтобы выходили книги. Пусть даже тиражом в 100 экземпляров.