Ведущий Клуба- Жан Миндубаев.Гость клуба- поэт Николай Полотнянко.Визитная карточка гостя:«Полотнянко Николай Алексеевич родился 30 мая 1943 года в Алтайском крае. С 1973 г живёт в Ульяновске. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Автор поэтических книг и сборников: «Братина» (1977), «Просёлок» (1982), «Круги земные» (1989), «Журавлиный оклик» (2008), «Русское зарево» (2011), «Бунт совести»(2015), «Судьба России» (2016)». Тема заседания: «История Карамзина». От ведущего. В эти дни Россия чтит память человека, создавшего и оставившего нам в качестве щедрого дара многое: историю государства российского, прелестные даже по сегодняшним меркам литературные произведения, новые термины слова и понятия. Имя Карамзина в ряду таких творцов русской общественной ,культурной, философской и литературной жизни, как Державин, Ломоносов, Пушкин,Соловьев, Лермонтов,. Бунин, Шолохов, Солженицын. Так что всем им- наша благодарность и поклонение. На этом можно было бы и закончить. Но бочку меда, как известно, можно испортить и ложкой дегтя. И потому хочу кое-что добавить. Мне кажется, что наш великий юбиляр ныне может даже слегка повернуться в своем почтенном гробу. Ибо – ну, бывают же парадоксы ИСТОРИИ! Ибо как раз в эти дни происходят некие события… То вдруг мистически сыплется потолок в главной библиотеке региона…А то ( как-то странновато! ) – затевается с новой силой давний спор о т том, где именно явился на свет историограф государства российского: в Симбирской или же Оренбургской губерниях? И накал тщеславных ( а отнюдь не научных) страстей обретает характер уязвленного тщеславия. Лихорадочно мобилизуются силы краеведов, «знатоков, ведунов и вещателей»; страсти разгораются – и даже как-то в сторонку отходит даже сама личность юбиляра… Но Бог с ними, искателями не столько истины- сколько утверждения собственной значимости на фоне юбилея. Мы же воздадим должное самому Николаю Михайловичу вне зависимости от места его появления. Ведь главное-то все- таки не то, где он родился! А то, что ОН- родился!!! Жан Миндубаев ================================ Николай Полотнянко. Поэтический венок к юбилею Карамзина. 1 История России необъятна. Она как затонувший материк Из толщи временной и невозвратной Лишь иногда нам свой являет лик.
В ней – радость человеческого детства, И горечь от несбывшихся надежд, И подвиги, и подлые злодейства, И наши мненья жалкие, невежд.
И мы пред ней, то в ужасе немеем, То слепнем от сиянья красоты. И каждого державного злодея Готовы оправдать и вознести.
И тщимся объяснить себе причины Распада царств и гибели эпох… В её бездонной роковой пучине Сокрыт всех русских промыслов итог.
Все радости земные и все беды, Исканья правды и дурман идей, Все смыслы русской жизни, все ответы, Всё будущее наше скрыто в ней.
Сонм пращуров державных не попустит Нам позабыть про свой святой исток. Россия как река вливается всем устьем В безмерный океан, чьё имя – Бог. 2 Печальный русский дворянин, Почтительно внимавший Канту, Париж видавший и Берлин, Знал цену своему таланту.
Он не любил парад и строй, Полков упругое равненье. И чувствовал перед собой Высокое предназначенье.
Россия мощно шла вперёд, Но было прошлое сокрыто. Покамест не имел народ Российский своего Тацита.
Он первым заглянул во тьму Примеров грозных и печальных, Бесстрастно пищу дав уму Для выводов первоначальных.
Когда читал он, не спеша, Свои рокочущие главы, Самой Истории душа Плыла над ним в сиянье славы.
3 Век восемнадцатый безбожный, Паденье нравов и святынь. И свет масонства мёртвый, ложный Изведал юный Карамзин.
Попав в объятья Новикова, Вдохнул мистический туман, Способный с толку сбить любого, Но не поддался на обман
Людей учёных, без сомненья, Но склонных к тайной суете, Сказав, мол, жаждут просвещенья, А пребывают в темноте.
Что в нём их дух не обитает, А тот, что был, давно прокис. И ум его всегда питает Обычный русский здравый смысл.
Что он не падок на обновы И в жизни ценит простоту. В масонстве видит пустоту, И в оной духа нет святого.
4 Париж жарищею расплавлен. Гудит Конвент, вскипает спор. Ещё король не обезглавлен, Но занесён над ним топор.
И в ожиданье приговора Пустуют ложи гильотин. Но о пришествии террора Догадывался Карамзин.
И пусть французская столица Шумит, свободою пьяна, От будущего летописца Не скрылось, как больна страна.
«Свобода, равенство и братство» – Слова пустые, мишура. Когда болеет государство, То это время топора.
Устои рушатся… Впервые, Прозрев грядущие века, Он угадал судьбу России Из западного далека. 5 История России не погост, Для русского она живая книга, Как, спотыкаясь, шёл державный рост Всего, что есть, от мала до велика.
Он оживил минувших лет теченье, И мысль свою направил в высоту. Вся от истоков Русь пришла в движенье, Ход набирая, от листа к листу.
И оживала под пером бумага, Чтоб прошлое не стало мёртвым сном. Не ведая пристрастия и страха, Поведал нам историк о былом.
От книги к книге мощь державы крепла. И озаряя миллионы лиц, Слова вставали из огня и пепла, Герои поднимались из гробниц.
История России величава, Как Божий храм, который Карамзин Возвёл трудом монашеским один, Чтоб воссияла русская держава. 6 Карамзин был божественной пробы, С Геродотом размахом сравним. Указал он дороги и тропы Россиянам к истокам своим.
И помог им не только былое Обрести, а надеждой горя, Недостатки державного строя Он в «Записке…» довёл до царя.
Государь их прочёл и сурово Начертал на странице ответ: «На Руси все крамольны обновы, И они государству во вред».
Годы славные, годы лихие – Всё на свете имеет свой срок. И не царь правит грешной Россией, Ей владеет как вотчиной Бог.
Карамзин был державного роста, Духом твёрд, но душою раним. Разговаривать было непросто Самодержцу российскому с ним.
7 Историю страны творит народ Усилиями сотен поколений. Но воссоздать её державный взлёт Способен лишь великий русский гений.
Таким был Карамзин. Ему судьба Минувшее провидеть даровала. И музы Клио вечности труба В его твореньях веще прозвучала.
России славу гений вострубил, Не отвергая сумрачных преданий. И предков для потомков воскресил Во всей красе и мужестве деяний.
Веками сохранялась эта связь… Но в наши времена растленья духа С тревогою они глядят на нас, Чьим делом стали смута и разруха.
Не дотянуться нам ни в чём до них, Не чтим мы предков мудрые заветы. Нас обуял отступничества стих: Оболганы великие победы,
И музы Клио вечности труба Безмолвствует, коль гласа нет народа. России поколеблена судьба, И торжествует пошлая свобода.
8 Он память дал всем русским людям, Но так беспамятен наш век, Что долго труд его под спудом В хранилищах библиотек Лежал, сокрытый от потомков, В подвальных сумрачных потёмках.
Он обвинён был веком новым В пособничестве крепостникам. Но арестованное слово Из полутьмы светило нам.
И глубина времён державы Нам открывалась в блеске славы.
Всё было в прошлом, но основа России правдой скреплена. И до сих пор не меркнет Слово Историка Карамзина.
9 Листвы опадающей трепет. И клик журавлей на лету. Минувшего шелест и лепет Слышны в Карамзинском саду.
Здесь русское прошлое живо Со мной обо всём говорит. И муза истории Клио Над глыбой гранита парит,
Читая России скрижали Понятным простым языком, Про то, что нашли, потеряли Мы все на пути роковом.
Начала сокрыты во мраке, И знают о них лишь одни Созвездий сияющих знаки, Болот колдовские огни,
Да ворон угрюмо молчащий На древнем могучем дубу. И лешие в сумрачной чаще Пророчат России судьбу.
Еще не рассеялся морок Преданий, когда Карамзин, Бесстрашный поэт и историк, Решился дойти глубин,
Из коих взошло государство, И крепи его, и столпы — До гибели Русского царства От Смуты и козней судьбы.
До горькой кручины народной – Паденья державных стропил Довёл он свой труд благородный И в Боге смиренно почил.
…Листвы опадающей трепет. И клик журавлей на лету. Минувшего шелест и лепет Слышны в Карамзинском саду. Материалы комментируем в нашем телеграм-канале
|
|
|
ВСПОМНИЛОСЬ ОТЧЕГО-ТО
Двенадцать стульев
Глава XXIX. Автор «Гаврилиады»
Когда мадам Грицацуева покидала негостеприимный стан канцелярий, к Дому народов уже стекались служащие самых скромных рангов: курьеры, входящие и исходящие барышни, сменные телефонистки, юные помощники счетоводов и бронеподростки.
Среди них двигался Никифор Ляпис, очень молодой человек с бараньей прической и нескромным взглядом.
Невежды, упрямцы и первичные посетители входили в Дом народов с главного подъезда. Никифор Ляпис проник в здание через амбулаторию. В Доме народов он был своим человеком и знал кратчайшие пути к оазисам, где брызжут светлые ключи гонорара под широколиственной сенью ведомственных журналов.
Прежде всего Никифор Ляпис пошел в буфет. Никелированная касса сыграла матчиш и выбросила три чека, Никифор съел варенец, вскрыв запечатанный бумагой стакан, и кремовое пирожное, похожее на клумбочку. Все это он запил чаем. Потом Ляпис неторопливо стал обходить свои владения.
Первый визит он сделал в редакцию ежемесячного охотничьего журнала «Герасим и Муму». Товарища Наперникова еще не было, и Никифор Ляпис двинулся в «Гигроскопический вестник», еженедельный рупор, посредством которого работники фармации общались с внешним миром.
— Доброе утро, — сказал Никифор. — Написал замечательные стихи.
— О чем? — спросил начальник литстранички.На какую тему? Ведь вы же знаете, Трубецкой, что у нас журнал…
Начальник для более тонкого определения сущности «Гигроскопического вестника» пошевелил пальцами.
Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки из белой рогожи, отклонил корпус назад и певуче сказал:
— «Баллада о гангрене».
— Это интересно,— заметила гигроскопическая персона. — Давно пора в популярной форме проводить идеи профилактики.
Ляпис немедленно задекламировал:
Страдал Гаврила от гангрены,
Гаврила от гангрены слег…
Дальше тем же молодецким четырехстопным ямбом рассказывалось о Гавриле, который по темноте своей не пошел вовремя в аптеку и погиб из-за того, что не смазал ранку йодом. — Вы делаете успехи, Трубецкой,— одобрил редактор,— но хотелось бы еще больше… Вы понимаете?
Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял, обещав уплатить во вторник.
В журнале «Будни морзиста» Ляписа встретили гостеприимно.
— Хорошо, что вы пришли, Трубецкой. Нам как раз нужны стихи. Только — быт, быт, быт. Никакой лирики. Слышите, Трубецкой? Что-нибудь из жизни потельработников и вместе с тем, вы понимаете?..
— Вчера я именно задумался над бытом потельработников. И у меня вылилась такая поэма. Называется: «Последнее письмо». Вот…
Служил Гаврила почтальоном,
Гаврила письма разносил… .
История о Гавриле была заключена в семьдесят две строки. В конце стихотворения письмоносец Гаврила, сраженный пулей фашиста, все же доставляет письмо по адресу.
— Где же происходило дело? — спросили Ляписа. Вопрос был законный. В СССР нет фашистов, за границей нет Гаврил, членов союза работников связи.
— В чем дело? — сказал Ляпис. — Дело происходит, конечно, у нас, а фашист переодетый.
— Знаете, Трубецкой, напишите лучше нам о радиостанции.
— А почему вы не хотите почтальона?
— Пусть полежит. Мы его берем условно. Погрустневший Никифор Ляпис-Трубецкой пошел снова в «Герасим и Муму». Наперников уже сидел за своей конторкой. На стене висел сильно увеличенный портрет Тургенева, а пенсне, болотных сапогах и с двустволкой наперевес. Рядом с Наперниковым стоял конкурент Ляписа — стихотворец из пригорода.
Началась старая песня о Гавриле, но уже с охотничьим уклоном. Творение шло под названием: «Молитва браконьера».
Гаврила ждал в засаде зайца,
Гаврила зайца подстрелил.
— Очень хорошо! — сказал добрый Наперников. Вы, Трубецкой, в этом стихотворении превзошли самого Энтиха. Только нужно кое-что исправить. Первое — выкиньте с корнем «молитву».
— И зайца,— сказал конкурент.
— Почему же зайца? — удивился Наперников.
— Потому что не сезон.
— Слышите, Трубецкой, измените и зайца. Поэма в преображенном виде носила название.«Урок браконьеру», а зайцы были заменены бекасами. Потом оказалось, что бекасов летом тоже не стреляют. В окончательной форме стихи читались:
Гаврила ждал в засаде птицу.
Гаврила птицу подстрелил… и т.д.
После завтрака в столовой Ляпис снова принялся за работу.
Белые брюки мелькали в темноте коридоров. Он входил в редакции и продавал многоликого Гаврилу.
В «Кооперативную флейту» Гаврила был сдан под названием «Эолова флейта».
Служил Гаврила за прилавком.
Гаврила флейтой торговал…
Простаки из толстого журнала «Лес, как он есть» купили у Ляписа небольшую поэму «На опушке». Начиналась она так:
Гаврила шел кудрявым лесом,
Бамбук Гаврила порубал.
Последний за этот день Гаврила занимался хлебопечением. Ему нашлось место в редакции «Работника булки». Поэма носила длинное и грустное название: «О хлебе, качестве продукции и о любимой». Поэма посвящалась загадочной Хине Члек. Начало было по-прежнему эпическим:
Служил Гаврила хлебопеком,
Гаврила булку испекал…
Посвящение, после деликатной борьбы, выкинули. Самое печальное было то, что Ляпису денег нигде не дали. Одни обещали дать во вторник, другие — в четверг, или пятницу — через две недели. Пришлось идти занимать деньги в стан врагов — туда, где Ляписа никогда не печатали.
Ляпис спустился с пятого этажа на второй и вошел в секретариат «Станка». На его несчастье, он сразу же столкнулся с работягой Персицким.
— А! — воскликнул Персицкий. — Ляпсус!
— Слушайте,— сказал Никифор Ляпис, понижая голос, — дайте три рубля. Мне «Герасим и Муму» должен кучу денег.
— Полтинник я вам дам. Подождите. Я сейчас приду.
И Персицкий вернулся, приведя с собой десяток сотрудников «Станка». Завязался общий разговор.
— Ну, как торговали? — спрашивал Персицкий.
— Написал замечательные стихи!
— Про Гаврилу? Что-нибудь крестьянское? «Пахал Гаврила спозаранку, Гаврила плуг свой обожал»?
— Что Гаврила! Ведь это же халтура! — защищался Ляпис. — Я написал о Кавказе.
— А вы были на Кавказе?
— Через две недели поеду.
— А вы не боитесь, Ляпсус? Там же шакалы!
— Очень меня это пугает! Они же на Кавказе не ядовитые!
После этого ответа все насторожились.
— Скажите, Ляпсус,— спросил Персицкий,— какие, по-вашему, шакалы?
— Да знаю я, отстаньте!
— Ну, скажите, если знаете!
— Ну, такие… в форме змеи.
— Да, да, вы правы, как всегда. По-вашему, ведь седло дикой козы подается к столу вместе со стременами.
— Никогда я этого не говорил! — закричал Трубецкой.
— Вы не говорили. Вы писали. Мне Наперников говорил, что вы пытались всучить ему такие стишата в «Герасим и Муму», якобы из быта охотников. Скажите по совести. Ляпсус, почему вы пишете о том, чего вы в жизни не видели и о чем не имеете ни малейшего представления? Почему у вас в стихотворении «Кантон» пеньюар — это бальное платье? Почему?!
— Вы — мещанин,— сказал Ляпис хвастливо.
— Почему в стихотворении «Скачка на приз Буденного» жокей у вас затягивает на лошади супонь и после этого садится на облучок? Вы видели когда-нибудь супонь?
— Видел.
— Ну, скажите, какая она!
— Оставьте меня в покое. Вы псих!
— А облучок видели? На скачках были?
— Не обязательно всюду быть! — кричал Ляпис.Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции.
— О да, Эрзерум ведь находится в Тульской губернии.
Ляпис не понял сарказма. Он горячо продолжал:
— Пушкин писал по материалам. Он прочел историю Пугачевского бунта, а потом написал. А мне про скачки все рассказал Энтих.
После этой виртуозной защиты Персицкий потащил упирающегося Ляписа в соседнюю комнату. Зрители последовали за ними. Там на стене висела большая газетная вырезка, обведенная траурной каймой.
— Вы писали этот очерк в «Капитанском мостике»?
— Я писал.
— Это, кажется, ваш первый опыт в прозе? Поздравляю вас! «Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом…» Ну, удружили же вы «Капитанскому мостику»! «Мостик» теперь долго вас не забудет, Ляпис!
— В чем дело?
— Дело в том, что… Вы знаете, что такое домкрат?
— Ну, конечно, знаю, оставьте меня в покое…
— Как вы себе представляете домкрат? Опишите своими словами.
— Такой… Падает, одним словом.
— Домкрат падает. Заметьте все! Домкрат стремительно падает! Подождите, Ляпсус, я вам сейчас принесу полтинник. Не пускайте его!
Но и на этот раз полтинник выдан не был. Персицкий притащил из справочного бюро двадцать первый том Брокгауза, от Домиций до Евреинова. Между Домицием, крепостью в великом герцогстве Мекленбург-Шверинском, и Доммелем, рекой в Бельгии и Нидерландах, было найдено искомое слово.
— Слушайте! «Домкрат (нем. Daumkraft) — одна из машин для поднятия значительных тяжестей. Обыкновенный простой Д., употребляемый для поднятия экипажей и т. п., состоит из подвижной зубчатой полосы, которую захватывает шестерня, вращаемая помощью рукоятки…» И так далее. И далее: «Джон Диксон в 1879 г. установил на место обелиск, известный под названием «Иглы Клеопатры», при помощи четырех рабочих, действовавших четырьмя гидравлическими Д.». И этот прибор, по-вашему, обладает способностью стремительно падать? Значит, Брокгауз с Эфроном обманывали человечество в течение пятидесяти лет? Почему вы халтурите, вместо того чтобы учиться? Ответьте!
— Мне нужны деньги.
— Но у вас же их никогда нет. Вы ведь вечно рыщете за полтинником.
— Я купил мебель и вышел из бюджета.
— И много вы купили мебели? Вам зa вашу халтуру платят столько, сколько она стоит, грош!
— Хороший грош! Я такой стул купил на аукционе…
— В форме змеи?
— Нет. Из дворца. Но меня постигло несчастье. Вчера я вернулся ночью домой…
— От Хины Члек? — закричали присутствующие в один голос. — Хина!.. С Хиной я сколько времени уже не живу. Возвращался я с диспута Маяковского. Прихожу. Окно открыто. Я сразу почувствовал, что что-то случилось.
— Ай-яй-яй! — сказал Персицкий, закрывая лицо руками.— Я чувствую, товарищи, что у Ляпсуса украли его лучший шедевр «Гаврила дворником служил, Гаврила в дворники нанялся».
— Дайте мне договорить. Удивительное хулиганство! Ко мне в комнату залезли какие-то негодяи и распороли всю обшивку стула. Может быть, кто-нибудь займет пятерку на ремонт?
— Для ремонта сочините нового Гаврилу. Я вам даже начало могу сказать. Подождите, подождите… Сейчас… Вот: «Гаврила стул купил на рынке, был у Гаврилы стул плохой». Скорее запишите. Это можно с прибылью продать в «Голос комода»… Эх, Трубецкой, Трубецкой!.. Да, кстати. Ляпсус, почему вы Трубецкой? Почему вам не взять псевдоним еще получше? Например, Долгорукий! Никифор Долгорукий! Или Никифор Валуа? Или еще лучше: гражданин Никифор Сумароков-Эльстон? Если у вас случится хорошая кормушка, сразу три стишка в «Гермуму», то выход из положения у вас блестящий. Один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура — Эльстоном, а третья — Юсуповым… Эх вы, халтурщик!..
Митюк
Двенадцать стульев
Глава XXIX. Автор «Гаврилиады»
http://ostap.org.ru/12ch29.php
мда….
Много текста!
объективка
У прекрасных стихов нашелся один ценитель, и тот скот.
мечтатель
неужели сам автор?
Странно
Почтенный гроб… Что-то у Ж.Б. никак не вытанцовывется с русским языком.
объективка
Почтенный гроб… То есть почитаемый,заслуженно-уважаемый, вы поторопились укорить нашего патриарха журналистики.
мечтатель
да-а-а, заслуженно-уважаемый гроб как-то на каламбурчик смахивает…
Цветик
Заслуженный гроб!? Я упал от бессилья.
На ЭТО что можно сказать?
Заслуженный гроб России –
Осталось лишь этого ждать?
Кто скажет потом, что не место
Красит любого из нас? –
Прикупишь с титулом место,
И будь хоть сто раз 3,14дарас,
Будет в почете купаться
Твой червями изъеденный труп…
Почтенный гроб – догадаться
До такого нельзя, коль не глуп…
Цветик
Служил Гаврила Полотнянкой,
Стихи Гаврила сочинял,
И друг его, что звался Жанкой,
Стихи те в массы продвигал.
Еще Гаврила был писатель –
Романы пачками писал,
Но ни один, увы, издатель
Романы те в печать не брал.
Гавриле нынче очень жалко,
Что Жанки нет и там, и там.
Клонировать бы надо Жанку,
Но кто возьмется? Может сам?…
Служил Гаврила анатомом,
Гаврила клоны размножал.
Свои романы том за томом
Он клонам этим раздавал…
ванька жуков
Всего 2-3 интернет-придурка на Ульяновск, дают ему право с некоторой натяжкой быть культурной столицей
Точно!
Миндубаев, Полотнянко… А третий кто?
Лев
Когда наконец завянет вонючий цветик?
мечтатель
Он на навозном гумусе возрос,
Поэтому отнюдь не медонос…
Но всё ж ему завянуть не дано,
Под ним же удобрение – г…о!
Вот так и славим нашего земляка…
Сейчас по всем телеканалам, и на фото в СМИ показывают в течении целой недели деда с бородой, единственного жителя с.Карамзинки, быв. Знаменского, с его двумя собачками. Нынешнее обсуждение стихотворения Н.Полотнянко посвящённого Н.Карамзину вылилось похожим в диалог с дедом аборигеном, одного из московского журналистов в красных ботинках у хижины его владельца.
-А вы сами то историей интересуетесь?
-Не-е-а… , а зачем мне эта география? Уже 43 года здесь живу,и все на одном месте.
-Ну а где их дом стоял знаете?
-Да вот там, за оврагом.
Спасибо, понятно. Теперь идём туда, пробираясь через репьи…вот примерно здесь находился дом Карамзиных.
Вот и весь исторический диалог с дедом Анатолием, местным экскурсоводом.
Очень похоже по исторической насыщенности на сегодняшнее обсуждение посвящённого стихотворения. Только дед Анатолий сразу честно признался, что это не его тема, в отличие от наших продвинутых в карамзиноведении земляков, которые снова, занялись по привычке самим Ж.Миндубаевым, а заодно подвернувшимся по случаю и Н.Полотнянко. Мда-а уж! Пообщались сегодня очень славно, по теме в литературном клубе Ж.Миндубаева. Похоже, что была какая-то дата у И.Ильфа и Е.Петрова, но тут случайно вмешался Н.Полотнянко с темой о неком Карамзине.