Загадка

Берёза на высоком берегу

Дрожит листвой.

Вокруг снуют синицы.

Она как будто встала на бегу,

Раздумывая, стоит ли топиться.

 

Она всю жизнь жила на сквозняке,

Движенья почвы чувствуя корнями.

И тянется вершиной и ветвями,

Всем существом, к стремительной реке.

 

В речной поток, что сотрясает брег,

Ей суждено обрушиться и сгинуть.

У каждого живого есть свой век.

И всем придёт пора его покинуть.

 

И в этом все мы, смертные, равны.

Нет в вечности ни первых, ни последних.

Не стоит верить в сладостные бредни

Про некий рай – бессмысленны они.

 

И верный раб поэзии своей,

Я прожил век, одной загадкой мучась:

Чем я честней берёзы иль мудрей,

Чтоб требовать себе другую участь?

 

 

 

Чужое горе так прилипчиво

 

Весь день погода переменчива:

То дождик вихрем пронесёт,

То глянет солнышко застенчиво,

Всем улыбнётся и уйдёт.

 

Гремя, пройдёт трамвай по улице,

И устоится тишина.

Кот на прохожих хмуро жмурится

Из растворённого окна.

 

Из тощей тучки дождь закапал.

Стаканчик звякнул в тишине.

И, опьянев, мой друг заплакал

По бывшей умершей жене.

 

Она была красивой, гордою,

И он её не укротил.

Любил всегда и даже мёртвую

В душе измученной хранил.

 

Чужое горе так прилипчиво,

Что с другом я затосковал.

И не имея горя личного,

Ему я тихо сострадал.

 

И чтоб душа его воспрянула,

И поднялась из мрака ввысь,

С улыбкой солнце в окна глянуло

На человеческую жизнь.

 

 

 

 

Сырыми пахло неводами

 

Ты помнишь, счастье было с нами?..

Как эти годы далеки.

Сырыми пахло неводами

На берегу большой реки.

 

Она сияла лунным светом.

В ней отражалась россыпь звёзд.

Тогда я мнил себя поэтом,

Хотя и не был им всерьёз.

 

Меня влекли, меня томили

Мечты о чём-то неземном.

Какими светлыми мы были

В своём неведеньи святом.

 

Наивно верили, что в жизни

Всё будет нашим и для нас.

Через полвека, как на тризне,

Мы вспоминаем дивный час

 

Любви и молодости нашей,

О том, что было и прошло.

О счастье где-то запропавшем

Мы судим просто и тепло.

 

И до сих пор былое с нами,

Хоть годы счастья далеки.

Сырыми пахло неводами

На берегу большой реки.

 

 

 

 

                 Немота

 

Я музыку не слышу и страшусь,

Что навсегда лишился мир гармонии.

И я мечтой к звезде не вознесусь,

Она сама находится в агонии.

 

То вспыхнет, то погаснет. И вокруг

Одна лишь тьма и немота пространства,

В ней сгинули республики и царства,

Герои и народы. Умер звук.

 

Ни фуга Баха, ни Гомера речь

Мне немоту Вселенной не озвучат.

И будет мою душу вечно мучить

Глагол, которым я не смог зажечь

 

Сердца людей. И он на полпути

Остался полыхать в моей груди.

 

 

 

                   Но есть призванье у поэта

 

Опять пришла весна в Поволжье.

Лес научился говорить.

И листья шепчут, что я должен

За это песней заплатить.

 

И пусть не так легко и щедро,

Как соловей или скворец,

Но стать на миг дыханьем ветра,

Коснуться радостью сердец.

 

Немного в жизни счастья, света,

Никто своих не знает дней,

Но есть призванье у поэта –

Очеловечивать людей.

 

 

 

Что-то тайное вдруг ей открылось

 

 

Выпал снег – и душа взвеселилась,

Стала чище, просторней, нежней.

Что-то тайное вдруг ей открылось

В тишине белоснежных полей.

 

Может быть, ей в просторе безбрежном

Вдруг привиделась новая жизнь,

И она воспылала надеждой

Вознестись в бесконечную высь.

 

Ей постыло давно всё земное.

Я поэзией ей надоел.

Не проходит и часа в покое,

Чтобы чем-то её не задел.

 

Но она на меня не в обиде,

Одинокая, в тайне своей.

Я же сам ничего не увидел

В тишине белоснежных полей.

 

Мне известно давно: гость случайный,

Я уйду в предназначенный срок.

И душа пусть играется с тайной,

Где начало всему и итог.

 

 

Прощание с плащом

 

Прощай, мой плащ, прощай, мой дорогой!

Не знаю даже, что мне взять на память?

Три пуговицы?.. Хватит и одной,

Я положу её в копилку с медяками,

Пусть будет там как рубль костяной.

 

Ты двадцать лет был верным другом мне,

Защитником от сырости надёжным,

Хранилищем ключей и портмоне,

Тобою приходилось укрываться мне,

Как одеялом, в холоде дорожном.

 

За жизнь со мной ты много повидал

Людей из власти и обычных граждан.

Где только ни висел, кого ни обнимал,

Мне по тебе давал оценку каждый:

Продажный я поэт иль непродажный.

 

 

Ты знаешь сам, за эти двадцать лет

В твоих карманов много сигарет

И стеклотары с водкой побывало.

Теперь я трезвенник. Что было, то пропало.

Прими прощальный от меня привет.

 

Сдаю тебя в утиль, пока мой друг, пока…

Сдаю ещё подшивку «Огонька»

И ельцинских речей четыре тома,

Чтобы купить пакетик молока

И, клюшкою стуча, дойти до дома.

 

 

 

 

Священнику Петру Ищенко

 

Ты помнишь, Пётр, наш вечно юный Омск,

Где были мы людьми советской веры?

И брали в образцы высокие примеры.

Они давно растаяли, как воск,

 

Который вновь застыл. И годы написали,

Когда всё успокоилось, срослось,

На нём слова задумчивой печали,

Про то, что в нашей жизни не сбылось.

 

Мы встретились с тобой накоротке,

Когда полвека жизни пролетело.

Она держала нас на поводке,

Но мы с него срывались, то и дело.

 

Где не носило нас?.. Но возвратились мы

К тому, что есть для человека вечно.

И как учёностью не застили умы,

Опять пришли к Тому, что бесконечно,

 

Непознаваемо, но дорого, как счастье,

Любой спасенья страждущей душе.

К Тому, кто на последнем вираже

Нас примет с всепрощающим участьем.

 

 

 

Послание Юрию Говорову

 

 

Года идут, года гнетут,

Всё крепче нас объемлет старость.

Болячки колют, ноют, жгут,

Но в нас с тобой ещё осталась,

Дружище Юрий, жажда жить,

И не убить её лекарством.

Наш юный пыл не усмирить

Докучным пенсионным барством.

 

Ты тот же, что при первой встрече –

Колючий, пылкий, озорной,

Умом недюжинным отмечен,

Но в то же время и простой

Мужик тамбовский, в мненьях дерзкий,

Трудом поднявшийся с колен,

Ты на своей стезе судейской

Взошел на высшую ступень.

 

Но не утратил простодушной

Любви и верности стихам.

Таких, как ты, незримо Пушкин

Приподнимает к небесам.

 

 

 

 

 

 

                 Грибы

 

В дверь на рассвете постучали:

— Вставайте сони! В лес пора!

Без нас грибы давно собрали,

А мы толчёмся у двора.

 

Задами. Полем. Быстрым шагом

Идём в неблизкий старый лес,

Отряхивающийся, как собака,

С корзинами наперевес.

 

И растянувшись цепью редкой,

Чтоб все грибы забрать в полон,

Глазами шарим, где под веткой,

Иль под кустом таится Он –

 

Великий Гриб России белый

И крепконогий, и дебелый,

На толстой шляпке тёмный верх –

Мечта грибных ищеек всех.

 

Мне скоро случай улыбнулся.

Идя под пологом лесным,

Я о него чуть не запнулся

И встал, как вкопанный, пред ним.

 

Мне первый раз далась удача.

И чтоб её не потерять,

Я поспешил и бойко начал

Свою корзину наполнять.

 

Волнушки, рыжики, маслята,

Боровики и валуи,

Сырые грузди и опята

В объятья бросились мои.

 

Они гурьбой ко мне бежали,

Маршировали вдоль тропы…

Вдруг, как отрезало, пропали,

Как в землю сгинули грибы.

 

Я с облегченьем распрямился.

Но где я, толком не пойму.

Ходил кругами, заблудился…

И закричал: Ау!.. Ау!..

 

В ответ ни звука. Только ветер

Шумел в березовых ветвях.

И вдруг меня ознобный страх

Объял, что я один на свете.

 

Что кто-то взял да и унес

Меня от теток и от мамы

Я верил искренне, всерьез,

Что леший вел меня кругами,

Чтоб я дорогу позабыл,

Откуда в лес я заходил

С ватагой вместе за грибами.

 

Тут я от ужаса поник

И заревел почти, когда

Вблизи раздался мамин крик:

Ты где?..

Я здесь!

Иди сюда!

 

Спешу на крик, ору, свищу,

Стирая с глаз пустые слезы.

Корзину полную тащу,

Ей задевая о березы.

 

Я рад спасенью своему

От неожиданного страха.

Прилипла к телу моему

Насквозь промокшая рубаха.

 

— Да ты, удачливый грибник,–

Мне говорит с улыбкой мама.

А я, как проглотил язык,

Стою и хлопаю глазами.

 

Во мне еще клубится страх,

И леший чудится повсюду…

Но радость в маминых глазах

Я никогда не позабуду.

 

Мировой театр

 

Господь мог навсегда развеять тьму

И уничтожить зло, искоренить измену.

Он их не уничтожил потому,

Что человек не знал бы свету цену,

Не ведая о тьме, и цену доброты – не зная зла.

 

Так создана была двоичность бытия.

До человека очередь дошла,

Когда свой монолог эдемская змея

Произнесла библейскому Адаму,

На плод грехопаденья указав.

 

И у Адама вспыхнул огнь в глазах.

Пал занавес невинности. И драму

Добра и зла всё человечество ломает

Пред ликом Господа почти шесть тысяч лет.

Всего в ней поровну: и радости, и бед.

 

Но только Он исход конечный знает.

 

 

Николай Алексеевич Полотнянко родился 30 мая 1943 года в Алтайском крае. Он окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Первая поэтическая публикация состоялась в 1968 году в газете «Омская правда». С 1973 года писатель живёт в Ульяновске.

Николай Алексеевич является автором романов: «Государев наместник» (2011), «Жертва сладости немецкой» (2013), «Бесстыжий остров» (2013), «Загон для отверженных» (2014), «Счастлив посмертно» (2014), «Клад Емельяна Пугачева» (2014), «Атаман всея гулевой Руси» (2014), «Минувшего лепет и шелест» (2014), «Всё где-то решено», комедии «Симбирский греховодник» (2010),

а также поэтических сборников: «Братина» (1977), «Просёлок» (1982), «Круги земные» (1989), «Журавлиный оклик» (2008), «Русское зарево» (2011), «Бунт совести», «Судьба России» и других.

С 2006 года он является главным редактором журнала «Литературный Ульяновск».

В 2008 году Николай Полотнянко был награждён Всероссийской литературной премией имени И.А. Гончарова, в 2011 году — медалью имени Н.М. Карамзина, в 2014 году — орденом Достоевского 1-й степени. В 2016 году получил премию Н. Благова.

 

Его книги имеются в областных и городских и районных библиотеках.