Сегодня, 30 октября, исполняется 30 лет со дня первого полета первого ульяновского самолета Ан-124 “Руслан”

«Надо быть вместе, как это было тогда»

Растолкал Володя Выборнов: «Олегович, вставай, сегодня первый полет». Из уютного теплого вагончика, который на эти почти три недели стал нашим домом, выходить не хотелось. Утром стало морозно. Мелкий снег, сыпавший с неба, уже не таял. Еще несколько дней тому назад он валил огромными мокрыми хлопьями, заваливая все вокруг, не давая нам работать на крыле. Сегодня же он лишь стелился морозной поземкой по земле. Немного пасмурно, но облачность достаточно высокая. Значит полетит.
Сегодня 30 октября1985 года. 30 лет назад.
Прямо перед нами Малыш. Огромный. Такой огромный, что когда его закатили на перрон летно-испытательного комплекса, и его киль оказался прямо над нашим вагончиком, но только где-то очень высоко, на уровне 8-9 этажа, я вдруг осознал, какие мы рядом с ним лилипуты. Там, в цехе окончательной сборки, где мы, сокращая сроки, уже начали проверку оборудования, в многоэтажных стапелях он был еще не ожившим и воспринимался как-то спокойно, как многоэтажный жилой дом, в каждой квартире которого происходит что-то свое. Но здесь он ожил, стал единым организмом, уже учился видеть, слышать, слушаться нас, инженеров-испытателей ЛИКа. И еще ему предстояло учиться летать. Потому и Малыш. А вообще-то, тогда его официально называли «изделием 400» (называть иначе запрещалось, поскольку главным заказчиком являлось военное ведомство) с заводским номером 01-07.
Прибыл автобус с руководством. Генеральный директор Фен Загидович Абдулин, генеральный конструктор АНТК Антонова Петр Васильевич Балабуев, главный конструктор «Руслана» Виктор Ильич Толмачев, представители заказчика в военной форме… долго стояли в отдалении, рассматривая обледеневший перрон.
Понятное дело, полоса с утра тоже немного обледенела, и пришлось ее сушить специальными реактивными установками.
Между тем, прибывали все новые машины и автобусы. Вроде бы, никого особо не приглашали – все-таки режимный объект, но народу с каждым часом становилось все больше и больше, наверное, набралось несколько тысяч человек – все, кто имел соответствующий пропуск, правдами и неправдами прибывали сюда, чтобы увидеть главное событие своей жизни – первый полет самолета, в котором есть частичка каждого из них.
Взлет из-за сушки полосы задерживался. Морозно. На поле ЛИКа кроме наших вагончиков еще почти ничего нет. Строительство главного ангарного корпуса, в котором через четверть века лет начнут проводить Международные авиасалоны, еще не закончено, КДП тоже еще не достроен. Укрыться негде, но никто не уходит, не уезжает.
В вагончик зашли погреться летчики из экипажа киевской летно-испытательной базы – именно им предстоит учить летать нашего Малыша. На самом деле они здесь были уже несколько дней – опробовали все системы, проверяли работу двигателей, уже делали с Малышом пробежки по ВПП.
– Ну что, ребята, все нормально?
– Нормально, – отвечаю, а сам боюсь, вдруг что-то не так пойдет?  Да нет, все, что надо, сделали, именно так, как положено, но ведь это впервые.
Эта боязнь не покидала весь этот день. Кто работал в авиации, знает это чувство, когда выпускаешь машину после устранения серьезного дефекта. Даже когда уверен во всём на все, как говорят, «двести процентов», все равно остается беспокойство.
«Руслан» пробежался по полосе и как-то очень легко оторвался от земли, словно не было в нем веса в 180 тонн.
– Я до этого момента не верил, что такая громадина все-таки сможет подняться, – сказал рядом кто-то из технологов.
Все кричали «ура», а я, перебирая прошедшие дни, все продолжал вспоминать, минувшие три недели проверок и испытаний оборудования, как фактически жили в вагончиках, не возвращаясь домой – проверяли параметры, строили диаграммы, искали «блох» и «хомуты» – скрытые дефекты и неправильную распайку электропроводки. Как руководство летно-испытательного комплекса, подбадривая нас, заводило к самолету чай, кофе и пирожки, «только работайте, мальчишки». До сих пор удивляюсь, как мы умудрялись одновременно работать все вместе.

В голове продолжает крутиться песенка, как-то сама сложившаяся в эти дни:

Мы с тобой, как всегда,
просидим до утра
не с бокалами и не с подругой –
вокруг нас провода, провода, провода
и от них голова идет кругом

А за блистером встал удивленный рассвет,
с любопытством глядит на приборы…
а сигнала все нет,
а сигнала все нет –
И опять начинаются споры.

И опять, как назло,
не мигает табло,
тихо спит у прохода дежурный,
среди схем и таблиц
не видать наших лиц –
только сеть проводочков ажурных.

А прибор все молчит,
неотвязно стучит
непонятная мысль прямо в темя.
Но в кабине темно, и по стенам давно
расплывается медленно время.

Расплываются дни.
И стоянок огни
не видны уже за горизонтом.
Мы с тобою одни
и пургу не гони
Если ждет не аллегро – так рондо.

Вот и солнце встает,
ожил наш самолет,
Чтобы сниться в холодной гостинице.
Нынче наших друзей отправляют в полет,
Ну а мы, наконец, отоспимся.

Днем в самолете было – как в муравейнике, не протолкнуться – конструкторы корректируют чертежи, технологи уточняют работы, сборщики подгоняют по месту какие-то панели, гидравлики проверяют работу шасси, монтажницы прямо на месте перепаивают провода разъемов, а тут еще мы мешаемся со своими проводами и тестерами… И как-то уживались, дружили, понимали друг друга с полуслова.
Впрочем, бывали и курьезы. Вечером экипаж пришел  делать первый запуск двигателей. В такой момент больше никого не должно быть на машине. Все понимающе кивнули и покинули самолет, хотя у самих работы невпроворот. И только один монтажник никак не хочет покидать кабину пилотов. Витя Столяров, член экипажа, гонит его, а тот все упирается, говорит, мол, «я щас, быстренько, пультик только поставлю». «Иди отсюда! И сегодня больше не приходи! У нас и так времени нет совсем!», – выталкивал его Виктор. А тот цепляется за перегородки: «Не уйду, у вас свое задание, у меня свое!». Буквально пинками выгнал Виктор бедного монтажника, сели члены экипажа в кресла, хвать – а пульта запуска двигателей и нет.
– Слушай, а не этот ли «пультик» хотел поставить монтажник?
– Похоже, да.
Бросились искать монтажника, а тот уже, оказывается, сел в последний автобус и укатил, обиженный, обратно на завод.
……..
«Руслан» уже давно, набрав высоту, исчез в облаках. Но никто не расходился. И вот, спустя 40 минут, снова послышался далекий и теперь уже такой родной гул его двигателей. Красиво, медленно и спокойно, со стороны нового города самолет заходил на посадку. Он прошел над зоной города, над основными корпусами УАПК, и так же спокойно, словно это было для него привычным делом, коснулся полосы, сделав совсем не длинную пробежку.
И вот только тогда я закричал «ура». Оказалось, что и мои коллеги испытывали те же самые ощущения.
Это уже потом мы узнали, что из-за неправильной регулировки после взлета не убралась четвертая стойка шасси, и потому программа первого испытательного полета была сокращена. И еще узнали, что кто-то из руководства передал на борт разрешение пройти над заводом. «Нам передали с земли: пройдите над заводом, пусть авиастроители посмотрят, как летит первый созданный ими самолет. Они же ждут там давно, с двух часов дня. Мы согласовали это с районным центром управления воздушным движением и прошли над корпусами на высоте в две тысячи метров. Видели, как люди сидели на крышах, смотрели, столпившись на площади перед сборочным цехом, махали нам», – говорит Анатолий Данилов, ульяновский член экипажа, ведущий инженер по летным испытаниям.
– Скажи, Анатолий Николаевич, какие чувства ты испытывал в этом первом полете первого «Руслана»? Была ль какая-то боязнь, что что-то может пойти не так? – спросил я Данилова сегодня, тридцать лет спустя.
– Да брось, какая там боязнь. Это ж просто работа. На то и экипаж, чтобы правильно реагировать, если пойдет не так. А чувство было одно – мы просто рады были, что сделали это. Когда я приехал сюда в 80-м году, было голое поле. А в 85-м уже подняли самолет.
«Мы с Балабуевым особо не беспокоились – все-таки для нас это уже не первая машина (предыдущие четыре испытательные машины были изготовлены в Киеве, на КиАПО), а вот Фен Загидович (гендиректор УАПК), конечно, переживал, все-таки это был его первый самолет. Мы были уверены в конструкции, да и в том, что в Ульяновске все собрано нормально, – тоже. Нас больше беспокоили погода и состояние полосы», – заметил 30 лет спустя главный конструктор «Руслана» Виктор Толмачев.

А потом были поздравления экипажу и руководству, цветы, фотография на память. Вот она, та знаменитая фотография, сделанная после первого полета. В центре, в шлеме и с цветами  – командир экипажа А.В. Галуненко (Киев), рядом с ним (по левую руку)– генеральный конструктор АНТК им. Антонова Петр Балабуев, по правую – гендиректор УАПК Фен Абдулин, четвертый слева – главный конструктор «Руслана» Виктор Толмачев (ныне – технический директор ГК «Волга-Днепр»). Четвертый справа во втором ряду – Анатолий Данилов.

А через пару дней, нас всех погрузили в такой же, только киевский, «Руслан», и мы отправились  на нем вслед за нашим Малышом в Киев, чтобы продолжить испытания самолета уже на летно-испытательной доводочной базе разработчика.
Чудесное было время. Мы ж тогда работали с киевлянами вместе, бок о бок. В Гостомеле, где находилась ЛИДБ, пышные украинки нас кормили обедами и, накладывая за те же деньги двойные порции, все охали: «Кушайте, мальчики, а то вон какие худенькие, усталые». А однажды, когда наши автобусы проезжали мимо озера, уже затянувшегося льдом, вдруг увидели толпу, стоявшую на берегу. Неожиданно наш электромонтажник, Вовка Горбачев закричал водителю: «А ну, останови!». И выскочил в еще не до конца открывшиеся двери. Никто даже сначала ничего не понял – а Вовка уже бежал к берегу, где-то по дороге, схватив длинную доску. Пополз по льду… И только тут я увидел, что мужики в стороне пытаются как-то приспособить лодку, чтобы выбраться на лед, а в полынье барахтается, пытаясь выбраться мальчишка. Вовка подполз поближе, протянул ему доску и с криками «держись крепче!» стал вытягивать. Тот, наконец, выбрался на лед, дополз до берега и бросился в руки к рыдающим родителям. А Вовка, отказавшись от приглашения благодарных родителей в гости, вернулся в автобус и просто сказал: «Поехали!». Будто ничего не произошло.
Возвращались из Киева мы перед самым Новым годом, уже на борту нашего родного «Руслана». Мог ли кто тогда подумать, что однажды вдруг все разрушится.
«Печально, когда ребята, с которыми вместе летали, с которыми все прошедшие годы поддерживали отношения, вдруг стали бояться говорить по телефону. Но если кто-то хочет попробовать  поссорить меня с этим коллективом, – нет, не получится», – говорит Анатолий Данилов.
– Конечно, все это грустно. Ведь мы делали этот самолет все вместе, были как одно целое, – заметил главный конструктор «Руслана» Виктор Толмачев, когда я, позвонив ему, напомнил о тех далеких временах.
– А Вы, Виктор Ильич, что бы  хотели пожелать ульяновским авиастроителям в день 30-летия первого полета вашего детища?
– Мне бы хотелось, чтоб у нас продолжала, работала и жила наша советская авиация. А для этого нужно, чтобы снова отношения между людьми и предприятиями были такими же, какими были они во времена Советского Союза. Чтобы так, как мы стоим на этой фотографии – чтобы мы могли так, бок о бок, стоять и всюду. Можно критиковать Советский Союз, но мы работали тогда все вместе, целая огромная страна работала на эту машину, 500 предприятий входило в кооперацию по Ан-124. Мы были единым организмом. Поэтому в первую очередь хотелось бы пожелать всем единства. И любви к авиации. Без этого просто нельзя.