Из цикла «ДРЕВО ЖИЗНИ».
От автора.
Как-то подзабылся мной начатый в «Улпрессе» цикл публикаций, порожденных таким странным явлением природы, как «ЖИЗНЬ».
Жизнь- не как карьерный рост, ущербные потуги самоутверждения, ложные представления о ценностях бытия- а как сфера существования и вызревания личности.
Тема, понимаю, необъятна и глубока неисчислимо: от наблюдений за существованием так называемой «дикой природы» (за сохранение которой бьются все нормальные люди – тут и яростные попытки вытащить трал со дна Волги, и отстаивание разумной среды обитания, и восстание против алчного капиталистического подхода к зелени в городах- и еще многое другое.
А условия в которых проходит детство человека? Которые формируют личность? Разве это не часть «Древа жизни»?
Вот и позволяю себе кое-что из воспоминаний собственного детства. Детства военной поры.Я полагаю (может, наивно) что та пора, то детство и сформировало уже уходящее поколение россиян, которые создавали сегодняшнюю, вполне комфортную среду обитания и для сегодняшних, га мой взгляд – часто странноватых «тинейджеров»..
Итак, о «Древе жизни»военной поры.О моем «Древе жизни».
Жан Миндубаев.
Из цикла «Эхо войны».
ЗНАК БЕДЫ.
Мне не было семи,когда явился
Истошный крик: «Война!Опять война!»
И стон такой деревней прокатился –
В избе как будто дрогнула стена…
Мне стало восемь… Голод. Вши. И слезы.
Отца на фронт призвал военкомат.
И скудные колхозные обозы
Зерно увозят третий год подряд…
Мне семьдесят. И многое случалось-
И счастье, и несчастья…Я седой.
Но навсегда, навек во мне осталось:
«Война опять!» И страшный женский вой…
ПОЛЕТ В БЕССМЕРТЬЕ.
В далекий край мальчишек песни звали.
Им тесен был родимый дом и сад…
А в том краю неблизком умирали,
И грудью их от смерти заслоняли
Отцы, не прилетевшие назад.
Теперь отцы навечно в поднебесье.
Любимый город может мирно спать —
Отцы летят к мерцающим созвездьям –
Чтоб никому в тот край не улетать…
…
СБОР КОЛОСКОВ
И тяжелеет сумка с колосками…
На сумке красный крест впечатан в круг.
И машет, машет мельница крылами —
Мы видим взмахи тех зовущих рук.
Мы — третий класс. У нас уроки в поле.
Мы собираем в сумки колоски.
Не в старой деревянной милой школе —
Ответ мы держим нынче у доски.
Сегодня — спрос другой. Иная мера.
Иных отметок радость или боль:
Экзамен держат наша честь и вера —
Урок суров и прост, как хлеб и соль.
Одежды наши и ручонки тонки.
Истаял, словно не был, детский смех.
Война в деревню сыплет похоронки
Как на цветущий луг внезапный снег.
И нет отцов. И мамы стали злее.
И вошь ползет за детский воротник.
Но тяжелеет сумка, тяжелеет —
От колосков поднятых, не от книг.
На сумке — красный крест в зеленом круге.
Страна, крепись — я здесь, я помогу!
Ну, гады — фрицы! Ну, держись, подлюги!
Мой колос — это пуля по врагу
УРОК НА МОРКОВНОМ ПОЛЕ
Я морковь ковырял
На колхозном заброшенном поле.
Было мне ровно девять
Тоскливых, обшарпанных лет.
Наплевав на урок
В деревянной простуженной школе,
Я морковь ковырял —
И себе, и родным на обед.
Из промезшей земли
Выскребал золотистые стержни.
Мир казался чудесным —
Ну надо же: так повезло!
(Где-то там, впереди,
Вызревали Черненко и Брежнев —
А пока мудрый Сталин
Берег меня добрым крылом.)
Мой желудок и сумка
Уже тяжелели от счастья,
Что на убранном поле
Я так горделиво обрел.
Маме, брату, сестре
И соседской веснушчатой Настьке —
Всем еды принесу!
И вот тут я на ЭТО набрел.
Это ЭТО сверкало
Отлично надраенной ваксой.
Очень крепко стояло
На стылой осенней земле.
Сапоги. Галифе.
Что-то выше еще там сияло —
Может, пряжка ремня,
Может, орден, врученный в Кремле.
И ОНО улыбалось
Откормленной, сытой ухмылкой,
Возвышаясь над малым
Голодным и вшивым дитём.
И рукою державной
Вдруг врезало мне по затылку,
И я тихо завыл,
Поминая и мамку, и дом…
А потом сапоги —
Ах, какая отличная вакса! —
Мне по ребрам прошлись,
Обретенное счастье круша.
Я лишь тихо стонал,
Превращенный в писклявую кляксу,
Где еще трепыхалась,
Свой век доживая, душа…
Полчаса избиенья
За полкилограмма моркови!
Ныне я понимаю
Неэквивалентность цены.
Но в кромешный тот день,
Упиваясь соплями и кровью,
Я страдал от того,
Что ущерб я нанес для страны.
Да, так ОН и сказал —
Всемогущий отец-надзиратель,
Что был прислан районом
Следить, отбирать и карать.
(У пригожей солдатки
Он спал на хозяйской кровати,
Так как муж ее кровный
С фашистом ушел воевать).
ОН волок меня с поля,
Как наши фашистов тащили
Из разведки глубокой
Сквозь минные злые поля…
Но на поле морковном,
Конечно, его не убили.
Лишь поземкой тянуло,
Следы заметало, пыля…
Вот, пожалуй, и вся
Эта чуть грустноватая байка.
Были вещи серьезней.
И те — словно призрачный сон.
Но, порой, я в поту
Просыпаюсь: трещит таратайка,
И на ней меня ЭТО
Везет на расправу в район…
«НАС ВЫРАСТИЛ СТАЛИН…»
Не ведаю, растил ли меня Сталин.
Но помню, как хлестал меня отец
Когда мальчишкой- в голоде, в печали
Когда маль Я воровал колхозный огруец.
А уж потом- не дай Господь,не дай же!-
Я лазил по соседским погребам…
Случалось так, что даже мать однажды
Меня лупила ложкой по зубам…
А председательша- деревни командирша-
( И муж, и сын погибли под Москвой)
Когда бродил я по деревне нищим
Кусок лепешки подала мне свой.
Ее любили старики и дети.
Но умерла,измаясь, по весне
И пусть хоть там, на том,на Вечном свете,
Ей все дадут, что недодали мне…
И понял я своим нутром мальчишьим
Что даже в час погибельной войны
Стараться надо жить честней и чище-
И для себя, и для своей страны.
Но часто в политических ристаньях –
(Особенно, когда навеселе)-
Я гну свое: «Растил,конечно, Сталин…»
Но как? Он ж… не бывал в моем селе?!
ЛЮБОВЬ К ЛЕБЕДЕ.
Не истребляю лебеду
Я даже на морковной грядке…
Я делаю так не в бреду-
И с разумом тут все в порядке.
Я просто помню, как тогда,
В те годы, когда каждый охал
Нас всех спасала лебеда-
Народ питался даже мохом…
А лебеда по тем годам-
Мечта голодного желудка.
И это- подчеркну я вам-
Совсем не пошленькая шутка.
Щавель, крапива- в том ряду.
Они- спасители крестьянства.
И потому я лебеду
Вкушаю и в минуты пьянства.
Она в закуске хороша
Как часть съедобного гранира.
И потому моя душа
Всегда стоит на страже мира.
Вот почему я лебеду
Не рву и на морковной грядке.
Я помню: в страшном …том…году…
А с разумом тут все в порядке.
БУРЕНКИ НА ЗИМНИХ ХОЛМАХ.
Их пригнали откуда-то: странных
Триста тощих трофейных коров…
Одноцветных,коричнево-красных,
Под заснеженный праздник Покров-
Уж давили фашиста к Берлину.
Уж светилась Победа вдали,
Когда пленную эту скотину
В Маматкозино к нам привели.
Два веселых бывалых солдата
С автоматами службу несли:
Тех коров от зари до заката
На холмах близлежащих пасли.
По предзимним, пустынным, бестравным,
Где былинки сухие- еда,
Это стадо бродило бесправно
Под конвоем – туда и сюда…
И рыдали колхозные бабы
Видя этот дурацкий бардак:
«Тех коровок.. Удойных Да нам бы!
Ведь подохнут в колхозе! За так.»..
Угадали крестьянские души.
С голодухи, от жизни такой
И остались буренкины туши
На холмах тех – одна за другой…
Вот и все. Уже к Новому году
Ни коров, ни веселых солдат…
Две вдовы только… через полгода..
Народили двух славных ребят.
«Фронт помог!»-так шутила, бывало
Баба Нюра (ходила в лаптях)
«Фронту-тыл!»- на себе испытала.
«Тылу-фронт!»- со слезой на глазах…
СЕМЕНА КОНОПЛИ.
Сижу, читаю, удивляюсь-
Дают «срока» за коноплю…
А я — ну, ладно, уж признаюсь:
Ужасно коноплю люблю.
В те годы возле нашей школы
Рос целый конопляный лес
И каждый шкет не для прикола
В тот сумрак конопляный лез.
Нет, не за «дурью»,ныне модной.
Когда «конопель» вызревал
Крестьянской пацанве голодной
Он сил немножко прибавлял.
Мы семя конопли любили.
На телогрейках, впопыхах,
В колхозном складе молотили
Мы ныне запрещенный злак…
Понятно,за такое дело
Нас бригадир бы покарал.
Но мы таскали каждодневно
Колхозный «семяматериал»…
Не тетка голод…Нет, не тетка.
Он нас на воровство толкал!
Вот так играл дырявой лодкой
Детей войны девятый вал…
СЧАСТЬЕ ОТ СТАРЬЕВЩИКА,
«Тряпье и шкуры собираю!
Рога, калоши,медь, мослы!»
Каким-то приглашеньем к раю
Тот голос в детстве ,помню, слыл.
Вон на телеге добрый дядя
Себе на хлеб, на радость нам
Сидит, дымит, на небо глядя
Открыв волшебный чемодан.
В нем!!Разбегаются глазенки:
Крючки, свистульки, кружева,
Иголки, пуговки,заколки-
Ах,как кружится голова!
Бегут мальчишки и девчонки
Всяк тащат дяде всякий хлам…
А он в дрожащие ручонки
Волшебный дар положит нам.
И нищета,и голод жуткий
Исчезнут в этот сладкий миг…
Как я зову:хоть на минутку
Возникни снова, мой старик!
Жизнь и кусалась, и кололась…
И я хочу– ну хоть во сне!-
Старьевщика услышать голос..
Вдруг счастье он подарит мне?
«МЛЕЧНЫЙ» ПУТЬ.
Два ведра молока. Десять верст до Лашманки.
Волга.Пристань.Казань.И колхозный базар.
За день там молоко разберут горожанки-
И закупит крестьянка желанный «товар».
Ну, обутку детишкам. Себе-кусок ситца.
А для деда три пачки ядреной махры.
И счастливая вся на село возвратится
Отдохнувши немного от страдной поры…
Это-сон наяву для колхозной крестьянки.
Ее путь-тяжкий труд и пустой трудодень.
У ней «паспорта нету». Какие гулянки
По бзарам колхозным? Что это за хрень?
Лишь в пределах района ты смеешь мотаться.
Да и то-если это тебе разрешат-
Сельсовет, председатель- а может и статься
По особому случаю-военкомат.
А детишки босые… Золою стирают…
Мыла нет. Керосина. Иглы на шитье.
Молочишко б продать..Да увы- не пускают
За порожек родимой деревни ее…
И тогда бабы тихо идут к тете Але.
По секрету скажу- это мама моя.
Как учительше, паспорт когда-то ей дали-
Потому ей доступны иные края…
Два ведра молока в этом «рынкопоходе».
Десять верст пешеходом. А там и Казань.
Мать продаст- и вернется веселая вроде.
А потом снова тронется в летнюю рань….
Вот таким заведен был тот «рыночный дворик»:
Девять ходок-крестьянкам. Десятую-нам.
Арифметику помню. И горек мне,горек
Тот стакан молока, что я пью по утрам…
ТРОФЕЙНЫЙ «ВАЛЬТЕР»
Под осень в нашей тихой деревушке
Явились три больших грузовика.
«За урожаем…»-всхлипнули старушки.
«Солдаты голодают..Чай,война…»
Служивых разместили по избенкам.
Откуда-то явился самогон.
Гармонь безухажоренным девчонкам
Сыграла вдруг забытый «вальс-бостон».
Запели и бабенки голосисто.
Хоть вразнобой- зато от всей души.
И выяснилось , что артиллеристы
Ребятки очень даже хороши…
Пошли подарки: самогон-портянки;
А коль денатурат-то сапоги.
В конце концов не жалко и тальянку
За бабкины крутые пироги…
Но тут возник какой-то странный шорох
Хмельную разухабистость гася…
Достали вдруг артиллеристы порох
Нежданным соблазнением грозя.
Зажгли его. Горел он ровно, сильно.
Для розжига печей- ну, в самый раз!
Ведь третий год уже без керосина
Сидел по деревням крестьянский класс…
Тот порох взять крестьянка сильно рада б.
Но где в ответ достать денатурат?
В Ташевку, в спиртзавод, слетать бы надо…
Но тут явился к ним старик Игнат.
Он немца бил еще при «Николае».
В делах военных был бо-о-льшой мастак.
Достал бутыль. Стаканы заполняя,
Он прояснил свою сверхщедрость так:
«Ну, солдатушки, хватит баб буравить!
Я,чать, как вы- такой же фулюган.
Я обязуюсь еще две поставить –
Но если мне отцепите наган!»
«Зачем тебе? Курей стрелять ты будешь?»
Замолкли все. А дед бойцу несет:
«Вояка,мать!..Ты еще хрен на блюде!
А ежли фриц до сюда добредет!?»
Тут баба застегнула вдруг бюстгальтер.
Сержант в мешок походный свой полез…
«Держи,отец! Дарю трофейный «вальтер»!
К тому ж с боезапасом он…Не без!»
…Затем зерно покинуло деревню.
Затем ушла войны зловещей тень.
Затем скончался и старик тот древний…
А «Вальтер», поди, ищут по сей день…
ЖЕРЕБЕЦ «ТУМАН»
Я успел его живым увидеть-
Жеребца по имени Туман…
Племенной отец-произодитель
Обожал кобылок крепкий стан.
Да, на нем стоял табун колхозный-
Он прекрасных жеребят творил.
В сорок первом,осенью морозной,
Увезли Тумана от кобыл.
Шла война. В проклятьях, в гневе, в стонах
Мы страну спасали как могли.
В тяжкий час сражений даже кони
С нечистью последний бой вели.
Эх,Туман! Сражаясь за державу,
Проходя войны смертельный ад
Слышал ли ,как горестно заржал он-
Табунок сироток-жеребят?
РЖАВЫЕ ГВОЗДИ.
«Гвозди бы делать из этих людей-
В мире бы не было крепче гвоздей…»
«Баллада о гвоздях.»
Николай Тихонов.
Два молотка с деревянными ручками.
Два пацана, кучка ржавых гвоздей….
Старых,искрученых… Этими штучками
В годы войны забавляли детей.
Нету гвоздей!Оторвали б с руками.
Нечем пришпилить ступеньки крыльцов….
Вот и колотят весь день молотками
Двое худых с голодухи мальцов.
Ржавые гвозди по улицам ищем.
Роемся в свалках, в сараях на слом…
В драных фуражках, как скудную пищу
К тем «кузнецам»-малолеткам несем.
Гиря пудовая, как наковальня.
Гвозди прямеют, их дедушка ждет.
Он в Маматкозине многострадальном
Плотником и доброделом слывет…
Избы ветшают…Косятся рамы.
Валится сгнивший загон для скота.
Дедушка глянет на гвозди угрюмо,
Проматерится.Вздохнет: «Маята!».
Но подлатает. Починит. И к бревнам
Доску прихватит- ну,так или сяк…
Так и стояла в те годы деревня…
Уж не на наших ли ржавых гвоздях?
ПОГОНЫ.
Сосед пришел с войны до дома.
Я помню, как в худой избе
Прогнившей крытою соломой
Он, выпив, ведал о себе…
«Не все обратно доползают..
Легло там много..Их не счесть…
Везучий я, видать..Не зна – аю…
Вот…не досталось в землю лечь…»
Жена у печки хлопотала.
Еще не веря, что при ней
Сидит живой-хоть и трехпалый
Тот,кто любой родни родней.
И набежавших ребятишек
Он из заплечного мешка
Конфеткой, пряником, игрушкой
Всех поголовно угощал.
И ждал я с тихою мольбою
С надеждой:вдруг мне повезет?
И тут трехпалою рукою
Мне дядя Леша достает…
Погоны! Новые! И лычки
На тех погонах поперек!
«Бери, пацан!» Но по привычке
Жена вдруг голос подает:
«Ты што?А ежели сгодятся?
К тому же новые! Чай, сам
Ишшо в них будешь красоваться
Когда попрешься по гостям!»
И тут-то выдал дядя Леха…
Я не забуду этот рык!
«Совсем ,штоль, еднулась, дуреха?
Хоть я к погонам и привык –
Не приведи господь их снова
Увидеть на плечах моих!!!
Не плачь ! Есть и тебе обнова-
Трофейная. Я взял у них..»
И шелком радужным, венчальным
Он бабью глупость принакрыл…
И тут же жестом беспечальным
Себе и ей сполна налил…
…Гремел салют годиной оной.
Надежд и слез катился вал.
А я ефрейтора погоны
На свои плечи примерял…
УТРО ПОБЕДЫ
Быть может, все забудется с годами —
И ржавый трактор на пустом лугу,
И голод, и тоска в глазах у мамы,
И села с опустевшими домами —
Но утро то забыть я не смогу.
Не ведаю, какой волной эфира,
И по каким незримым проводам
В деревню нашу, на задворки мира,
Весть ворвалась, шарахнув, как мортира –
Победа! Пал Берлин! Вот, гады, вам!
И в первый раз за все четыре года
В деревне, у правленья на виду,
Средь бела полдня, не стыдясь народа,
Плясали бабы, бросив огороды, —
Вгоняли будто в гроб свою беду.
И все же не смогли прожить без дела.
Даже вот этот, самый светлый день!
И потихоньку улица пустела.
И водка недопитая светлела.
И расцветала по дворам сирень.
