То, что нынешний год объявлен Годом литературы, само по себе говорит об ощущении некой неудовлетворённости литературными делами – и в той части общества, что не потеряла ещё навык к чтению, в том числе и в государственных структурах, инициировавших этот план. Достаточно вспомнить, что указ о проведении Года литературы подписан Президентом РФ, Организационный комитет по проведению Года литературы сформирован распоряжением председателя правительства, а возглавляет его председатель Государственной Думы РФ.

Что же тогда вызывает неудовлетворение и заставляет объявлять Год литературы?
По нашему глубокому убеждению, причина одна: резкое изменение её статуса. Из важнейшей сферы общественного сознания, в которой формировались национально значимые культурные образы, модели личного и социального поведения, способность чувствовать и думать, иными словами – важнейшие принципы русского взгляда на мир, литература превратилась в сферу частную, локальную, едва ли не приватную, а читающая публика разбрелась в соответствии со своими пристрастиями и представлениями, оформленными разнообразными премиями и «толстыми» журналами. И вот итог за последние 15 лет: русская культура утратила присущий ей на протяжении последних трёх столетий литературоцентризм.

Масштаб подобного, воистину геологического изменения культурного статуса литературы современникам, наверное, трудно осознать. Это примерно то же самое, что смена геомагнитного поля Земли или изменение привычного облика пяти континентов, когда одни уходят под воду, а там, где только что плескался океан, появляется суша с новыми береговыми очертаниями. Но катастрофа, сменившая «полярность» русской культуры, лишив её литературоцентризма и предложив на её место массмедиа, произошла не сама по себе, не в силу неких социокультурных обстоятельств непреодолимой силы. Не потому что пришёл интернет, не потому что информация стала доступна и избыточна, не потому что нет времени читать и не потому что утвердилось клиповое мышление как результат воздействия рекламы и сериалов. Даже не в силу якобы объективных процессов глобализации, которая навязывает не только ширпотреб, но и англосаксонские стандарты образования, мышления, поведения, в которых нет места литературе и чтению, – по крайней мере, того места, которое она традиционно занимает в русском культурном пространстве.

Причина в другом – в осознанной государственной политике в отношении образования, которая велась на протяжении последних 15 лет. Эта политика привела к насильственному внедрению абсолютно чуждой нам Болонской системы, к разрушению традиционного пятилетнего высшего образования и замене его на бакалавриат и магистратуру – без чёткого понимания, зачем нам это нужно и в чём смысл того и другого. А в школе она привела к насильственному внедрению тестовой системы, принятой в англосаксонской образовательной модели и принципиально чуждой национальной образовательной традиции, генетически восходящей к немецкой ещё с петровских времён. Так пришёл в школу ЕГЭ – самое, наверное, непопулярное детище трёх министров образования последних лет.
При чём же здесь литература? Как все эти образовательные инновации отразились на литературе, её статусе в культурной иерархии, на её общественной роли и социальной значимости?

Начнём со школы, которая при всех сложностях и несовершенствах всё же является после семьи важнейшим фактором, формирующим личность. Так вот, литература планомерно и целенаправленно выдавливалась из школы и превратилась из главного предмета школьной программы во вполне второстепенный, как пение…
Нечто подобное было просто непредставимо ещё в начале 2000-х годов. Литература была основным школьным курсом, наравне с математикой, русским языком и историей. Фасад типовой школы середины века украшали барельефы Ломоносова, Пушкина, Горького и Маяковского, что само по себе было архитектурным подтверждением статуса литературы. Сочинение было первым из выпускных школьных экзаменов и обязательным вступительным в любой вуз, гуманитарный или технический. Так было в дореволюционной России, когда за партами сидели гимназисты, так было в СССР, так было в первое десятилетие новой России. Почему?

Да потому что в обществе, в педагогической среде, в семьях господствовало понимание того, что литература и сочинение по литературе формируют две вещи, необходимые личности в её социальном и национально-историческом бытии.

Первое: включает её в контекст национальной истории и культуры, укореняет в вертикали времени, даёт ощущение причастности к событиям национально-исторической жизни, как бы далеко от них ни отстоял человек. Уж так повелось в русской культуре, что национальную историю мы познаём через литературу: об Отечественной войне 1812 года знаем по Л. Толстому, созданные им художественные образы Наполеона и Кутузова для нас правдоподобнее, чем реальные исторические деятели. О том, как ощущала себя дворянская молодёжь накануне выступления 1825 года на Сенатской площади, поведал Грибоедов, и Чацкий для нас и живее, и ближе Чаадаева, Бестужева, Муравьёва… Честь смолоду беречь учил всякого русского отец Петруши Гринёва, а сам Петруша показывал собственными поступками, что есть вещи куда дороже жизни, когда отказался сплюнуть, по совету Савельича, да поцеловать злодею ручку: «Я предпочёл бы самую лютую казнь такому подлому унижению», подумает он, стоя под виселицей. О Петре Первом всякий, кто принадлежит русской культуре, мыслит категориями исторического романа Алексея Толстого.

И второе. Освоение литературы как предмета предполагает два вида деятельности: с одной стороны, это чтение как интеллектуальное и эмоциональное восприятие значительных объёмов художественного текста – как, скажем, четырёх томов «Войны и мира» или «Тихого Дона». С другой стороны, это написание сочинения, в котором и сказывается опыт подобного освоения. Это взрослый и очень серьёзный вид деятельности, в идеале близкий к литературной критике, к созданию научного текста, в котором сказывается личное интеллектуальное и эмоциональное отношение к литературному произведению, а также к литературно-критической традиции его интерпретации. Сочинение формирует у человека способность критического восприятия того, что было сделано до него; способность обнаружить разные точки зрения и умение их сопоставить или противопоставить. Скажем, выразить своё отношение к Обломову, важнейшему образу национального литературного пантеона, формирующему некие краеугольные камни национальной мифологии, и определить свою позицию между статьями Чернышевского, увидевшего в Обломове символ национального недеяния и паразитизма помещичьего сословия, и Дружинина, который создал апологию этого образа, трактуя его как корневой для русского взгляда на мир. Эти навыки критического восприятия текстов столь важны, что возникает вопрос: а можно ли вообще понять литературу, не создавая сочинения?

Ну и ещё один навык, который формирует литература. Она учит человека письменному речепорождению. Созданию собственного связного текста довольно значительного объёма, внутренне непротиворечивого и структурированного, содержащего как эмоциональную, так и интеллектуальную рецепцию прочитанного.
Это, так сказать, в идеале. В реальности первые полтора десятилетия XXI века школа двигалась в сторону противоположную.
Пресловутый ЕГЭ. Честно говоря, автор этих строк устал писать о том, что гуманитарное знание не поддаётся формализации, стало быть, проверить литературу в тестовом режиме просто невозможно. Ничего страшного, говорили адепты ЕГЭ. У нас уже давно нет вопросов о том, как звали лошадь Вронского или шпица в «Даме с собачкой»; у нас теперь эссе, со строго определённым количеством слов и чёткими критериями оценки. От себя добавим: такой формат экзамена требует клипового мышления и формирует его. ЕГЭ нанёс по литературе удар, тяжесть которого трудно переоценить, превратив его в предмет второстепенный, сдаваемый по выбору.

Другая проблема – постоянное сокращение часов на литературу, притом значительное. Тоже ведь парадокс: идёт время, объём текстов, которые должны стать предметом школьного изучения, увеличивается, а часы сжимаются, как шагреневая кожа… И что же в результате? Мы получаем выпускника школы и в перспективе – студента, мыслящего клипами и не способного создать развёрнутый, объёмный, связный и непротиворечивый текст.

К этому добавим ещё и очевидное: произошло вытеснение чтения как вида интеллектуальной деятельности всевозможными медийными продуктами и программами, ушла из повседневной жизни такая форма семейного общения, как чтение вслух. Иными словами: в современном обществе и мире сфера бытования литературы сузилась, а её социально и исторически значимые функции не могут быть «переданы» другим видам общественной коммуникации, например, телесериалам, которые тщатся воссоздать образы давнего и недавнего прошлого…

«ЛГ» №6, 2015

19 февраля 2015 года в рамках проекта «Академия литературы» популярный писатель, ведущий автор издательства «Эксмо» Олег Рой встретился с жителями Димитровграда. Встреча прошла в центральной городской библиотеке «Дворец книги».
Желающих пообщаться с известным писателем было достаточно много. Более 120 человек пришли на встречу, это были люди разного возраста, включая молодёжь.
В фойе библиотеки продавались книги Олега Роя. Прекрасно изданные, отличающиеся великолепной полиграфией, взрослые и детские издания пользовались большим спросом у димитровградцев.
В ходе встречи писатель рассказал о себе, своём детстве, родных местах, о своих книгах и творчестве, о литературном мастерстве.
Как Вы изучаете спрос детей, как понимаете, какая литература им нужна?
– Я с ними много общаюсь. С детьми должна быть обратная связь, их мнения очень влияют на мои книги. Мои дети одновременно и критики, и соавторы моих книг. С детьми нужно больше общаться, в настоящее время вообще существует дефицит общения. Библиотеки, в том числе, также должны стать центрами досуга и общения. На библиотеках не должен висеть режим работы, в котором есть выходной день. Но библиотекам надо помогать, хорошо технически оснащать их. Вон сколько денег вкладывают в спорт! Один год тренировки наших спортсменов мог бы окупить десятилетие жизни наших библиотек..! А ведь библиотекарь – это тренер нашего ума, он развивает наш интеллект и творческие способности наших детей… Есть несколько запахов, которые я всегда различаю – запах сцены, больницы и библиотеки… Люблю бумажную книгу.
Расскажите о своём проекте «Джинглики».
– Это новая серия книг, которой хочется объединить несколько поколений и взрослых и детей. Мега-проект для детей и родителей. Это книги в жанре «фэнтези», создающие особенную волшебную страну для детей, где живут забавные человечки, попадающие в захватывающие весёлые истории. Проект был запущен в 2012 году, сейчас идёт работа над мультипликационным сериалом про Джингликов. За 6 месяцев сняли 41 серию рассказов о жизни в волшебной стране. Сериал выйдет в формате 3D.
Какие книги Вы читали в детстве?
– Я воспитывался на книгах приключенческого жанра, в детстве зачитывался романами А. Дюма, Ж. Верна, В. Скотта, Ф. Купера. Когда роман заканчивался, мне казалось, что жизнь останавливалась, потому что я сжился с этими героями. Читал Тура Хейердала, от него и ещё от деда родилось желание путешествовать.
Ваше отношение к классической литературе?
–Многие сегодня говорят, что читают и перечитывают классиков, Чехова, Достоевского, что они их любимые писатели. Отчасти, это дань моде. Но думаю, что многие лукавят, когда говорят, что знают, читают и перечитывают того же Чехова. А спроси, не вспомнят даже, какую пьесу читают, и что вообще писатель написал. Я не против классической литературы, надо понимать, чем она современна сегодня, но и в современной жизни много интересных авторов, которых читают, которые пишут о близком и понятном реалиям сегодняшнего дня. Надо уважать и любить современного автора. Нужна реклама современному автору.
Какое произведение самое любимое? Что читаете сейчас?
– Любимое то, над которым работаю в настоящее время. А сейчас дочитываю Маринину.
Кого бы Вы выделили из современных писателей?
– Назову Захара Прилепина, он уже настоящий классик, хороший писатель и человек. Дружу с Донцовой, Марининой. Нравится творчество Дины Рубиной.
Мистические сюжеты, на которых строятся Ваши романы, это что, мода?
– Нет, это не мода. Такая проза всегда была и останется. Вспомните Гоголя, Булгакова. Для меня мистика – способ выразить самого себя, раскрыть замысел. Многое в жизни человека складывается не так, как он того бы хотел, чего-то он в жизни не достиг, что-то сделал не так. Мистический приём – возможность заглянуть в скрытое «я», в запредельное, что даёт возможность раскрыть подлинную человеческую сущность, узнать цену добру и злу. Что происходит с человеком, когда он «снимает маску», когда за ним закрывается дверь? Какой он наедине с самим собой и своей совестью? Почитайте мой новый роман «Фантомная боль», много станет понятным.
Вы долго жили в Швейцарии, почему вернулись в «немытую Россию»?
– Это ещё большой вопрос, что и где «не мыто». Бывает грязно и за пределами Шанзализе в Париже, и в Швейцарии. Не люблю, когда плохо говорят о русских. Посмотришь западные фильмы, во многих русские представлены негативно. Нас плохо знают, а, может быть, мы и сами подчас, культивируем в себе плохое…
Какой итог Года литературы Вы бы видели?
– Сделать книгу дешевле и доступнее многим россиянам. Это было бы здорово!