Клуб «Симбирский глагол».

Жан Миндубаев

Симбирский дисплей.

                   Поэма.

(Подражание Д.Минаеву)

(Окончание)

 

 «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами.

Нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной.»

Петр Чаадаев

***

От автора:

Учитывая нервическое состояние нижеупомянутых персонажей, весьма утомленных как фактом своей социально-общественной значимости, так и многолетним служением народу, я внес некоторые фонетические изменения в их имена и фамилии. Предоставив тем самым увлекательную возможность угадывания прототипов будущим читателям.

======================================

 

    ФАЙЛ ЧЕТВЕРТЫЙ.

     «Тех лет печальные страницы…»

 

А впрочем, переменим тему

Нажав на кнопку: «Сохранить! »

И вкратце нарисуем схему

Которой следовало жить

 

В «Ильичевграде» после сноса

Церквей, усадьб, монастырей

Под наблюденьем Наркомпроса

Или ЧК (еще страшней!)

 

Тех лет печальные страницы

У многих в памяти свежи…

О, как легко теряли лица!

При власти вились, как ужи…

 

«Молчать! Смириться! Трепетать!» –

Таков был принцип выживанья…

«Всех непонятливых – убрать!

Другим – паек  для пропитанья!»

 

За дачу, должность, за награду

Народ, толкаясь, к «верху» лез…

Вслух уверяя, будто верит

Он в глупости КПСС.

 

Польшов, Бодрячев, Саша Харьев

Лужанкин, Фраведнов, Ханцов…

Перелистаем формуляры

Региональных «партотцов».

 

Разнообразен тот гербарий!

Всех «соискателей не счесть.

Но был один пассионарий

О коем помнят даже днесь.

 

Олег Базаров несравненный!

Сверхпатриот, сверхкоммунист –

Бесстрашен,  как булат отменный;

Огнеупорен и сталист.

 

В час горбачевской перестройки

Всех «перевертышнй» круша

На политсцене очень бойко

Выделывал он антраша.

 

Сражался с «ересью» охотно

«Демроссам» спуску не давал…

И с рюмкой на клинке походном

«Ура!»  Громанову кричал.

 

Когда, сверкнув Звездой Росси,

Чечню смиривший генерал

Во всей своей красе и силе

Вершину власти штурмовал.

 

Однако – то другая тема

И к ней вернемся мы опять.

Пока ж портрет «плитбогемы»

Попробуем нарисовать.

 

Или, точней, тот муравейник

В котором каждый благ алкал:

Тут и Шуршалов, врач-затейник

Не серой мышкою мелькал.

 

Здесь Кайдашенко – рупор лести,

«Неправду-правду» выпускал.

Здесь Харьев был всегда на месте –

Вождей он пеньем услаждал.

 

А покровитель прохиндеев

«КА-ПЭ-ЭС-ЭС»ки верный сын

Блюл непорочность «комидеи»

Сверхпатриот доцент Фомин.

 

Сверкая хитрыми глазами

«Еретиков» он выявалял –

И большевистскими азами

Разил любого наповал…

 

И здесь, усердием сияя,

Польшов колхозы укреплял –

От посевной в начале мая

До жатвы всем мозги вправлял…

 

Доярок чествовал он с помпой,

Их тяжкий труд превозносил…

Но даже в нем Мазаров «компру»

Бдил изо всех чекистских сил.

 

В его служебном окоеме

Немало числилось «штыков»…

Скажем, стоял на вечном стреме

Майор Евлампий Мытяков.

 

Идейного куратор блока,

Наладивший отменный «стук»

Внедрял недреманные ока

В среду артистов, журналюг,

 

Писателей, певцов, танцоров-

И прочей всякой хреноты-

Они без чуткого надзора

Могли вдруг сблизиться на «ты»

 

С послами буржуазной жизни

Что заявлялись иногда

В Симбирск, опору коммунизма…

Пардон, в Ульяновск-господа.

 

Однако, не на ту дорожку

Невольно снова сбились мы…

Расскажем лучше, как картошку

Рыл Виктор Башин до зимы,

 

Как по бодрячевскому  зову

В «Свияге» холил корнеплод,

И как удачно заготовил

Тот корнеплод на целый год

 

Как Хопылов театром правил-

И сам вознесся до небес…

Иль, скажем, как Зеркалов ставил

На вольнодумцах жирный крест.

 

Зеркалов… Широко известен

Шумливый этот атеист –

Творец всех «аллилуйских» песен

И ленинский пропагандист.

 

В его довольно бестолковой

Но суетливой голове

Всегда держались наготове

(Как насекомые в траве)

 

Почины, праздники, парады,

Плакаты, месячники, дни

Коммунистическим обрядам

Были они посвящены.

 

Он ленинское славословье

Вершил по поводу и без…

Но было тут одно условье:

Блюсти свой личный интерес.

 

И власть, и блага жизни бренной

Лишь потому он заимел

Что торжество во всей Вселенной

Заветов Ленина воспел.

 

Тем счастлив был… Да он один ли?

Не ошибусь ли сгоряча

Сказав, что каждого подвигли

На глупость мощи Ильича?

 

Снесли же Ленина потомки
Все божьи храмы – все!- с концом!
Ударно превратив в обломки

Красу Симбирска над Венцом…

 

О, посягатели на вечность!

Потуги ваши так смешны

Как лицемерная безгрешность

Блудливо-ветреной жены

 

Чья похотливость и коварство –

Есть  суть, и сущность, и союз…

(При лживом возведении в царство

Незыблемости брачных уз).

 

ФАЙЛ   ПЯТЫЙ.

«Мне не забыть тебя,

Далекий- но сердцу милый городок…»

 

Есть, есть о ком перу поведать!

Кому воздать по чину чин!

Вершил различные «победы»

Любой симбирский гражданин.

 

И каждый о себе оставил

Лишь свой, неповторимый след…

Вот, скажем, кафедрою правил

Гундобин, величав и сед.

 

Его душа была открыта

Потомкам местных заправил.

Он в «кандидатское корыто»

Свой кафедрарий превратил.

 

Бездарностей лихую россыпь

Под свои крылья собирал,

Дебильных деток «партайбоссов»

В мужей науки превращал.

 

Декан дошфака, враг поэтов

И жирный как узбекский плов

Вбивал марксистские заветы

В мозги студентам Бирогов…

 

И разве только он достоин

Занять истории скрижаль?

Вот был такой аника-воин

Татарин Ниндубаев-хан…

 

Он ради слова (или славы?)

Отца родного не щадил.

И, разумеется, по праву

Врагов-завистников нажил.

 

Любил природу, рестораны.

Был с женщинами очень мил…

Жаль «репродуктор» слишком рано

Жрецу Венеры изменил…

 

Но – тихо! О друзьях – ни звука!

Другой пусть братец- щелкопер

К герою протянувши руку

Перо отточит как топор

 

И тяпнет так по грешной шее

Что авторская голова

От этой милости шалея

Враз растеряет все слова…

 

«Ну это, брат, ты чересчур!» –

Сказал бы мой приятель Темин

Стихов любитель, балагур,

В быту и в деле тих и скромен.

 

Наградами не обойден,

Начальству был всегда он предан.

Любил струны гитарный звон –

И стопку водочки к обеду.

 

Мелкопоместных местных дур

Он покорял одним лишь взглядом.

Ему всегда все были рады.

Еще добавить? Но – бонжур!

 

*   *   *

 

…»Отчизной сплетен, воблы, грязи»

Симбирск Минаев обозвал.

Но право, отыскал бы разве,

В Ульяновске он идеал?

 

Нет! Те же мелкие позывы

Вершили тот же жизни ход…

Лишь ярко-красные призывы

Во время шествий нес народ

 

Из-под полы доставший водку

Или вареной колбасы

«Ура!» кричал он во всю глотку

Или «Да здра…» произносил.

 

В коммунистическом угаре

Планете карами грозил.

И свой фекалий в бочкотаре

На удобренье вывозил.

 

И персональною наградой

Здесь горделивый дух бродил –

Как будто каждый житель града

Сам лично Ленина родил…

 

Тут, променяв шило на мыло-

Чтоб отмывать «совпастораль»

Перо Малинина гвоздило

Любых оттенков «амораль».

 

Фельетонист не вышел ростом-

Но в раже землю носом рыл…

За что к матерому прохвосту

Обком весьма благоволил.

 

Его соратница Фаина

Старалась тоже , как могла:

Ничто не проходило мимо-

Взгляд был отточен как игла.

 

И, повздыхав о синагоге,

На службу поспешая в рань,

Держала всех в большой тревоге

Спецкор товарищ Файнерман.

 

Кто мебель «выбил» по знакомству?

Кто вдруг квартиру поменял?

Все слабости людей, их свойства

Блокнот Фаины отмечал.

 

И хоть жила, не зная горя –

Все ж подличала, выжить чтоб…

Да жаль – прикончил в Балтиморе

Ее сыночка эфиоп.

 

Когда, собрав свои пожитки,

Она рванула «за бугор»…

Увы!- немало таких прытких

В Ульяновске и до сих пор…

 

Профессор-физик некто Фолгин

Энштейна корчил из себя

На пляжах несравненной Волги

Студенток милых теребя.

 

Но и его коллега Хлимов,

Вершивший наглый плагиат,

Не пропускал блондинок мимо

Хоть был и сед, и староват…

 

Иль, скажем, начудил немало

В Ульяновске один поэ т-

Вихрастый, вечно пьяный малый

Уже не юношеских лет.

 

Лютейший враг любых приличий,

Ниспровергатель всех оков,

Имел престраннейший обычай

Заесть водяру чесноком.

 

Ему тут нравилось созвучье

Своей фамильи – и плода.

В редакционных бойких кущах

Он возникал вдруг, как беда,

 

Как смерч, тайфун или цунами –

В мороз без шапки и пальто

Конечно, с «пузырем »в кармане –

И устоять не мог никто.

 

Рифмачил, шлялся, колобродил…

С бомжами жил в сливной трубе.

Себя считая чем-то вроде

Есенина… Но голытьбе

 

Не быть опорой мирозданья,

И не вершить людских судеб.

Однако, чуждо ей старанье

Растить детей, деревья, хлеб…

 

И потому чудить, кривляться

Для них привычней и милей

Чем, скажем, делом заниматься

Без всяких шутовских затей…

 

Завкафедрой, радетель Слова,

Мать весьма славных дочерей

Профессорша мадам Хозлова

Жила средь сладостных затей.

 

Мужей меняя то и дело

Вязала обольщенья сеть…

Литературой  захотела

Себя в веках запечатлеть.

 

Чтоб выделиться в мире оном,

Стараясь романтичней жить,

Свою «хрущевку» Литсалоном

Она решила окрестить.

 

Там собирала графоманов

Всех поколений и мастей.

Мечтавших поздно или рано

Попасть в колонку новостей…

 

Читали рьяно свои вирши.

Друг дружку славили взахлёб.

Порой казалось: «едет крыша» –

(Или в горячке потный лоб…)

 

Для освоения пространства

Увы! – все средства хороши:

От расписного шарлатанства-

К «Реинкарнации» души…

 

И прочие парапсихозы –

Что заменяют трезвый ум.

(Прослыть субъектом одиозным

Подняв невообразимый шум).

 

Алмазов нет – сгодятся стразы!

Их блеск утешит дураков!

Микроб тщеславия – зараза

Пришедшая из тьмы веков.

 

Цепляли запонки, сережки

Златоподобья бахрому…

Но нас встречают по одежке –

А провожают – по уму…

 

…Вальяжный – как гусак во френче –

Стремился в высший круг попасть

Писака местный Голя Зенчев –

А попадал он все не в масть.

 

Но призрак счастья все ж явился:

Он был «трудист»- а стал «правдист»…

Но после путча отвалился

От «Правды» он как банный лист…

 

В унынье впал товарищ Зенчев –

Накрыл ту «Правду» медный таз!

Деньжата, гонор – все далече.

Судьба иная началась…

 

А вот Бзаров… Уж без нимба

Над головой – и весь в тоске…

Он сброшен с властного Олимпа –

Как ферзь на шахматной доске.

 

Всех тех, кто оценил без лести

Суть его действий и программ

Он за попранье мнимой чести

Таскает вечно по судам.

 

Тщеславьем с детства полоненный

Он мечется туда-сюда…

Непочитаньем оскорбленный

В анналах местного суда.

 

Хоть изложил народ российский

Взгляд на отмывку кобелей –

Он с ярым визгом (или писком)

Казаться хочет побелей…

 

В разгар могучей «перестройки» –

(То бишь возврата в капитал)

Он бредил возрожденьем «тройки»,

Которую бы возглавлял.

 

Враз ошалевший от надежды

Власть наконец- то оседлать

Напялив странные одежды

Мотался некий тип, как тать…

 

Конечно, это был Базаров!

Его дурманил сладкий час.

Ведь без усилий, сразу. «Даром!»

Валилась прямо в руки власть.

 

В Москве ГЕ-КА-Чэ-ПЭ созрело…

«Вожди» в Симбирске напряглись:

Как повернется это дело?

Куда покатится вся жизнь?

 

Но в мире есть всему пределы.

Пал Рим. И Гитлер сдох, подлец .

Ряды большевиков редели.

Эпохи виден был конец…

 

Ужель возможно сотрясенье

Марксистско-ленинских основ!?

Могло ль возникнуть то виденье

В горячке даже страшных снов?

 

Но сны сбываются порою.

На удивление людей.

А крот истории все роет.

Подчас – могилу для идей…

 

*      *     *

 

Бегут года, людей меняя.

Идет различное кино:

То вознесут вверх негодяя,

То вдруг достойного – на дно…

 

Казалось мне: минуют сроки

И станет совершенней мир…

Увы! – был глупым, злым, жестоким –

Таким остался… Темен, сир,

 

Напыщен, жалок. Одурачен

Псевдомогуществом своим.

Не ведает, чему назначен.

И каким помыслом творим…

 

Мелькают лица (или рожи?)

Глаза, улыбки, носик, лоб…

Они все в общем-то похожи –

После того, как лягут в гроб.

 

А в этой жизни – краткой, бренной,

Фиглярит каждый на свой лад…

«Демократизм суверенный»

Один придумал автократ.

 

Другой изобретал колхозы,

А третий – «комплексный обед»…

В гробу вертелся бы Спиноза

Узнав про тот кордебалет…

 

И потому нам остается

Лишь направлять свой «объектив».

И – КАК ОТ ВЕКА В ВЕК ВЕДЕТСЯ –

Фиксировать тот «негатив».

 

Минаев, друг! Поэт, писатель

Узревший в земляках порок.

Симбирска жалкий обыватель-

Он разве в мире одинок?

 

Нет, от Тамбова до Нью-Йорка

Мир густо дрянью заселен…

Осознавать все это горько –

Но… се ля ви, мсье! Пардон!

 

*     *     *

Вот и большевикам казалось:

Впрягли историю саму.

Осталась лишь одна неясность:

Брести – куда? – сквозь полутьму…

 

Как часто нас огонь неверный

Коварно манит в глушь и в топь!

Да, проклянут меня, наверно,

Те, кто в те годы жил взахлеб,

 

Приближен к власти и наградам,

Вниманьем партии согрет…

И упрекнут: «Какого ляда

Ты прибедняешься, поэт!?

 

Ты разве не был среди прочих

Судьбой не тяжкой обогрет?

Чего же из себя – то корчишь

Ты средоточье всяких бед?»

 

Веселым, радостным, известным

Ты парнем был, едрена вошь!

Зачем теперь на граждан честных

Грязь непотребную ты льешь?»

 

Так заявил отец-создатель

И мною чтимого  УлГУ…-

Наук и личных благ копатель,

И славы личной..Я не лгу!.

 

Добавлю лишь: тот  сын партбосса

Напрасно время не терял –

Давно с симбирского откоса

Свой путь карьерный обмышлял…

 

Тут, кстати, объявился Голбин!

Сказал: «Универу здесь быть!»

Обоснование идеи

Он повелел определить.

 

В архив залезли краеведы,

Прикидывая что и как…

Им вскоре удалось разведать:

В Симбирске создан был «рабфак».

 

(Обозначали этим словом

Отнюдь не общество рабов.

Признать миропорядок новый

Здесь каждый слушатель готов…)

 

Еще в двадцатом, гладоморном.

Здесь, боевую прыть явив,

Бросал «политпросвета» зерна

Коммунистический актив.

 

Назвав «ликбез» университетом,

«Интер-национал!» крича…

Почетным ректором при этом

Определили «Ильича»…

 

И вот уже спустя полвека

(Припомнив этот феномен)

Возникло вдруг УлГу из пепла

В коем рабфак был погребен…

 

Его–то и повел Фолянсков

К вершинам славы и побед…

Плыви, УлГУ! Но не к «фиаско»…

(Хотя гарантий в мире нет…)

 

Ну, каждой рыбе – свою воду.

А каждой квакше – свой пенек…

Но – думаю – что средь народа

В сужденьях я не одинок.

 

И потому все тем же курсом

Гоню вперед свою ладью…

Теперь про «Генерала ПНУРСА»

Хочу поведать вам. Адью!

 

*      *      *

 

«Противотанковый. Ракетный.

Неуправляемый снаряд».

Так величали искрометно

Того, о ком сказать пора.

 

Весьма заметною фигурой

Покинул он военнный клан.

Его даже «президентура»

России славой нарекла.

 

Всех ваххабитов по ущельям

Он на Кавказе разметал.

И устремился к новой цели

В пути твердея как металл.

 

…В те дни в ульяновском бомонде

Густея, странный слух бродил

Что генерал Громанов  вроде

Бодрячева свалить решил.

 

Свое насиженное место

Тот очень крепко содержал

И возмущался: «Как так? Вместо

Меня вдруг некий генерал?»

 

Тогда (о чем уже сказал я)

Хамза, Виталий и Олег

На сабле воину подали

Рюмашку водки в честь побед.

 

Не столь былых – сколько грядущих:

Тут свой они блюли резон.

И стала атмосфера гуще –

Мрачнел симбирский небосклон…

 

Да, так… Меняется погода:

Сойдут снега – придут дожди…

И смотришь: не прошло и года –

На сцене новые вожди.

 

Отбыл  в Москву  герой Громанов.

«Пан – Пиорунский» рухнуд ниц…

И вновь явилось симбирянам

Рзнообразье властных лиц…

 

И слышно вновь в рассветной рани:

«Ильич – живее всех живых!»

О, дорогие симбиряне ,

Как на детей похожи вы –

 

Строители социализма,

Утопий сладостных друзья!

На этой ноте оптимизма

И попрощаюсь с вами я.

 

Судьбы отрезок с вами прожит…

И не моя вина, шарман,

Коль «горькой истины дороже»

Вам «возвышающий обман».

 

Увы! – я из другого теста,

Иным не стать уж никогда…

И потому прошу вас честно:

Не обижайтесь, господа!