Новый главный художник Ульяновского драматического театра им. И.А Гончарова еще до работы в нем сумел произвести на зрителей впечатление.

В прошлом году спектакль «Гроза» по Островскому, созданный Владимиром Медведем с режиссером Олегом Александровым в Димитровградском драматическом театре и показанный на областном фестивале «Лицедей», удивил необычной сценографией и стал лауреатом этого театрального форума в одной из номинаций. новом сезоне Владимир Медведь, уже в качестве главного художника областного драмтеатра, оформил две премьерные постановки – «неоконченную симфонию» «Безымянная звезда» по пьесе Михая Себастиана и комедию «Палата бизнес-класса» по пьесе Ника Ворока.

Сегодня мы представляем Владимира Ивановича нашим читателям.

– Вопрос, которого трудно избежать в разговоре с Вами. Вы в России и в Ульяновске поневоле, прибыли из Донбасса. И сначала группу артистов, с которыми Вы приехали из Луганска и Донецка, приютил Димитровградский драматический театр…

– Можно сказать – поневоле. Хотя родился я в России, все основные моменты моего становления как профессионала тоже произошли в России. Художественное училище заканчивал в Ростове-на-Дону, а вуз – в Москве. После получения высшего образования оказался в Донецке. Многое годы жил там с семьей спокойно, активно работал. А потом ситуация изменилась в одночасье. Майдан шел сначала под одними лозунгами, и многие его поддерживали, потому что со старой властью действительно были проблемы. Но поменялись приоритеты, и мы поняли, что острие повернулось в нашу сторону. Мы могли в перспективе оказаться в положении людей второго или даже третьего сорта. Я долго не верил, что такое может быть вообще. Для меня до сих пор загадка, почему люди, с которыми мы жили бок о бок, родственники даже, вдруг меняют лица, философию. У меня дочка училась тогда во Львове в академии художеств. Я, понимая, что есть угроза ее жизни, отправился за ней. В поезде «Донецк – Львов» стояла напряженная тишина, все сидели молча, потому что не знаешь, кто твой сосед и какова будет его реакция на какие-то твои слова. Луганск бомбили. Может, вы помните кадры, которые облетели весь мир: сверху здание облсовета, аллея, взрыв, лежат убитые, оторванные части тел… Так вот эта аллея начинается от театра, где я иногда ставил спектакли и часто ходил по ней. Ситуация в целом была опасной, и нужно было уезжать. Мне позвонил режиссер Олег Александров из Луганского русского академического драматического театра, сказал, что его и еще несколько человек приглашают в Димитровград, позвал присоединиться. И в июне 2014 года мы все вместе поехали. Со мной были жена и дочка. В Димитровграде сразу включился в работу, она отвлекла от дурных мыслей, потому что новости приходили все печальней и печальней. Последняя пара наших артистов в пути попала под бомбежку, и они прибыли в Россию без документов. В Димитровграде нас встретили тепло. Спасибо всем, кто нас принял и помог устроиться. Губернатор области, мэр города, коллектив театра – их помощь была нам очень нужна. И после приглашения в Ульяновский драматический я решил не оставлять театр в Димитровграде и буду продолжать оформлять там спектакли. Дай Бог, чтобы такого, как в Донбассе, никогда больше не было! У меня дед и отец после Волынской резни уехали из Польши. Вся моя семья не по своей вине уже не в одном поколении – переселенцы. Это пугает, куда мы катимся?..

– На Украине у Вас была большая творческая жизнь. Чем Вы там занимались как театральный художник?

– Когда я заканчивал школу-студию МХАТ, жена уговорила меня поехать в Донецк, где был музыкально-драматический театр. Работал там, некоторое время периодически выезжал ставить спектакли в России. Донецкий музыкально-драматический, где я стал главным художником, уже в независимой Украине получил статус национального. Оркестр, балет, драматическая труппа… Мы сами мюзиклы писали. Все было хорошо. Я получил звание «Заслуженный деятель искусств Украины». Но события резко все перевернули. Сейчас театры в Донецке и Луганске продолжают давать спектакли, хотя основные кадры уехали. Но зрители ходят, потому что это единственные заведения, которые снимают психологическое напряжение. Часть декораций во время обстрелов сгорела. Я со знакомыми, друзьями, там оставшимися, перезваниваюсь, когда приезжаю – общаемся. Каждый вечер – канонада слышна. Люди живут с этим, кто-то привыкает, кто-то уезжает, кто-то возвращается назад. Я не так давно сам был в Донецке, чтобы навестить маму, которая не захотела уезжать. Внешне в городе все прибрано. С окон скотч поснимали, но во многих окнах стоят иконы ликами на улицу. Это обереги…

– Надеяться больше не на кого?..

– С начала военных действий восемь месяцев людям ничего не платили. Банки, почта были закрыты. Выручала российская гуманитарная помощь. Кроме того, наш олигарх Ринат Ахметов поддержал стариков пайками с продуктами. Благодаря этому многие выжили, за что ему большая благодарность. Мне невольно пришлось наблюдать, бывая на могиле отца, как за короткое время в разы увеличилась территория кладбища в Донецке. Самое печальное, что кладбище росло не за счет тех, кто погиб в боях, а за счет стариков, которые остались без еды и лекарств.

– Есть ли у Вас своя эстетическая программа?

– Этого сказать нельзя, потому, что театр не стоит на месте, он все время меняется. Конечно, после института я находился под влиянием своего мастера Олега Ароновича Шейнтиса – одного из столпов российской и даже мировой сценографии, который определял лицо театра Ленинского Комсомола. Мы были его первым выпуском, и «ленкомовщина» долго сидела в нас. А потом все же понимаешь, что если ты не находишь в материале то, что тебя волнует, то никакие программы, никакие школы тебе не помогают. Начинаешь материал пропускать через себя. Если повезло с пьесой, если она тебя волнует, то решение само приходит.

– Есть постановка, которой Вы гордитесь?

– Бывает так, что спектакль не получился, но в процессе работы над ним я открыл что-то новое для себя, и он мне дорог, вызывает положительные эмоции. Есть немногие спектакли, которые мне лично нравятся, и я их с удовольствием вспоминаю. Сейчас в Димитровграде мы сделали спектакль по Ионеско «Лысая певица», был в нем экспериментальный момент. Я получил удовольствие, режиссер и актеры тоже. С Олегом Александровым, режиссером, с которым мы «Грозу» поставили, связан другой, самый мой любимый спектакль. Это чеховская «Чайка» в Донецком ТЮЗе. Меня в пьесе «пробила» фраза Треплева: «Мне приснилось, что озеро высохло». Боже мой, какой образ! И я делаю это пересохшее озеро, нет усадьбы, только отдельные лужи, в них плещется рыба, которой суждено умереть. Мы повезли этот спектакль в Ялту на международный фестиваль под эгидой России, где было 12 стран-участниц. Выступали последними, но взяли Гран-при. Сами не ожидали! Нас тогда украинская часть жюри и критиков не поддержали, а Россия поддержала. Я месяца три ходил, как будто выиграл Олимпийские игры! Да и «Гроза» мне дорога. Мы с Олегом этот спектакль сначала в Донецке поставили, а когда оказались в Димитровграде, то решили его повторить. Получился мостик из прежней нашей творческой жизни в новую. Там мы «балуемся» с водой. Любопытна сцена с самоубийством Екатерины: актриса реально уходит под воду, и никто не поймет, как это? Не буду раскрывать секрет, потому что спектакль еще идет в Димитровграде. В зале – шок, слезы. Вообще-то, можно еще назвать несколько интересных, любимых спектаклей, но все они сливаются для меня в единое действо, в профессию. Я думал, в бытность свою студентом, что наш ректор Олег Табаков лукавил, когда говорил, что работал бы бесплатно, если бы ему дали сцену. А позднее понял, что если убрать из моей жизни театр, то мне будет плохо без него.

– Вы сказали, что в Донбассе, несмотря на войну, зрители продолжают ходить в театр. А как было в мирное время?

– Лицо, эстетику Донецкого музыкально-драматического театра сформировал харьковский режиссер Александр Школьник. Он сделал серьезный, но при этом коммерческий театр, где ставились пьесы мировой классики и даже спектакли по фильмам. «В джазе только девушки» – полномасштабный мюзикл с огромными декорациями, где была занята вся труппа, оркестр, балет. Буквально недавно Александр прислал мне сообщение, что был аншлаг, а ведь спектаклю десять лет! Со Школьником я делал мюзикл «Только для женщин». Это тоже коммерческая штучка, но там поднимаются и серьезные темы. Спектакль тоже стал рекордсменом по популярности в городе. Его отыграли за пять лет 200 раз! Вообще, у театра были самые высокие на Украине показатели заполняемости зала – 97%. Билеты расхватывали за два-три дня. Когда приезжали Калягин и Табаков, они этому не поверили. У них – меньше. Наш театр в городе любили и любят безумно. Сейчас это все порушено.

– Как Вам работалось над «Безымянной звездой», недавней премьерой театра?

– Это большой серьезный проект. Фильм Михаила Козакова по пьесе Михая Себастиана я видел, и он мне нравился. Но он облегченный, взята была только одна тема. А тут режиссер Анатолий Морозов приехал со своей болью, со своим ощущением материала. И он достаточно его перелопатил, пошел глубже, отказавшись от стереотипов в фильме. История получилась пожестче. Любовь есть, но есть и другие судьбы, которые обошел вниманием Козаков. Мы с режиссером, осваивая материал, шли медленно, не спеша, я прислушивался к нему.

– Владимир Иванович, Вы сказали, что как профессионал не представляете себя вне театра. Сейчас, по прошествии долгого времени, можете ли Вы сказать, за что Вы его любите?

– Театр – он где-то внутри сидит. Это образ жизни, потому что ты все время там – в мастерской, в репетиционном зале, читаешь пьесу. Даже семья от этого страдает. Есть такой грех… Но за все надо платить. Люблю театр за то, что мне здесь комфортно. Я живу театром, учусь в нем, черпаю от него. Понимаю, что мне повезло в жизни, что я попал в него, слился с ним, стал его частичкой. Даже если неудача, а от них никто не застрахован, переживаешь, но потом все равно положительное побеждает, и ты понимаешь, какое это счастье – заниматься театром.

Беседовала Ирина Морозова