– А не прогуляться ли вам, товарищ Исаев, в Женеву? – задумчиво произнёс Директор, когда мы расположились в креслах. — Тут у нас пертурбации всякие предстоят в Центре. А вы ведь начинали при Ягоде. Придирки начнутся, собеседования, комиссии… А мне бы хотелось вас сохранить для дела. Поезжайте, братец, завтра же. Крышу мы вам дадим надёжную: будете искать золото партии. Но вы не утруждайте себя. Отдыхайте, развлекайтесь…

Приехал я в Женеву, побродил по музеям, прошёлся по памятным для меня местам, связанными с миссией  Даллеса и агентами шефа гестапо Мюллера, который был серьезным противником. Я позволил себе предаваться воспоминаниям, но все время меня не покидало ощущение, что что-то должно произойти. Прошла одна неделя, другая…

Ну, так вот… Сидел я в скверике, прикидывал, где вечерок скоротать. Вдруг рядом со мной на скамейку присел пожилой господин и, отдышавшись, неторопливо произнёс:

– Добрый вечер, герр Штирлиц.

Я ещё не потерял навыка мгновенно реагировать на экстремальные ситуации. Но моя рука не кинулась к “Вальтеру”, который уютно покоился в кобуре под мышкой, и нажатием кнопки я не выдвинул иглу, обильно смоченную ядом кураре из носка ботинка. Я просто мельком глянул на соседа и понял, что это был он – доктор Плейшнер.

– Извините, герр Штирлиц, – волнуясь, произнес доктор. – Извините, что я вторгаюсь в ваш отдых, но причиной тому особые обстоятельства.

И тут Плейшнер несколько раз тревожно оглянулся. Я заметил, что пальцы его дрожали.

– Вы всегда были неважным конспиратором, доктор. Не крутите головой. Сквер не засвечен. И вообще, как вам удалось выжить?.. Вы же упали из окна на каменную мостовую, если не ошибаюсь, и ударились головой?

– Полно, герр Штирлиц! Мы в некотором смысле бессмертны, ибо нас породила литература. Авторы повелевают временем и своими героями. Мы будем жить, коллега, пока не истлеет последняя страница романов Юлиана Семенова. Вот так!

Я успокоился: на свете простаков немало, и Семенов будет иметь своего читателя во все времена.

– Я не сомневаюсь, доктор, что наша встреча не случайна. Итак, слушаю.

Плейшнер бросил подозрительный взгляд на прохожего в клетчатых штанах, подождал, пока тот не удалился, затем достал платок, протёр запотевшие очки. Без очков он выглядел беззащитным и наивным, и я подумал о жестокосердии Юлиана Семенова, росчерком пера выбросившего этого милого человека на брусчатку мостовой из окна дома. Но что поделаешь – война.

–  Голова не болит? От падения…

–  А это, – он снял шляпу. Верхушка черепа у Плейшнера была выполнена из какого-то тёмного металла. –  Доктор Ватсон позаботился.

– Доктор Ватсон?..

– Вы знаете, герр Штирлиц, что Швейцария – рай не только для банкиров и международных авантюристов, но и сосредоточение крупнейших клиник. Доктор Ватсон владеет, пожалуй, самой лучшей.

– Это тот доктор Ватсон?

– Тот самый. Замечательный специалист. Он уважительно приглашает вас к себе. В его клинике собраны самые выдающиеся личности, чьи имена известны каждому любителю детективного жанра.

Я задумался. Предложение было соблазнительным, но нужно было связаться с Центром, получить санкцию на посещение клиники.

Плейшнер догадался, о чем я думаю.

– Вы из Москвы давно?.. Впрочем, об этом вы вряд ли знаете. Директор вместе с ЦРУ организовал совместное предприятие в Урюпинске. Интересная, знаете, технология по выведению плесени с секретных документов.

Автомобиль Плейшнера по серпантину поднимался в горы. Доктор, вцепившись руками в рулевое колесо, молчал, а я предавался невесёлым размышлениям. Сообщение Плейшнера говорило о том, что Центр ликвидирован, но меня не это беспокоило. Главное было в том, что Директор, сам Директор, клюнул на баксы. Вот это был удар.

Доктор Ватсон встретил меня на пороге своего роскошно обставленного кабинета. Мебель красного дерева работы мастеров времён королевы Елизаветы, настоящий афганский ковер, в котором мои ноги сразу утонули по щиколотку, на стенах Гойя, Сезан, Пикассо. В углу стояли изящные часы работы Бенвеннуто Челинни.

– К счастью, фантазии наших авторов не были стеснены, – сказал Ватсон, заметив мой восхищенный взгляд. – Поэтому мы можем себе ни в чем не отказывать.

Он предупредительно провёл меня к креслу, сам сел напротив.

–  Итак, мистер Штирлиц, вы несколько смущены тем, что открылось вашему проницательному взору. Позвольте вам объяснить ситуацию. После гибели моего друга Шерлока Холмса, я продолжал вести уединенную частную жизнь, занимаясь медицинской практикой. Всё было прекрасно, но меня все чаще стала посещать мысль о судьбе моего несчастного друга. Как вы понимаете, кончина Холмса была эфемерна, наоборот – росли тиражи книг, множились языки, на которых они издавались. Но сам великий детектив, совершив столь много великого и необычного, оказался брошенным на произвол судьбы. А ведь всё, что он сделал, далось ему не так уж и легко. Здоровье Холмса оказалось серьёзно подорванным. Я увёз его  в Швейцарию, приобрёл клинику, и сейчас на моем попечении находятся и много других широко известных героев детективного жанра, которые завершили активную стадию своей жизни и теперь нуждаются в присмотре и лечении.

– Ах, вот оно что! – невольно воскликнул я. – Какой неожиданный поворот событий! Так что, выходит, прославленные супермены, разведчики, сыщики – все здесь?

– Почти все, – скромно ответил Ватсон. – Некоторых, знаете, чересчур замаранных кровью мы не принимаем в свой круг. Мы исповедуем строгие нравственные принципы.

– Какова же моя роль во всей этой истории? – спросил я. – Вы и меня предполагаете сюда поместить.

– Пока у вас несколько иная задача, – многозначительно произнес доктор Ватсон. – Пройдёмте по пансиону клиники, и я вас с кем-то познакомлю. Затем мы подведём итоги.

Мы вышли из кабинета Ватсона, миновали роскошный зал, видимо, предназначенный для концертных выступлений, и вскоре доктор остановился и постучал в дверь, оббитую морёным дубом. Нам открыла ни чем не примечательная женщина лет шестидесяти, в простеньком халате.

– Добрый день, доктор! – приветливо произнесла она.

– Комиссар сможет нас принять? Мы всего на  несколько минут.

Мы прошли одну комнату, видимо, гостиную, и оказались в большой спальне. На громадной кровати лежал пожилой человек, который при  нашем появлении пошевелился и застонал.

–  Это вы доктор.  А кто с вами?

–  Мистер Штирлиц, комиссар Мэгре. Как вы себя чувствуете, комиссар?

– Адские боли… Это безнадёжно… Я чувствую, как разрушается моя печень… клетка за клеткой…

Было видно, что бедняге действительно очень плохо. Ватсон взял со столика шприц и быстро сделал инъекцию.

– Видите? – спросил он, вытирая платком руки. – Мэгре действительно безнадёжен. Вот посмотрите: пепельно-серые уши, лимонный цвет лица – все признаки тягчайшего цирроза печени. И всё потому, что  он, не по собственной воле, был вынужден принимать громадные дозы алкоголя. Почитайте любую повестушку Сименона. С утра до вечера – перно, аперитив, пиво, коньяк, опять пиво, просто вино… И так целыми сутками, пока идёт расследование. Далее – эта мерзкая трубка с табаком. А еда?.. Чёрствые бутерброды. Правда, мадам Мэгре иногда удавалось накормить его рагу из телячьих ножек, но в основном комиссар вел нездоровый образ жизни. А Сименону и дела до этого нет. Сотня романов о Мэгре, и везде он пьёт и курит, курит и пьёт. Удивляюсь, как это ему удавалось распутывать преступления.

Следующим пациентом, которого мы посетили, был Эркюль Пуаро. Доктор Ватсон вошёл к нему, вооруженный резиновой дубинкой. На окнах в комнате были железные решетки. Сам Эркюль Пуаро сидел на полу и разглядывал порнографический журнал. На стенах комнаты губной помадой были нарисованы в самых рискованных сексуальных позах фигуры мужчин и женщин.

Наконец Пуаро нас заметил, и глаза его засветились масляным похотливым блеском. Да, великий маэстро розыска явно опустился. Во-первых, он совершенно облысел, во-вторых, его усы уже не были победно закручены вверх, а повисли как у подгулявшего  запорожца, а под ними блуждала гаденькая улыбка извращенца.

– Ах, доктор! – слащаво воскликнул Пуаро и внезапно набросился на меня, пытаясь сорвать одежду. Я похолодел от омерзения. Липкие руки сыщика обшаривали меня, как портовую проститутку. Но тут послышался мягкий шлепок резиновой дубинки, и Пуаро свалился на пол.

– Успокойтесь, мистер Штирлиц, – сказал Ватсон, подавая мне стакан с минеральной водой. – Извините, что подверг вас этому испытанию, но это для того, чтобы вы почувствовали, как серьёзны заболевания моих подопечных. Итак, Эркюль Пуаро – плод воображения несравненной Агаты Кристи. Вы заметили, как скучно и однообразно жил Пуаро?.. Он гонялся за преступниками, разоблачал их, напрягая свой мозг. Он постоянно вращался в высших слоях развращенного английского общества. Замки, дворцы, блистательная публика, обнаженные плечи доступных женщин… И ни разу у Пуаро не было ни одной любовной связи, а страсти его обуревали и нешуточные!.. Ему приходилось загонять обуревавшие его желания вовнутрь самого себя, глушить естественные человеческие чувства, стискивать зубы – и это все прорвалось наружу, теперь он пытается наверстать упущенное. Это живая иллюстрация фрейдизма.

–  А вы не пробовали его лечить радикальным способом?

– Как же, пробовали, – вздохнул доктор. – Обитательницы самых диких вертепов были в ужасе от его потребностей. Впрочем, у него бывают просветления. В это время он по телефону беседует с пастором Брауном, который отошел от религии и сыска и работает у нас садовником.

Доктор Ватсон поручил Пуаро заботам дюжего санитара, и мы вышли в коридор.

–  Продолжим нашу экскурсию?

–  Знаете, – ответил я. – Пожалуй, достаточно.

–  Крепитесь, мой друг, – улыбнулся доктор. – Ещё одно знакомство. Если хотите,  по внутреннему телевидению.

Мы прошли в холл и сели на диван перед монитором.

– Это Джеймс Бонд.

Знаменитый разведчик сидел на стуле и завязывал полотенцем подушку. Один узел, второй, третий. Остались крохотные кончики полотенца, которые он не мог завязать, но всё равно завязывал, завязывал. От напряжения лицо Бонда перекосилось, он что-то бормотал, брызгая слюной. Подошла медсестра, отобрала у него подушку, развязала полотенце, бросила на кровать. Джеймс Бонд безутешно заплакал, повизгивая и суча ногами.

– Шизофрения! – вздохнул Ватсон. – И немудрено. Сейчас я продемонстрирую вам его повреждения.

Он нажал на кнопку дистанционного переключателя и на экране возник силуэт Джеймса Бонда, цифры и графики.

– Красные точки на скелете показывают переломы. Их восемнадцать. Около сорока тяжёлых ударов по голове, с потерей сознания. Двадцать огнестрельных и четырнадцать ножевых ранений. Челюсти имплантированы.

– Досталось бедняге! – подумал я и тепло вспомнил Юлиана Семенова: тот берег нашего брата, разведчика.

– У нас находится целая дюжина идиотов, бывших крутых детективов, – сказал Ватсон. – Все они американцы, бывшие частные сыщики.

К нам приблизился человек в арабском бурнусе. Это был Шерлок Холмс.

–  Не торопитесь, дорогой друг! – торжественно произнёс великий сыщик. – Я иду по следу наркодолларов.

–  Вы сущее дитя, Холмс! Я же знаю, что вам нужно. Нет! И ещё раз нет!

–  Вы бессердечны, доктор! Вы забыли, что, только благодаря мне, вы есть! Ну, я вас прошу, умоляю!..

–   Хорошо, Холмс!.. В последний раз!

Получив из рук доктора целлофановый пакетик, Холмс торопливо исчез.

–   Кокаин. Ни дня без наркотиков. В прошлом веке в доброй старой Англии его продавали без рецептов во всех аптеках, не подозревая, какой это яд. Даже Конан Дойль не знал об этом. Наоборот, считалось, что кокаин улучшает умственные способности. Вот и Холмс стал наркоманом.

Мы вернулись в кабинет доктора Ватсона. Он сел за стол и достал из ящика стола кожаную папку.

–  Переходим к главному, мистер Штирлиц. Здесь, – Ватсон похлопал по папке, – вся информация о пациентах. Я хочу, чтобы вы довели её до сведения  общественности через российскую прессу.

–  Но у вас же на Западе свобода слова, – сказал я.

– Какая там свобода! – махнул рукой Ватсон. – Кругом всем владеют оружейные бароны, алкогольные короли, табачные виконты. А наркомафия?.. На Западе материал такой взрывной силы не пройдёт. Ну, как, берётесь?

–  Я согласен. Но у вас могут быть неприятности.

–  Ничего. Мы об этом подумали. Не беспокойтесь.

 

Плейшнер доставил меня в аэропорт. Уже на другой день я с рукописью начал свой поход по редакциям. Смотрели, читали, ухмылялись. Но рукопись не брали. Ни левые, ни правые, ни жириновцы, ни зюгановцы, ни либерально-сексуальные издания, ни монархические.

Недавно встретил Директора. Совместное предприятие в Урюпинске лопнуло. Секретные архивы ушли на Запад. Сейчас ими на Брайтон-Бич селёдку клиентам заворачивают.

Однако Директор снова бодр и деятелен:

–  Чёрт с ними, с архивами! Новые заведем. С папки Ватсона и начнём.

Директор достал чернильную подушечку и печать, подышал на неё и, налегая всем телом, придавил её к папке. Получилась чёткая надпись на английском языке: “Сов.  секретно. Отдел специальных операций”.

Я от изумления остолбенел.

–  Продолжишь разработку этого Ватсона. Да, получи чек на три тысячи долларов.

–  Всё, – уныло подумал я, – завербовали.

     Исаев Максим Максимович – выдающийся советский разведчик, работавший под личиной оберштурмбанфюрера СС Штирлица в логове Гитлера.По мнению Ю. Семёнова, за “Семнадцать мгновений весны”  он успел обеспечить СССР победу над фашистской Германией.

Рассказ опубликован в «ЛУ» №2 2006