Сергей Селеев
Корреспондент «Русской планеты» побывал в геронтологическом центре и побеседовал с его обитателями.

В Ульяновском геронтологическом центре размещаются более 500 человек, и у каждого уникальная история жизни. Каждый из них словно доказывает всем, что не «доживает свой век», а остается полноценным, активным членом социума.

«Лечи меня, умирать собираюсь»

– Так, я вас записала, — говорит дежурная медсестра. — Вот, держите бонусный «пятачок», возьмите себе бахилы в автомате.

В этот раз выпали розовые. Надеваю бахилы и поднимаюсь на лифте на 8 этаж типового советского девятиэтажного общежития.

– А Лидии Александровны нет, она ушла в аптеку, — говорит ее соседка.

Лидия Александровна – удивительная женщина, которая знает биографии большинства жильцов и идеально подходит на роль проводника.

Придется подождать. Сажусь на кушетку рядом с лифтом.

– Лечи меня! — где-то в углу фойе на другом конце длинного темного коридора властно требует бабушка.

– А ты заболела? — спрашивает ее медсестра.

– Умирать собираюсь, — отвечает она.

Из массажного кабинета выходит человек. Проходит, подволакивая правую ногу, и садится рядом со мной.

– Давно вы здесь? — интересуюсь я.

– Где-то полгода, — с трудом выговаривая слова, произносит он. — Но я временно здесь, после болезни. У меня плохая болезнь была — инсульт. Вообще, у меня семья, трое детей, сестра. Только они не хотят, чтобы я домой вернулся, — с сожалением говорит он. — Я не люблю ругаться, добрый я. А они видят, что я добрый, значит, можно издеваться. А я и квартиру оставил сестре, и дом им.

– Как вам здесь?

– Да ничего. Но дома-то все равно было бы лучше.

– Здравствуйте! — прерывает нашу беседу моя знакомая, Лидия Александровна.

– Я приехала сюда 10 ноября 2013 года и попала в каталажку (карантинный бокс, куда попадают все, кто отлучался на срок свыше 5 дней. — Примеч. авт.), — В молодости я с парашютом прыгала, машину водила, депутатом была. Два раза. Народным заседателем в суде была. Мест работы поменяла очень много, причем так экстравагантно. Начинала работать в Ярославле, за мной туда приехал мой муж, мы расписались. И получилось, что у меня трудовая книжка на девичью фамилию, диплом на девичью фамилию. Я 40 лет проработала в Средней Азии, двух девочек там родила. И когда мы приехали в Россию, нам пришлось разводиться, потому что документы были недействительны, а их нужно было подавать на гражданство. Ох, сколько помучали. И по семейным обстоятельствам попала сюда. Ну, пойдемте к Зое Ивановне, она нас давно ждет. Она очень интересная, но своеобразная женщина.

– Это наш концертный зал, там сейчас репетируют, — рассказывает мой проводник, пока мы идем в другой корпус. — О, а это наши стенды — они каждый раз меняются.

Мы идем через длинный светлый переход. На стенах репродукции: Шишкин, Айвазовский, Репин. По ними к стенам прикреплены поручни для удобства жильцов.

Соседний корпус — советская пятиэтажка, длинные коридоры, маленькие комнаты на одного или двоих человек. Резкий контраст с обстановкой в девятиэтажке. Ремонта здесь давно не было, запах тяжелый.

– Здравствуйте, Зоя Ивановна! — здороваемся с хозяйкой.

– Здравствуйте! Что же вы как поздно? Я вас ждала-ждала. Давайте теперь подождите, пока я переоденусь. Платье надену.

Мы выходим в фойе. Здесь диван и два кресла. Негромко работает телевизор.

– Извините пожалуйста, как вас зовут? — спрашивает Лидия Александровна грузного мужчину с седой бородой и длинными волосами, перехваченными резинкой.

– Никита Сергеевич, — он говорит четко, выговаривая каждую букву.

– Как этого, как его… Хрущева, — улыбаясь, припоминает Лидия Александровна.

– Да, меня так в детстве и звали, — равнодушно отвечает мужчина.

– А вы картины рисуете, я слышала? Когда-нибудь покажете?

– Ну, это не картины. Это всего-навсего черновики. Причем недоработанные. Их надо дорабатывать. И если уж на то пошло, то у меня есть желание их доработать, но условия-то неподходящие. Надо где-то закрыться, например, в читальном зале или комнате релаксации.

– Конечно можно, не выгонят же! — горячо аргументирует Лидия Александровна.

– Выгнать не выгонят, но телевизор включат, сам уйдешь, — сетует Никита Сергеевич.

«Обувь должна быть женская, а не старческая»

– Ко мне можно заходить! — Зоя Ивановна вышла в роскошном платье. — Моя знакомая из Северодвинска, с которой мы познакомились в Сочи, прислала мне уже 9 посылок. Вот и туфли прислала. Посмотрите! — она тянет носок. — Я, правда, расстроилась, что каблук маловат — старушечий. Обувь должна быть женская, а не старческая. Она думает, что мне уже много лет, а я хочу быть женственной во всем. Но не совсем получается.

– А платье вам понравилось? — спрашиваю.

– Не столько мне, сколько окружающим. Я ношу более скромное все, а здесь много цветов. Надела, пошла в медпункт, еще там в другие места и все восхищались: «Какое красивое, какое красивое!» Не в моем, конечно, вкусе, но я мирюсь. У меня и так много хорошего, что в моем вкусе. Вот смотрим мы по телевизору, как одевают стилисты. И у меня такая же одежда есть. Но прическу я не знаю, как мне сделать.

Зоя Ивановна родилась в 1929 или 1930 году. Отца не помнит совсем, о матери остались лишь смутные воспоминания. В два года Зоя Ивановна попала в детприемник, в три ее распределили в детдом, но детдома были переполнены и их направили в деревню — Юрьевку. Там она отучилась до 5 класса, а в 13 лет пошла работать на завод им. Володарского. Во время войны и сразу после работала на заводе, затем закончила Казанский университет, работала отладчиком ЭВМ, писала технические условия шифраторов-дешифраторов на ракетном заводе в Воткинске.

– Из детства я помню, как мать грела одеяльце над огнем, заворачивала меня в него и прижимала к себе. Очень мало воспоминаний. Когда замуж вышла, меня заставляли назвать свекровь мамой. С трудом, с большим трудом сказала. А папу никто и не упоминал. Однажды только тут уже что-то было организовано, выпивали и кто-то сказал: «За твоих маму и папу!»

– Есть еще одно воспоминание: был солнечный, очень яркий, красивый день. Кто-то на конях въезжал в озеро — мыли лошадей. Рядом, наверху была цветущая сирень. Это было в какой-то деревне. Я ее потом, когда уже жила здесь, искала. В читальном зале мужчины разговаривали между собой и упомянули, что в такой-то деревне много людей с фамилией Игнатьевы. Я пришла на автовокзал, спросила, как доехать до этой деревни и поехала. Приехала, пришла в администрацию: первый этаж — никого нет, второй этаж — никого нет, стулья перевернуты. На третьем этаже женщина сидит, спрашивает: «Вам кого?»

А я и не знаю. Объяснила кое-как. Ну, она дала адрес. Я вышла, но какая там улица — все уже разломано, переломано, домов немножко. Подбегает мальчик: «Вам куда?»

Ну, я объяснила, он взялся проводить. Привел меня к одним, а там ремонт. Я рассказала свою историю, как искала по газетам. Они меня приняли, сказали, чтобы приезжала в гости. Без меня уже посовещались, поняли, что не совпадают приметы деревни. Но все равно сказали, чтобы приезжала. Я была у них раз пять. Мне нравится большая семья, сажусь с ними, как своя.

Осматриваю обстановку комнаты — стол, заставленный чайными принадлежностями, кровать, тумбочка, книги, бумаги, сувениры и фотографии на стене.

– Сознание мне мое не дает сюда что-то покупать, украшать, — перехватывает мой взгляд Зоя Ивановна. Она встает, чтобы налить воду в чайник.

– А как вы сюда попали? — спрашиваю, расставляя чашки на стол.

– Меня отправила сюда перестройка. Я жила нормально и все у меня было. 3-х комнатная квартира, дача, муж и свекровь. Схоронила свекровь, схоронила мужа. И все досталось преступникам. Приехала как-то с дачи, а мне и говорят: «К тебе приходили». Я увидела, что все правоохранительные органы на стороне преступного мира. Потом я упала, получила перелом шейки бедра. У меня никого нет, я детдомовская, ухаживать за мной некому. Один врач говорит: «Я все сделаю». Вот он много-много справок собрал, выписали путевку и так на носилках и принесли сюда. И все, я уже больше никуда не ходила — была лежачая. Стала тут жить. А здесь люди разные бывают, плохих много. Из сумасшедшего дома много, которых вылечили, а домой не берут. Общения никакого нет, конечно.

– А чем занимаетесь?

– Уже лет пять в сентябре-октябре я езжу на юг. В этом году, когда приехала, погода была хорошая. Температура воздуха 27 градусов, воды — 26 градусов. Я всегда к хозяйке приезжаю, все оставляю и тут же на море. Купалась, плавала. А на следующий день пошел дождик. Ну, я искупалась, пошла по магазинам. На мокрый пандус наступила, нога моя левая поехала. Я на нее опираюсь, а она уже встала неправильно, сосуды лопнули, кровища течет. Встать не могу, стоять не могу. Вот, думаю, так теперь буду отдыхать. Подошел мужчина, спрашивает, куда отвезти. Он на своей машине, а я вот такая… Перелома не было, бинтом эластичным замотали. Ну, я прихожу на пляж, все это раскручиваю, плаваю, закручиваю. Все равно ходила, купалась. Я боевая.

– Один день я искупалась, а потом шторм 6 баллов. Но я все равно приходила смотреть хотя бы. Так красиво! Огромная гора идет на берег, забрызгает четырехэтажный дом и отходит. Так было неделю, а потом воды остыла, перемешалась. Вода уже холодная, но море гладкое-гладкое — как не купаться? И я в этой холодной воде купалась. Сразу обжигает, но поплаваешь и привыкаешь. Подолгу плавала, потому что выходить плохо: булыжники.

Вскипел чайник. Вернулась Лидия Александровна, выходившая в свою комнату.

– Конечно, нельзя здесь жить как хочешь. Только-только приспособишься, а у тебя выбросят все, — жалуется Зоя Ивановна. — Такая жизнь, куда деваться. Такая жизнь. У меня здесь, например, выбросили вместе с бумагами документы на квартиру. Нянечки были очень хорошие. Здесь же был авиационный завод — за каждого ребенка давали комнату. Вот все нарожали, а завод обанкротился. Вот эти женщины с высшим образованием и пошли нянечками работать. Относились очень хорошо. Когда брали интервью, я всех нахвалила. Проживающие прочитали и начали меня за это ругать. Многие были недовольны. А у нас хорошие медсестры, я их уважала. Но вот выбросили мои бумаги.

– Завтра будет проверка по экологии, я уже трясусь. Все попрятала, чтобы не выбросили. Но Зоя Ивановна, кто виноват, что мы такие старенькие, забываем? — возражает Лидия Александровна.

– Но я хочу так жить! У меня тут журналы, газеты, бумаги. Я почитала книгу, надоело, читаю журнал. У творческого человека всегда беспорядок! — она повышает голос.

– В голове! — подначивает Лидия Александровна.

– Почему в голове? Беспорядок в голове — это у сумасшедших. А я, милая моя, такой институт кончила, такие системы, ракеты отлаживала, — Зоя Ивановна смеется.

Разгорается небольшой спор. Видно, что женщины на разных позициях.

– Ты знаешь, к Галке вот так же пришли, но Виктор Палыч сказали им: «Как хотим, так и живем». И выгнал их, — делится Лидия Александровна.

– Правильно, она живет, как за каменной стеной. Для женщины важна опора, а у меня ее нет. Я не нашла себе ее. Но вот ты со мной общаешься, разговариваешь, мне уже приятно, — Зоя Ивановна говорит без горечи.

–— А на меня вот Тамара обиделась. Я с ужина заходила к ней, разговаривали, телевизор смотрели. А когда я телевизор купила, она мне говорит: «У тебя же свой есть». Мне показалось, что она не хочет, чтобы я приходила. На другой день она то же самое сказала. Я перестала приходить, а она обиделась. Недопонимание.

Мы идем в соседнюю комнату к Тамаре Михайловне. С постели она не встает.

– Меня муж сюда продал. Он художник, его родная дочь забрала. А мне он комнату оплатил и уехал, — говорит холодно Тамара Михайловна.

Мы извиняемся за беспокойство и выходим. Прощаемся с Зоей Ивановной и возвращаемся в девятиэтажку.

«Всем надо быть человеками»

– Пойдемте к Галине Яковлевне и Виктору Павловичу — замечательная пара, —предлагает Лидия Александровна.

Мы находим Виктора Павловича за игрой в бильярд.

– А Галина Яковлевна ушла за ужином, — говорит он с сильным украинским акцентом. — Давайте утроим званый ужин! Лида, найди Галю, и накрывайте на стол у нас.

– Шесть лет уже здесь, — говорит Виктор Павлович. — Сам я родом с Украины. Жена первая отсюда, из Тереньгульского района. Жил в Сибири, возил вахтовиков. Жена у меня поехала отдыхать, а на обратном пути облучилась — Чернобыль взорвался, а поезд как раз в этих местах проезжал. Никто ничего не знал. Потом через какое-то время она заболела. Мы сюда переехали из Сибири. Жена умерла, а я попал сюда. Тут женился первый раз, потом второй на Гале. Ну, давай, разбивай!

– Пойдемте, все готово, — приглашает нас Галина Яковлевна. — А Лидия Александровна принесла еще и вино.

Галина Яковлевна — «человек обкомовского направления». Родом c Украины, училась в Пятигорске в институте иностранных языков на преподавателя испанского языка. В Ульяновск приехала в 1970-м году. Устроилась на работу во Дворец пионеров. Попала в поездку в Марокко, после нее перешла на работу в организацию «Спутник» — по приему иностранных туристов. Затем работала инструктором на заводе «Искра». По семейным обстоятельствам переехала в санаторий им. Ленина, в Ундорах.

– Когда у меня по состоянию здоровья встал вопрос, я решила поехать сюда, — рассказывает Галина Яковлевна. — Услышала по радио рекламу: «Геронтологический центр предлагает отдых на месяц, 1 000 рублей в день». Я, конечно, знала, что это такое. В 2013 году я взяла путевку сюда. С 1 по 7 октября я прожила здесь в VIP-комнате так называемой. Там шикарный номер: большая комната на одного человека, меблирована — печка, холодильник, телевизор, новейшая мебель, ремонт. Там размещают людей, которые платят наличные деньги — 1 000 рублей в сутки. Я отдала свою пенсию, честно тебе скажу. У меня было 7 800, вот 7 000 за семь дней я отдала. Так вот, я попала с 1 по 7 октября. А там же день пожилого человека. Хотя я его называю Днем доброты и милосердия, так на поздравительной открытке было написано, мне очень понравилось.

– Да, приняли ее, как богатую даму, — смеется Лидия Александровна.

– Ха-ха-ха, да, подумали, что позволяет себе такие моменты! А как узнали, что у меня пенсия 7 800…

– Вот такая пенсия у советских педагогов и инженеров, — перебивает ее Лидия Александровна.

– Нет, у инженеров на 20 рублей больше! Но какая разница, какая пенсия, всегда надо быть человеком! Каждый из нас должен быть человеком. Поэтому, если бы все были хоть на 50% человеками, без каких-то там эпитетов, то у нас было бы все хорошо.