– Борис Михайлович, завершен очередной учебный год. Тысячи молодых россиян будут стремиться продолжать свое образование в тех или иных вузах. Это, естественно, повод для размышлений о качестве вузовского (и довузовского, конечно,) образования; о проблемах образовательного процесса в стране; о его сегодняшнем и завтрашнем состоянии.
Начнем с конкретного вопроса: всем ли выпускникам школ удастся осуществить свою мечту – получить студенческий билет? Что может помешать им?

– Проблем у молодого человека, стремящегося получить высшее образование, всегда хватало и хватает. Вспомните юношу Михайло Ломоносова, который за тысячу верст с рыбным обозом устремился к учению в Москву. И разве он один претерпевал тяготы, следуя постулату «Ученье – свет, а неученье – тьма»?
Но в те времена в университеты ребят «из народа» брали только при наличии явного и неоспоримого таланта, а сейчас образование становится не только общедоступным из-за возможности учиться по внебюджетной основе, но и, что очень удивляет, практически обязательным. Часто приходится сталкиваться с родителями студентов, которые, понимая, что их чадо не в состоянии усвоить учебный курс, в качестве последнего собственного утешения и аргумента говорят: «Ну, ведь стыдно не иметь диплома о высшем образовании!». Заметьте, не высшего образования – а диплома, бумажки. Есть знания или нет, их не интересует.
Конечно, для нынешних абитуриентов тоже не все легко и просто. Если говорить о главных «порогах», стоящих перед абитуриентом любого вуза, то их довольно много.

– Пунктирно перечислите?

– Первейшая проблема: очень многие вчерашние школьники имеют крайне недостаточный для успешного поступления в вуз уровень знаний. Примерно половину абитуриентов можно отнести – даже если им и удастся одолеть вузовский порог – к так называемой категории «необучаемых студентов». Это тот контингент, который, как я сказал, даже и не стремится к образованию, а хочет просто получить диплом. И это – драма не только самих молодых людей, но и высших учебных заведений…
О причинах такого низкого образовательного уровня вчерашних школьников, о недооценке ими значения знания в жизни человека надо говорить подробнее – и отдельно. Но самый главный фактор – именно почти поголовное желание поступить в вуз. Если в 60-е или 80-е годы в университеты из выпускного класса поступало 5-6 человек, и это были наиболее подготовленные ребята, то сейчас поступает практически весь класс, а всех обучающихся ни «старая», ни «новая» школы хорошо подготовленными абитуриентами сделать не в состоянии. Среди нашей преподавательской братии есть даже такая байка, что, когда в Китае в вузы поступал всего один процент от количества выпускников школ, все было нормально. И два процента – тоже нормально. Но когда стало поступать больше десяти процентов, оказалось, что не все китайцы одинаково умные и трудолюбивые…

– Итак, уровень познаний не позволяет абитуриенту стать студентом. А какие еще трудноодолимые пороги ждут вчерашних школьников? Возможно, все более и более возрастающая плата за обучение в вузе? Можете остановиться на этом подробнее?

– Общая картина такова. Ныне, как известно, существуют так называемые «бюджетные места» и «коммерческие», то бишь платные. Причем, стоимость «платного» места в государственных ВУЗах не меньше, чем та сумма, которая выделяется на бюджетное место. Так что цена очного обучения (в зависимости от специальности) в вузах варьируется от 60 до 120 тысяч рублей в год.

– То есть: полмиллиона за вузовский курс?

– Ну, примерно. И тенденции к существенному снижению платы за обучение в вузе пока не предвидится. Хотя Вы, наверное, слышали о том, что вузы сами резко подняли цены на обучение в 2015 году? Это все неправда, а слух пошел по простой причине, которая в СМИ почему-то не объясняется. На самом деле, до 2015 года на специальностях, не имеющих бюджетного набора, вузы могли сами устанавливать стоимость обучения. Эта стоимость, естественно, определялась многими факторами – и престижностью специальности, и уровнем средней зарплаты по региону, и наличием конкурирующих университетов, и еще много чем. Короче, это была рыночная цена, корректируемая вузом ежегодно, исходя, опять же, из условий и требований рынка.
А в этом году наш учредитель – Министерство образования и науки РФ – лишил нас такого права. Теперь цена должна быть такая, какой ее установило Министерство. Вот на некоторые специальности стоимость обучения и взлетела, кое-где и в разы.

– И что предпринять, дабы все же заполучать в российские вузы достойных студентов?

– Есть много способов: отбор сильнейших на олимпиадах, конкурсах профессионального мастерства и различных соревнованиях; неформальное проведение целевого набора; курирование профильных классов в школах – причем по лучшим схемам; это связано с предварительным отбором в такие классы наиболее талантливых ребят по всем соседним школам и с работой в этом классе преподавателей из вуза. Если говорить о платном обучении – это пропаганда и внедрение образовательных кредитов и поиск предприятий, способных и желающих оплатить обучение необходимого ему специалиста.
Проблема многогранна и труднорешаема. Сам термин «обучение на бюджетном месте» воспринимается людьми как бесплатное образование, а это категорически неправильно. Ведь за образование всегда кто-то платит, и за бюджетное место платит именно государство. А кто платит, тот, как известно, и «музыку заказывает». Государство устанавливает правило выделения образовательного гранта – то есть этой самой возможности обучения на бюджетном месте. В нашей стране такая система реализована через конкурсный отбор при поступлении в вуз и сдачу сессий во время обучения. Другими словами: если студент доказал, что достоин лучше других учиться на бюджетном месте – учись первый семестр; а потом каждую сессию доказывай, что в состоянии осваивать учебную программу на уровне, который требует от тебя государство. Согласитесь, такие правила игры понятны и справедливы.
При этом меня всегда удивляют студенты и их родители, которые приходят с вопросом: на бюджетном месте учиться не могу, а на внебюджетное нет денег, что делать? Ну, ведь не всем дано рисовать или играть на скрипке. А почему вы думаете, что стать юристом, врачом или математиком можно без таланта или, по крайней мере, без некоторых наклонностей к этой профессии? А если у вас нет таких качеств, то нужно их либо развивать, либо искать другие виды деятельности, более для вас подходящие. Но, во всяком случае, всегда надо помнить, что учеба – это довольно тяжелый труд. Вы можете поступить в самый престижный в мире университет к самым талантливым педагогам, но если вы не будете «пахать», то ничего не получится. Вот такая специфическая отрасль услуг – образование. А многие этого не понимают и приходят в университет как в парикмахерскую: «Мол, я посижу, посплю, а вы там меня поучите».
Особенно удивляют некоторые внебюджетники. Иногда преподаватели сетуют, говорят им: «Вы заплатили огромные деньги и даже не ходите на занятия. Ведь в магазине, заплатив за товар и не получив его, вы такой скандал закатите – до небес! Ну почему же здесь товар не берете?» А все потому, что такого рода «студенты» «пахать» не хотят. Или не могут. Вот и приходится их каждую сессию отчислять…
Поэтому мечта о бесплатном для всех образовании – это утопия. Можно сказать так: учится тот, кто очень хочет учиться.

– Как уже упомянутый Вами Михайло Ломоносов?

– И не только он. Помнится, и молодой Максим Горький мечтал стать студентом Казанского университета. И даже был согласен, чтобы его за право учиться в вузе по субботам били бы палками на центральной площади Казани…
Примеров неистового желания «грызть гранит науки», невзирая на любые тяготы, в прошлом было немало… «Дух просвещения» всегда был для России притягательным.

– А утвердился ли он в современной России? Наличествует ли в государстве и обществе понимание образования как одной из самых главных ценностей? Хочет ли молодая Россия учиться, тянется ли она к образованности? Чувствуете такую тягу?

– Помните начало девяностых годов, когда место продавца в ларьке ценилось молодыми куда выше студенческого билета? Сейчас, к счастью, ситуация меняется. Молодые люди начинают осознавать ценность образования как путевки в жизнь, как гаранта жизненного благополучия. Статистика утверждает: более двух третей родителей стремятся дать своим детям именно высшее образование. И в наши дни тысячи молодых людей тянутся к нему. Студенты, не имеющие состоятельных родителей, стараются где-то подрабатывать во имя получения образования по выбранной ими специальности. Существуют и развиваются дистанционные формы образования и экстернат. Другое дело, что нередко молодые люди и сами порой не ведают, почему идут на тот или иной факультет, выбирают ту или иную профессию. Часто сказывается мода — помните, какие наплывы были не очень давно на юридические и экономические факультеты? А сейчас такого рода специалистов просто некуда девать – хотя и хорошего специалиста найти трудно.
Есть еще фактор «красивых названий». Например, направление подготовки «инноватика» или «управление качеством»; да и многие, многие другие. Зачастую абитуриенты не дают себе труда даже прочитать описание специальности а ведь из всех телевизоров с утра до вечера звучат эти волшебные слова? Так вперед!

– Отсюда у меня вопрос: насколько эффективна наша образовательная система? Соответствует ли она потребностям экономики и общества? Востребованы ли специалисты, которых она готовит?

– А никто не знает. В реальности это очень сложно определить, и, скажем так, в развитых странах этот вопрос регулируется рынком. Мы все еще по старой памяти хотим реализовывать плановое хозяйство, но вот забываем, что бизнес живет по своим законам. Сейчас даже достаточно крупные промышленные предприятия не имеют долгосрочной программы кадрового обеспечения – максимум на полгода, год. И как при таком подходе регионы и вузы могут планировать долгосрочные проекты – бакалавра надо учить четыре года; а еще надо заранее (лет за семь) понять, какое направление выбрать и как обеспечить учебный процесс. Поэтому вузы совместно с работодателями определяют скорее вектор развития, а это накладывает определенные требования к выпускникам. Они должны, с одной стороны, быть практикоориентированными, потому что на производстве мечтатели не нужны, а с другой стороны, быть в достаточной степени теоретиками и «уметь учиться» всю жизнь, чтобы мобильно переучиваться под быстро меняющийся рынок.

– Можете привести пример взаимодействия с работодателями?

– Ну, возьмем связку УлГУ и хорошо известный всем авиастроительный комплекс ЗАО «Авиастар-СП».
Наше сотрудничество началось еще в 2002 году. Тогда наш ВУЗ принял участие в реализации государственной программы фонда технологического развития, которой занимался Авиастар.

– Простите меня, гуманитария, за вопрос: а в чем суть этой программы и какое участие в ее выполнении принимал УлГУ?

– Если проще: наши преподаватели и студенты вели работы по формированию электронного сопровождения ТУ-204. То бишь, переводили в электронный вид чертежи, конструкторскую и технологическую документацию предприятия.

– На этом не остановились?

– Нет, конечно. Иной, качественно новый этап нашего сотрудничества с авиастроителями, начался в 2010 году. Наш университет принял участие в подготовке «изделия 476».

– Это самолет?

– Да, это глубокая модификация военно-транспортного самолета ИЛ-76. Представьте: за полтора года студентами и преподавателями УлГУ было подготовлено девять с половиной тысяч моделей шаблонов для изготовления воздушного судна! И ведь главное даже не в количестве. А в том, что такая работа позволила сформировать компетентный, эффективно работающий коллектив.

– Ваш «Универ» стал помогать «Авиастару»… Но и ВУЗу такое нарастающее сотрудничество было в пользу?

– Ну, разумеется, все взаимно. Выражусь так: сотрудничество науки и авиастроения позволило ВУЗу обрести новое направление в развитие инженерного образования. Это направление можно обозначить как «Цифровые технологии авиационного производства».

– Как это конкретно проявилось в образовательной практике УлГУ?

– В 2011 году наш университет открыл три профильных направления подготовки авиационных специалистов: «Авиастроение»; «Автоматизация технологических процессов и производств»; «Системный анализ и управление».

– Я понимаю это так: УлГУ как бы взяло на себя подготовку тех инженерных кадров «Авиастара», которые способны решать проблемы комплексного перевода производственно-технологической системы предприятия на платформу цифрового производства?

– Да, это так.

– Как этот шаг классического университета был оценен в образовательном сообществе страны?

– В 2012 году Минобрнауки РФ отметил УлГУ как ВУЗ, отвечающий ключевым приоритетам социально-экологического развития страны, как стратегический партнер высокотехнологических региональных кластеров.

– Насколько я знаю, Минобр РФ поддержал Программу стратегического развития УлГУ. И одним из приоритетных направлений этой программы являлись авиационные технологии и авиационная мобильность. Вы могли бы эти формулировки «разжевать» для таких «ботаников», как я? Ну, упростить до уровня понимания, скажу так, десятиклассника. Хотя бы для того, чтобы выпускники школ, будущие абитуриенты Вашего ВУЗа, поняли, что к чему…

– Скажу так. Авиастроение – это высочайший уровень производства, новейшие технологии и материалы, прорывные конструкторские идеи. Думаю, каждому молодому человеку очень заманчиво и интересно постигать профессию авиастроителя. Это престижно и перспективно.

– Понятно, что можно долго рассказывать о стремлении коллектива УлГУ внести свой вклад в развитие современного российского авиастроения. Можно перечислять и заслуги ученых Вашего вуза, научные направления, учебно-лабораторные комплексы, созданные на том же «Авиастаре» союзом науки и производства.
Недавно на Совете ректоров Ульяновской области, который Вы возглавляете, обсуждалась важнейшая для нашей страны тема: «Опережающая подготовка кадров для авиастроительного предприятия в условиях развития цифрового производства».
И общая цель была определена так: добиться «…чтобы в течение ближайших 10 лет наша страна вошла в число государств с шестым технологическим укладом».
Вы верите, что это сбудется?

– Вера – это понятие, не относящееся к нашей профессии. Мы работаем над тем, чтобы это произошло. Например, наш университет выиграл в прошлом году инфраструктурный проект «Новые кадры для оборонно-промышленного комплекса». На средства этого проекта базовая кафедра УлГУ на Авиастаре оборудована самым современным оборудованием, например, виртуальным инжиниринговым комплексом. Представьте себе, что студент в лаборатории управляет виртуальной сборкой турбины самолета. Ну, как бы зритель в 3D-кинотеатре управлял действием фильма. Согласитесь, это значительно более быстрый, дешевый и эффективный способ подготовки инженера нового поколения. Конечно, потом надо пройти практику на реальном стапеле – виртуальных инженеров не бывает, но качество специалиста, время и средства по подготовке уже не сопоставимые. Это же относится и к другим специальностям. Например, наши медики имеют, в дополнение к традиционным средствам обучения, симуляционный центр, в котором можно провести и виртуальную операцию, и принять виртуальные роды. Это хорошая тренировка моторики и, скажем так, наработка ремесла. Ведь никто из нас не хочет попасться практиканту в качестве тренажера, а робота или компьютер и не жалко.

– Хорошо. Тогда вернемся к теме о совершенствовании и реконструкции системы высшего образования, изменении ее векторов и так далее. Развернете тему пошире?

– Еще раз подчеркну, что венец любого образовательного процесса – это тот факт, что миллионы людей получают путевку в жизнь. От уровня их подготовки, от качества полученных ими знаний зависит и их личное благополучие, и благополучие, подъем и развитие всей страны. Ибо сегодня мир движется вперед, развивается и совершенствуется именно благодаря образованности общества.
Перманентное обсуждение проблем образования в России – это, во-первых, свидетельство того, что страна озабочена его состоянием. Во-вторых, это констатация того, что состояние еще далековато от идеально – желаемого. И, в-третьих, конечно, это реакция на те новации, которые в последние годы усиленно внедряются в систему образования.

– А какие темы наиболее дискуссионные?

– Тема номер один: высшее образование в России неэффективно – а выпускники вузов мало востребованы.

– Это умозаключение объективно?

– Думаю, нет. Уровень подготовки специалистов в российских вузах достаточно высок, недаром наших выпускников переманивают за рубеж. Но, конечно, накопилось немало проблем. Среди них: старение преподавательского состава, серьезное недофинансирование, некоторая архаичность методов преподавания, ограниченность ресурсов, недостаточность исследовательской деятельности высшей школы. Все это, конечно же, надо исправлять, но не убивая того хорошего, чем мы так гордились в СССР и гордимся до сих пор.

– Но как? Связано ли повышение эффективности обучения, скажем, с введением двухуровневого образования, то есть, с переходом на бакалавриат и магистратуру?

– Сейчас стоит говорить уже не о двух-, а многоуровневой системе, потому что, кроме указанных Вами, в некоторых направлениях подготовки сохранился такой привычный для всех нас специалитет. Ну а еще и аспирантура стала третьей ступенью образования. У уровневой системы высшего образования немало оппонентов. Но в стране, которая занимается современной экономикой, она имеет преимущества. Это и академическая мобильность студентов и преподавателей, это и унификация стандартов и дипломов, это и полноценная интеграция в международную образовательную среду как равноправного партнера – и так далее. При продуманном подходе вузы ничего не потеряют, наша старая система специалитета будет трансформирована в международную. И экономика будет получать две категории выпускников с высшим образованием: тактиков-бакалавров и стратегов-магистров. Но… А вот этих «но» очень много! И связаны они, в основном, со способами внедрения этой системы.

– Каковы эти «но»?

– Есть опасения, что процесс перестройки образования будет происходить слишком поспешно и необдуманно. И основной целью станет экономия бюджетных средств. А это совсем не главное. При непродуманных и поспешных действиях вузы могут потерять значительную часть бюджета. И, как следствие, произойдет ухудшение состава профессорско-преподавательских коллективов, учебной базы и тому подобное. Да и качества образования в целом. В самом плохом варианте – сползание подавляющего большинства региональных вузов на уровень подготовки «пэтэушников». Что в ближайшие годы и планируется сделать, оставив в регионах только по одному опорному вузу. А остальные – либо объединяйтесь, либо тоните… Далее, если говорить об академической мобильности, то необходимо иметь хорошую университетскую инфраструктуру. А сейчас редкий вуз может похвастаться, что у него достаточно мест в общежитиях. И какая академическая мобильность, если студенту попросту негде жить? Ну и, возможно, главная для работодателей проблема – как вузы смогут подготовить приличного инженера за четыре года?

– Вернемся к проблеме платности и бесплатности образования. Тут много суждений. Одни говорят – надо всех обучать за счет государства. Другие, напротив, ссылаются на опыт США, где обучение повсеместно платное…

– Повторюсь: бесплатного обучения не бывает. Как не бывает, допустим, бесплатного ракетостроения или хлебопашества. Производство любого продукта – оплачиваемый процесс. Производство образованной нации тоже требует немалых затрат. Весь вопрос в том, на чьи плечи ложатся эти затраты. В советские времена все расходы на образование несло государство – правда, не всегда. Были периоды, когда взималась плата даже за обучение в средней школе. К тому же, после вуза выпускники были обязаны отработать три года там, куда их направляло то же самое государство. Ныне все более и более ощутим крен в сторону платности образования. Но тем самым повышается и доступность высшего образования. Сейчас государство начало считать деньги и регулировать прием на некоторые специальности. Скажем, сейчас нет нужды готовить столько юристов, экономистов и гуманитариев. Нужны инженеры, программисты, врачи. И, как следствие, бюджетные места перераспределяются. Снижение количества бюджетных мест обусловлено демографическим спадом – просто некоторые бюджетные места по результатам приема не заполняются. Естественно, в следующем году вуз сам корректирует эту ситуацию. А замечает и остро реагирует общественность, конечно же, на уменьшение мест у юристов и экономистов, но мы с Вами уже договорились, что государство имеет право на такое регулирование.

– Вы упомянули о разном подходе к этой проблеме в разных странах…

– Да, практикуются разные подходы. Логично (на первый взгляд) платить за обучение самому обучающемуся. Однако, тут все зависит от целей, которые ставят перед собой личность, общество и государство.
Личность хочет получить знания и профессию – и готово за это платить… Это – ее право. Общество желает образовываться, повышать свой интеллектуальный уровень – тоже имеет все права на это. А вот государству нужны определенные специалисты в определенных сферах в определенный период – тоже понятно, почему. Что может соединить в гармоническое целое эти три направленности?
Тут бы я с Вами подискутировал. Я знаю, что Вы считаете необходимым тотально бюджетное обучение. И будет всем счастье, равенство и братство. Я же уверен в следующем: просвещение практически не меняет натуру человека, а в характере человеческих сообществ организовывать пирамидальные властные структуры. Выделение из общей массы элиты, надэлиты, сверхэлиты и так далее. Отталкиваясь от данного постулата и не впадая в грех утопии, я бы сказал, что надо сделать такую структуру жизнеспособной, обеспечить ее развитие и «обновление крови». Для этого не так важно, какую первоначальную позицию ты занимаешь – главное, обеспечить работу социальных лифтов. Как мы уже говорили, хочешь учиться – учись, хочешь расти в общественной иерархии – пожалуйста. Правда, понимая, что поднимаясь вверх, получаешь не только больше власти и различных пряников, но и большую ответственность. Ну, а не хочешь ничего менять – оставайся на своем месте и живи спокойно. Меня поразили слова одного преподавателя в Венгрии. Оказывается, там ребята в большинстве своем не хотят после школ поступать в университеты: «а зачем, если их и так все устраивает», то есть, школьного образования достаточно, чтобы получать удовлетворяющие население материальные и прочие блага… Это разве хорошо?
И вот в этом, на мой взгляд, главная задача высшего образования – обеспечивать социальные лифты для талантливых и активных ребят.
Кстати, и в образовательной системе нашей страны проявляются элементы такой пирамиды – высшее образование практически стало всеобщим. Из него сразу отпочковалось два уровня – массовый бакалавриат и новая элитная ступень – магистратура. Последняя, как вы понимаете, не для всех, а для самых-самых. Вот такой еще один, не обсуждаемый открыто, смысловой слой болонского процесса.
Сам же постулат, что образование должно быть массовым, справедлив. Уровень производства и переход на шестую технологическую платформу требуют все более и более квалифицированных работников. И поэтому на образование нации государства выделяют все больше и больше средств.

– А что Вы скажете по поводу пресловутого ЕГЭ? Ведь многие работники просвещения считают, что введение единого государственного экзамена разрушает систему образования России.

– Должен заметить, что я длительное время занимался анализом качества тестовых материалов ЕГЭ и знакомился с опытом его проведения. Я уже говорил, что ЕГЭ достаточно точно позволяет измерить базовые знания выпускников, по крайней мере, по естественнонаучным дисциплинам: математика, физика, химия, биология. Однако, конечно, он не решает коренных проблем вузов и школ, но даже добавляет новые. Наши руководители сейчас всерьез озабочены проблемами русского языка. Это на самом деле чрезвычайно важно, потому что понятие русской нации при таком количестве различных народностей определяется только русским языком – в последние годы даже появилось понятие «русский мир». Это с учетом русскоязычных эмигрантов. Кстати, интересно наблюдать наших эмигрантов за рубежом. Что бы они не говорили про Россию и как бы они к ней не относились – они все равно и говорят, и «думают» на русском языке и по менталитету остаются русскими. Вот их дети, находясь в иной языковой среде, становятся другими, нерусскими. Так вот, основная проблема с русским языком сейчас имеет, на мой взгляд, две причины: первая – это птичий компьютерный язык, на котором уже не только общается, но и думает молодежь; ну и ЕГЭ, в котором долгое время не было сочинения. А нет в ЕГЭ, так нет и при обучении. Вот так постепенно и забыли, как писать полноценные тексты, составлять конспекты, формулировать свои мысли. А начиналось всего лишь с борьбы с коррупцией. Короче, хотели как лучше, а вышло по Черномырдину…
В ЕГЭ много нюансов, но, на мой взгляд, самое странное – это то, что при введении единого экзамена был устранен единый образовательный стандарт. Мы его так не называли, но учились-то все по одним учебникам и одному и тому же. И американцы сами признавались, что проигрывают нам за школьной партой. А сейчас огромное количество разных учебников, программ, и учитель практически освобожден от ответственности за результат своего труда: «Я работаю по авторской программе».
И вообще: разве возможно только за счет пусть совершенно объективного и даже идеального выпускного экзамена, не решая проблемы кадрового, материального и методического обеспечения, улучшить качество образования в школах?

– Одни специалисты говорят: школа (в том числе и высшая) должна давать молодым людям лишь знания и умение. Другие настаивают на первичности общего и разностороннего образования – как парадигмы развития личности. А Вы как полагаете?

– Не вижу разницы. Если речь идет о старой проблеме (зачем физику читать Пушкина?; нужно ли воспитание в школе или надо только транслировать знания?) – то большинство специалистов все-таки сходятся во мнении, что нужен разумный баланс. И учить надо, и воспитывать надо, ибо «обученный, но бездуховный подобен безумцу с мечом». В наше время бы сказали «обезьяне с гранатой». Ну а про узкого специалиста и односторонний флюс уже кто только не писал. Хотя должен сознаться, в университетах профильные преподаватели всегда стремятся перетянуть одеяло на себя. Ну, так для этого и существуют ученые советы, чтобы соблюсти этот самый баланс.
Тут надо иметь ввиду, что с одной стороны высшая школа выявляет и готовит профессионалов. С другой, образовывает нацию в прямом смысле слова. И то, и другое крайне значимо. Поэтому любые телодвижения в системе образования не должны быть слишком резкими и частыми.

– И как в УлГУ все эти принципы реализуются?

– Начну с технологий. Постоянно вводим в действие новые мультимедийные аудитории, в которых преподаватели читают лекции с демонстрациями. Например, я сам при чтении лекций по электродинамике показываю демонстрационные эксперименты, снятые в МГУ. Ежегодно разрабатываем и вводим в учебный процесс 40-50 электронных учебников; создали для медфака центр телемедицины. Это центр, в котором ученые и студенты дистанционно общаются со своими коллегами из Москвы, Самары и прочих городов. Естественно, закупаем самые современные учебники и учебные пособия. Сами пишем новые учебные пособия, приглашаем на постоянную работу авторитетных ученых и преподавателей, привлекаем к чтению лекций, защите дипломных работ и госэкзаменов известных ученых «со стороны».
К нам часто приезжают зарубежные коллеги, которые читают разовые лекции студентам, проводят различные тренинги и даже работают у нас на постоянной основе. Наши преподаватели часто ездят за рубеж для преподавания в вузах США, Германии, Индии, Польши, Италии, Китая и прочих.

– Симбиоз классики и новаторства?

– Конечно, иначе вуз начинает загнивать и хиреть.

– Можно ли сказать, что качество науки в вузе растет?

– Напомню, что первоначально в вузах не предполагалось генерировать знания. В начале XIII века, когда появились первые университеты, они должны были только передавать, причем без искажения, уже накопленные знания. А сейчас вузовская наука в России становится вровень с академической.
Это логично. В университетах очень благоприятная среда – высококвалифицированные и, главное, очень разнородные кадры, сформировавшаяся инфраструктура, наличие постоянной подпитки молодежью, большая оперативность. Я обращаю внимание именно на разнородность кадров. Если для организации в академической системе междисциплинарных исследований необходимо объединение усилий нескольких институтов, решение сложных организационных вопросов (транспортировка образцов, обсуждение результатов, конфликт ведомственных интересов), то в классическом вузе достаточно, чтобы «договорились» несколько заведующих кафедрами.
Для развития университетской науки маловато средств – ну, денег вообще много не бывает. Конечно, помогает федеральный центр – через различные целевые программы, помогают региональные власти. В последние пять лет в стране запущены очень масштабные научные программы (загляните в «Постановление Правительства №218-200»). И суммы там очень и очень впечатляющие – по максимуму 300 миллионов рублей из федерального центра – и 300 миллионов софинансирование предприятия, для которого проводятся прикладные изыскания. Но за работу можно взяться только при условии отработки реальной технологии, реального ее внедрения и получения реальной прибыли, по крайней мере, в течение пяти лет.
Наш университет уже реализовал три таких темы – одну с «Волга-Днепром» и две с НИИАР в Димитровграде. Совместно с ведущими мировыми учеными из Финляндии создаем лаборатории по лазерной физике. Сейчас готовим еще ряд проектов.
Так что создание научных школ и повышение роли науки – реально. Делается, правда, со скрипом и большой кровью, но реально. Если в нынешней ситуации этого не делать, а только работать на подготовку кадров без научной деятельности, то вуз превратится в ПТУ.

– А проблема «устаревших» преподавателей?

– Она чрезвычайно непростая. С одной стороны, эти самые «устаревшие» преподаватели – кладезь знаний и опыта. Когда стариков начинают изгонять из вуза, качество образования падает.
Большинство таких классических направлений, как физика, математика, химия, медицина, держатся на мэтрах. Однако наука очень быстро развивается, и для преподавания нужны молодые и свежие мозги.
Правда, это справедливо только в том случае, если мэтр – настоящий ученый. А в провинциальных вузах бывают такие кадры, которые появлялись и долгое время существовали, что называется, «на безрыбье…» Через некоторое время они становятся не просто балластом, а тормозом. Считают, что определенная дисциплина является их «вотчиной», никто не имеет права вмешиваться, контролировать, и начинают вести себя, как удельные князья. Все свои взаимоотношения с коллегами и знакомыми переносят на студентов – кому-то “пятерка» не глядя, кому-то “двойка» за фамилию папы или научного руководителя. Слава богу, таких не очень много. Хотя бороться с ними очень трудно. Формально они представляются солидными, давно работающими и имеющими много регалий преподавателями и учеными.
Я думаю, что оптимально, когда на факультете есть три возрастные группы. Мэтры в возрасте около шестидесяти, в качестве блюстителей традиций и хранителей знаний. Сорокалетние в качестве самых продуктивных и энергичных педагогов и ученых-исследователей. Этакие креативщики. И, наконец, молодые люди в возрасте около 25-30 лет. Преподаватели и ученые, которые еще не стали по-настоящему самостоятельными, но без которых будущего ни у науки, ни у педагогики никакого.
Кстати, трагедия большинства столичных вузов и отраслевых институтов, РАН, в отсутствии как раз сорокалетних. Есть мэтры и стали появляться молодые ученики (в науку пошли деньги, работа ученого опять становится престижной), но нет времени на «прямое» обучение. Значит, через пять- десять лет и останется только необученная молодежь. Вот тогда и наступит кризис в области генерации знания.
Что касается перспектив региональных университетов. Они в своем развитии проходят несколько стадий. На стадии становления любой университет развивается экстенсивно, «вширь». Даже можно выделить такую детскую болезнь провинциального вуза – любому доктору наук по кафедре. Приезжает или защищается доктор и ему тут же, как правило, очень искусственно, создают кафедру. Причем никого не интересует, а есть ли у нового доктора управленческие таланты? Обычно не бывает. Умеет ли он работать с людьми? Обычно не умеет. Наш университет такую стадию прошел лет за пятнадцать.
Следующий этап – интенсивный, когда развитие происходит «вглубь». Кафедры объединяются под заведующего, набравшего большее количество очков.
А вот дальше оба эти процесса будут присутствовать. Любое новое направление (учеба или наука): сначала увеличение объема и безудержный пиар. А затем «усыхание» до оптимально необходимого размера.

– Надо полагать, УлГУ находится в этой «золотой середине»?

– Думаю, что да.

С Борисом Костишко беседовал собственный корреспондент «Литературной газеты» Жан Миндубаев.