Почему “детские” сказки кажутся страшными, когда мы взрослеем? На этот и другие вопросы попытались ответить участники литературной студии “Восьмерка” на очередной встрече в библиотеке №8.

Многие сказки, входящие в детские сборники, с точки зрения взрослых поражают количеством жестокости. Таковы, например, сказки братьев Гримм или Андерсена. С одного из творений немецких братьев-сказочников – “Девушки-безручки”, прочитанной ведущим встречи Сергеем Гогиным, – и начали обсуждение участники разговора.

Даже название сказки испугало многих, не говоря уже о сюжете, в котором отец по наущению черта отрубает руки своей дочери. Да, эта сказка может показаться страшной взрослым, но не взрослым филологам, знакомым с “Морфологией волшебной сказки” Проппа и другими научными исследованиями, раскрывающими архетипы сказок. Из них можно понять, что “девушка-безручка”, на самом деле, проходила инициацию. “Вспомним Шиву, у которого шесть рук. Все они – символ его силы. Девушка-безручка осталась без силы и, чтобы вернуть ее, должна была пройти три испытания. Первое – верой и чистотой – заключалось в подчинении отцу; второе – богатством – в отречении от серебряных рук, подаренных принцем (искусственной силы); и третье – испытание терпением и смирением, благодаря которому она вновь обрела руки от светлой девы”, – предположила одна из участниц встречи. А другая вспомнила, что когда-то проплакала из-за этой сказки всю ночь – но не от страха, а от жалости к бедной девушке.

Следующей прочитанной на встрече сказкой стала “Гензель и Гретель”. Вновь появился образ инфантильного отца, оставляющего своих детей в лесу одних, но уже по наущению не черта, а мачехи. Почему же в сказках так часто встречается образ злой мачехи и беспомощного главы семейства? Участники обсуждения пришли к выводу, что так изображается двуликость взрослой женщины. Мачеха выступает как символ темного начала матери. Таким образом, сказка развенчивает иллюзию благополучия и инициирует ребенка, осваивающего категорию смерти.

В “Гензель и Гретель” нашли и исторические корни. В некоторых племенах из-за голода действительно избавлялись от “лишних ртов”. Отец Гензель и Гретель ведет себя как разумный старейшина, поэтому дети и прощают его, воспринимая такой поступок в порядке вещей.

Но в этой сказке есть еще один инициационный момент: Гретель, защищаясь, сжигает злую ведьму. Избавившись от нее и переходя через озеро, дети заново рождаются для мира. А жемчуг, взятый ими из пряничного домика, – не физическое богатство, а духовное знание. Участники встречи подметили, что сказку сильно христианизировали, и потому ведьма здесь подается только с одной, отрицательной стороны, хотя в русских сказках с сохранившимся языческим началом Баба-яга или ведьма не выглядит как исключительно “темный” персонаж. Она помогает главным героям, если к ней правильно обратиться.

Вспомнили и о парадоксальных моментах “Курочки Рябы” и сказок об Иване-дураке. Почему дед с бабой плакали, когда яйцо разбилось? Сами же “били-били”. Но и на этот вопрос нашлось предположение: когда разбивается яйцо, в мир входит смерть. Дед с бабой проверяли на прочность вечную жизнь, и мышка “посмеялась” над их недоверчивостью. А Иван-дурак, вечно лежащий на печи, был трактован как буддистский символ неподверженности социальной жизни, ухода от суеты. Столь же неподверженным всему социальному оказался и “Кот в сапогах” – одна из форм трикстера, обновляющего мир, ставящего все с ног на голову. Знакомясь с этими персонажами, человек учится смотреть на мир с другой стороны.

Но почему, чтобы разобраться в “детских” сказках, нам нужно читать Проппа, и как же в таком случае их понимают дети? Участники встречи пришли к выводу, что, на самом деле, эти сказки не для детей – они для всех. И передача из уст в уста через столетия – фильтр, который говорит об их несомненной ценности. В сознании всех людей изначально заложены архетипы, ключи к пониманию сказок. А детское, чистое сознание просто воспринимает их лучше всего, интуитивно. Ребенку не нужно никаких филологических разборов, как и взрослому с чистым сознанием.

Сказки кажутся страшными только взрослым, воспринимающим их с позиции морали. Но они стоят гораздо выше нее – в них заложены космогонические знания о мире. Детей пугают не сказки – а их родители, взрослые. Родители страшат свое чадо, оберегая от чего-то, и эти страхи, вложенные в детский восприимчивый ум, долго еще преследуют новоявленных “взрослых”.

Валентин ЛИСТОВСКИЙ