Столетие отделяет нас от войны – первой в истории человечества получившей название мировой. 19 июля (1 августа по новому стилю) 1914 года Германия объявила войну России. А за несколько дней до этого, 14 июля 1914 года, симбирский губернатор 63-летний Александр Степанович Ключарев получил из Министерства внутренних дел шифрованную телеграмму. Секретный документ предписывал ввести «в действие положение о подготовительном к войне периоде». Шифровка включала десять пунктов, предусматривающих комплекс мер, необходимых и оправданных в предвоенных условиях.
«Первое, распорядиться, чтобы все причастные к мобилизации гражданские учреждения и должностные лица были вполне готовы в случае объявления мобилизации.
Второе, позаботиться оборудованием сборных пунктов при управлениях Воинских Начальников.
Третье, предоставить военным властям по соглашению с Вами, право проверки паспортов.
Четвертое, воспретить выдачу военнообязанным паспортов и свидетельств на право перехода границы». И так далее.
Последний, десятый пункт предписывал «задерживать лиц, подозреваемых в шпионстве».
Похоже, что именно борьба со шпионами особо увлекла симбирского губернатора Ключарева. Вскоре же после начала войны он формирует команду для борьбы с аэропланами. Хотя, по здравому рассуждению, это нелепость. Тогдашние самолеты просто физически не могли бы долететь от вражеских границ до богоспасаемых симбирских просторов. Но архивные документы свидетельствуют о показном рвении Александра Степановича Ключарева в борьбе с германскими летчиками. Кому-то померещились аэропланы в Сызранском уезде, и губернатор снарядил туда отряд казаков. А уездным исправникам разослал телеграммы о запрете продавать в большом количестве бензин.
Подозрительность губернатора касалась не только мифических аэропланов, но и отдельных лиц. 11 декабря 1915 года известный симбирский инженер Гуго Карлович Шатте прислал Ключареву телеграмму следующего содержания: «Ваше превосходительство не откажите телеграфировать киевскому военному штабу о моей благонадежности и отсутствии препятствий для получения пропуска [в] Житомир. Покорно прошу».
Губернатор прекрасно знал Шатте, однако отправил в Киев телеграмму, которая скорее навредила, чем помогла инженеру: «Ввиду отсутствия твердой уверенности свидетельствовать благонадежность Шаттэ затрудняюсь».
Вероятно, зная про ярую германофобию губернской власти, симбирский аптекарь Вильгельм Николаевич Коб с 1915 года стал подписываться Василием…
Или другой случай. Подумайте сами, ну какой урон боеспособности России могли нанести иголки для граммофонов? А на них тоже был наложен запрет. Весной 1916 года столичная газета «День» опубликовала заметку «В Симбирске», где писала: «21 марта полиция обходила все магазины, где продавались граммофоны, и записывала запасы граммофонных иголок. Одновременно было выпущено обязательное постановление, что впредь иголки будут отпускаемы только по особым прошениям, оплаченным рублевыми гербовыми марками от одной до пяти коробок.
[.]
Так как подобное постановление совпало с предпраздничным временем, торговцы всполошились и спешно сделали запрос в Петроград, действительно ли повсеместно признаны опасными граммофонные иголки или только в Симбирске климат неблагоприятно влияет на головы администрации. Ответа получено не было, и праздничная торговля была сорвана».
Департамент полиции обратился за разъяснениями к Ключареву. Тот ничуть не смутился и отрапортовал о своей очередной «победе» над германцами: «[.] Мною, в целях предотвращения скупки германскими агентами граммофонных иголок, владельцы магазинов, в которых производится продажа означенных иголок, обязаны подпиской не продавать означенные иголки без разрешения на то, в каждом отдельном случае, местной полиции».
Впрочем, смех смехом, но были и жертвы. Дневной полицейский рапорт от 15 апреля 1916 года сообщал: «Происшествия по городу: около 12 часов ночи на 14 апреля со станции Часовня-пристань в гор. Симбирск [то есть в Заволжье] переезжали на лодке, уехав из часовни самовольно, оставленные там временно для выгрузки [.], из числа работающих на Волго-Бугульминской ж[ елезной] д[ороги] в гор. Симбирске австрийские военнопленные в числе 5 человек; течением их прибило к дамбе, близ моста, часовой из караула на мосту предупредил их не подъезжать, но пленные, не обращая внимания, подъехали к дамбе и стали выходить из лодки, тогда часовой стал стрелять и одного пленного Юзефа ШМИДТА убил, другого Юзефа ШИПУШ ранил в ногу, последний с остальными тремя сели вновь в лодку и уехали, а 14 утром раненый был найден в кустах на Поповом острове; остальные же явились сами к караулу. При дознании чинами жандармской железнодорожной полиции австрийцы объяснили через переводчика, что они из Часовни поехали в Симбирск в свою квартиру и, не умея справиться, стали приставать к дамбе и предупреждение часового, не зная русского языка, не поняли. Ныне раненый отправлен в Губернскую больницу».
Если полицейский чиновник ограничился формулировкой «самовольно» уехали, то губернатор Ключарев, сообщая 22 апреля 1916 года о случившемся в Департамент полиции, употреблял более жесткие формулировки: «бежали 5 человек австрийцев, военнопленных».
Александр Степанович, мечтавший о переводе на службу в столицу, понимал, что подобная активность будет замечена в высших сферах. И не исключено, что намеренно стремился «засветиться». Пусть в министерстве посмеются, но скажут: дурак, зато преданный и благонадежный!
Кстати, Ключарев был не одинок в своих запретительных мерах. Особый комитет при управлении Самаро-Златоустовской железной дороги осенью 1915 года издал «Обязательное постановление», гласившее: «ВОСПРЕЩАЮТСЯ демонстративные или вообще публичные разговоры на немецком языке в вагонах всех классов всякого рода поездов, в железнодорожных буфетах и вообще в пределах полосы отчуждения Самаро-Златоустовской железной дороги». Нарушителям грозил арест до трех месяцев или штраф до 500 рублей.
Впрочем, находил губернатор и внутренних врагов. В этом плане показателен составленный им 10 сентября 1916 года «Обзор общественно-политической жизни Симбирской губернии». Ключарев писал: «[.] Имеются не только отдельные лица, но даже и целые группы, безусловно, недовольные существующим строем, скажу более «существующим спокойствием».
Под подозрение Александра Степановича попадали почти все. Купечество – «всегда склонно поддержать оппозицию и заигрывать с революционерами». Духовенство – «на них, священников, особенно на молодых, полагаться ни в какой мере нельзя». Евреи сравнивались с «вредной плесенью», поляки записывались в «заядлые» враги нашей родины», недоверие вызывали те из татар, кто «вкусит «от плодов просвещения».
В «перечень внутренних врагов России» губернатор записывал земских и городских деятелей. И продолжал: «[.] Не менее вредными врагами закона и порядка являются лица так называемых «свободных профессий» – адвокаты, врачи, вольные инженеры и т. п.». Обругав после этого революционные партии и левую прессу, поворчав в адрес мещан и крестьян, начальник губернии воспел хвалу лишь чиновничеству, дворянству и симбирскому архиепископу Вениамину.
Ключарев делал вывод: «[.] Создавшийся уклад жизни требует, на ближайший период, не каких-либо реформ либерального оттенка, не поблажек и послаблений либеральным мечтаниям, а твердой, крепкой, единой, неделимой власти, неограниченного ничем и никем самодержавия. Чем больше людям дают, тем больше они просят, а раз данное отобрать уже трудно. Гораздо легче не дать, чем дать и отнимать. На твердую власть смотрят с уважением, ее боятся, все же слабое уважением не пользуется».
Губернская власть уже успела проявить подобную «твердость» – 4 июля 1916 года вице-губернатор Николай Леонович Шишков, во время волнений на базаре из-за дефицита сахара, дал приказ войскам стрелять в толпу. Трое были убиты, девять человек ранены. В том числе 8-летняя девочка Тоня Залужная попала в больницу с диагнозом «сквозная огнестрельная рана грудной клетки с поранением легкого».
Вернувшийся из отпуска Ключарев своего заместителя не осудил. Более того, в «Обзоре.» губернатор писал: «[.] Окончательного ручательства в том, что и впредь не придется стрелять в толпу, возбужденную отсутствием сахара, муки, соли, керосина или дров, я, положа руку на сердце, не могу». И далее он признавался, что власти проще бороться с народом, чем с кризисом: «[.] К сожалению, в наших руках, здесь в провинции, имеются лишь меры подавления беспорядков, но, увы, не меры к устранению причин таковых».
Через несколько месяцев после написания этих строк в России произошла революция. Впрочем, Ключарева в Симбирске тогда уже не было. Его административное рвение было оценено, и в октябре 1916 года Александр Степанович получил в столице «хлебную» должность председателя Особого совещания по беженцам (с правами товарища министра внутренних дел). Пришедшее к власти Временное правительство скинуло Ключарева с этого поста. Дальнейшая судьба «борца» с внешними и внутренними врагами затерялась в революционной круговерти.
Антон Шабалкин, архивист