Выставку фотографий в Ульяновске Евгений Евтушенко собирался открывать лично. Не дожил. Умер 1 апреля, в день, когда примерно в трети регионов России шел снегопад. И на днях, когда выставка его фотографий все-таки открылась, его вдова Мария Владимировна приехала без него. Рассказала за поэта о том, с чего началось увлечение фотографией, что значили для него эти снимки, как в 2015 году он проехал от Москвы до бухты Находка, читая жителям крупных городов стихи русских поэтов, как мечтал соединить два берега – русский и американский, Сибирь и Аляску.

Фотографии у Евтушенко замечательные. Ничего похожего на отретушированные журнальные снимки, никаких знаменитостей, никакого пафоса. Ощущение, словно работал фотограф-репортажник, которому интересна только жизнь человека – в портретах, подсмотренных сценках, чем-то затронувших душу поэта. Неожиданные ассоциации, когда Евтушенко вдруг увидел очертания обнаженного женского тела в сибирских снегах, искреннее признание незнакомке, улыбающейся за окном иркутского автобуса – «Мой недогрех», щемящая и реально ощутимая привязанность к землякам-сибирякам… Темы выставки – это 1970-е годы в России, сибиряки и такие непонятные, но до боли похожие чем-то на нас азиаты. 120 фотографий, и практически каждая с поэтическим постскриптумом – двустишием, четверостишием…

– Это была идея Евгения Александровича. Он сказал: «А давайте не только назовем фотографии, давайте я попишу немножко», – рассказала Мария Евтушенко. – «Немножко» получилось – почти 120 поэтических подписей. Он сделал это за полдня. Здесь стихи о его сибирском детстве, о бабе Нюре (вот она, на фотографии в голубом платочке). Подписи рождались по-разному, часть – сначала стихи, потом фотографии, другая часть – сначала фотографии, потом стихи.

– Как он начал заниматься фотографией, может, к этому подвела какая-то история?

– Это произошло, как происходят самые важные вещи в жизни, случайно. В начале 1970-х годов он был в Японии, давал интервью. И вдруг увидел, что рядом с корреспондентом стоит женщина, прижавшись к старому дереву и обхватив его рукой. Евгений Александрович заметил, что ее морщины переходят на кору дерева. Он сказал фотографу: «Посмотрите, какой невероятный кадр, снимите это!». А тот сказал: «Но это же ваша фотография, вы это увидели, снимите сами». – «Но я не умею, я никогда не держал в руках фотоаппарат!» – «Это очень просто, мы покажем». И он сделал эту фотографию, она получилась очень удачной, и на следующий день ее опубликовали в японской газете. Через несколько дней те самые корреспонденты принесли ему в подарок кофр с фотоаппаратом, пятью съемными объективами и сказали: «Это твое, снимай!».

– Как Евгений Александрович оценивал свои фотографии?

– Это было для него важно. Он говорил, что каждый человек – это ненаписанная книга, ему было жалко, что столько людей, столько историй уходит. Снимая людей, он как будто пытался спасти их. У каждой фотографии есть история, это не случайные зарисовки. Своим лучшим портретом он считал портрет женщины в полутени (фотография есть на выставке. – Ред.), за этот снимок он получил несколько призов на фотовыставках. А мой любимый – «Сибирская мадонна». Евгений Александрович никогда не снимал знаменитостей – говорил, что это скучно. Только однажды он сфотографировал знаменитость – своего друга, японского писателя Кэдзабуро Оэ. Они сидели в ресторане, и Евгений Александрович заметил, как удачно на него падает свет – и сфотографировал. За редкими исключениями люди ему не позировали – он не любил этого. Для него было важно, чтобы вышли книги фотографий – и две были опубликованы, а для третьей не нашлось издателя. Первая – с черно-белыми фотографиями – называется «Невидимые нити». Вторая книга уникальна в своем роде, называется «Разделенные близнецы. Аляска и Сибирь». Американский фотограф Бойд Нортон снимал Аляску, а Евгений Александрович – Сибирь, Чукотку, Камчатку. Часть этих фотографий можно увидеть здесь, на выставке. Евгений Александрович таким образом пытался объединить две страны. Он считал, что мы не должны быть врагами, ведь люди везде похожи, они одинаково плачут и смеются, одинаково страдают. Надеюсь, показать это чуть-чуть получилось.

– Об этом же – об объединении Аляски и Сибири – он писал роман…

– Роман «Берингов тоннель» он не закончил. Сейчас мы пытаемся его как-то собрать – это долго и сложно. Тяжело, больно заходить в его кабинет…. Прапрапрапрадед Евгения Александровича был сослан в Сибирь за то, что поддерживал восстание в Белоруссии. Он и другие ссыльные дошли до Иркутска, там осели. Человек он был очень интересующийся, объездил Камчатку, и у него родилась идея – прорыть тоннель от Чукотки до Аляски. Написал донесение царю. Донесения в архивах нет, а письма об этом сохранились. В романе развиваются две параллельные автобиографические истории – одна повествует о мальчике, жившем во время Великой Отечественной войны, вторая – о молодом поэте, который в 1960 году впервые приехал в Америку. Евгений Александрович читал главы из этого романа на радио «Звезда».

– Евгений Александрович столько успел в жизни – что его питало?

– Интерес, любовь к людям, ему просто интересно жить было. Например, в субботу утром он умер, а накануне, в пятницу утром, редактировал статью об Эльдаре Рязанове, которую надиктовал в четверг. Он это делал для журнала «Театрал», обещал написать к юбилею Рязанова. Он очень любил выступать, читать стихи. Я не любила сидеть в зале, всегда была за кулисами и буквально видела результат энергообмена с публикой. Выходит на сцену, читает стихи, у него болит нога, она в протезе, и ему сложно… Но начинает читать – и не то что молодеет на глазах, но энергией наполняется. Я спрашиваю, не пора ли заканчивать, а он у зала спрашивает: «Жена говорит, что пора заканчивать, а вы устали? Если нет – я еще почитаю». В 2015 году он задумал проехать по России, возродить стиль агитбригад, и читать не только Евтушенко, а всех русских поэтов – от Пушкина до Высоцкого. Он знал огромное количество стихов других поэтов, восхищался ими. И эта поездка состоялась: за 40 дней мы побывали в 26 городах. Вечера длились по три-четыре-пять часов. Иногда приходилось уводить его со сцены, чтобы успеть на поезд. Евгений Александрович расстраивался, когда мы спрашивали, когда в последний раз выступал поэт, и нам отвечали: «Никогда» или «20 лет назад». Это уже за Уралом говорили.

– Евтушенко написал, что поэт в России больше, чем поэт. А каково быть женой поэта?

– Быть женой вообще трудно, неважно – поэта ли, механика, военного. Наверное, как в любой семье, у нас бывали моменты, когда мы не соглашались в чем-то, спорили. Но мы всегда мирились, потому что понимали – взаимоуважение и принятие точки зрения кого-то другого – это, может, самое важное. То, что я видела в Евгении Александровича, – это, пожалуй, те качества, которые я больше всего уважаю в людях: неспособность к предательству, неважно кого – друзей, знакомых, бывших жен, – умение прощать и очень серьезное отношение к тому, что делаешь. И одновременно со всем этим – самоирония, без нее нельзя. Таким образом мы уживались 30 лет, у нас двое детей – Женя и Митя, им 27 и 28 лет.

Напомню, в декабре 2015 года, когда Евгений Евтушенко гостил в Ульяновске, он побывал в Музее современного изобразительного искусства, где и работает сейчас его фотовыставка. Всегда любивший художников и поддерживающий художников начинающих, неизвестных, он обратил внимание на работу ульяновского живописца Владимира Зунузина. Художник подарил поэту свою работу и стал автором последнего прижизненного портрета Евтушенко. Беседуя с ним, Евгений Александрович в который раз посетовал, что не умеет рисовать.

– Но не тот художник, кто может рисовать, а тот, кто может вдохнуть жизнь в двумерное пространство, – считает Зунузин. – Евгений Александрович оставил нам свои глаза – благодаря его фотографиям мы видим то, что видел он, и то, как он это видел.

Анна Школьная