По материалам семейного фонда Рогозиных подготовил Антон Шабалкин ведущий архивист Государственного архива Ульяновской области

При создании в 1918 году в нашем городе Единого народного музея (ныне Ульяновский областной краеведческий музей имени И.А. Гончарова) у него было “три источника и три составные части”.

Помимо музея Симбирском губернской ученой архивной комиссии, Народный музей стал наследником еще двух дореволюционных музеев Симбирска: древлехранилища церковно-археологического общества и естественно-исторического.

Последний был открыт в 1909 году и располагался в здании на углу Покровской улицы и Беляевского переулка (ныне улицы Льва Толстого и Матросова). При музее в 1914 году спроектировали, а в 1915 году устроили небольшой зоологический сад. насчитывавший около полусотни животных. Но в условиях Первой мировой войны содержать зверей и птиц стало не на что. Оголодавших медведя и волка пришлось даже пристрелить. Из их шкур изготовили чучела для того же музея.

Еще будучи гимназистом состоял сотрудником естественно-исторического музея Игорь Рогозин. Немало привозил он из поездок по Поволжью чучел животных, полезных ископаемых и археологических экспонатов. При раскопках порой случались забавные и опасные истории. Приведем отрывок из мемуаров 1975 года Игоря Степановича Рогозина (1899-1977), ставшего известным советским геологом, об одном приключении.
Снабдим рассказ необходимыми комментариями.

Все началось с ознакомления с музеем плотника, работавшего в саду у отца И горя, «короля симбирских садоводов» Степана Степановича Рогозина.

«…Летом 1916 года, работавший у отца плотник, которого я однажды затащил в музей, сообщил мне, что в его деревне Красной Реке, расположенной за селом Майна, на левом берегу Волги, при рытье канавы в березовой роще на горе, были обнаружены человеческие кости. Там, по-видимому, было кладбище, но о нем никогда и никто в деревне не слыхал. Береза – священное дерево черемисов (мордвы), и я по-думал, что вскрыто какое-нибудь древнее погребение».

Ныне Красная Река – село Старомайнского района. Выдающийся геолог Рогозин не столь хорошо разбирался в этнографии и допустил ошибку, называя черемисов мордвой. На самом деле черемисы – устаревшее русское наименование марийцев.

«По окончании работы плотник поехал домой в Красную Реку. Поехал с ним и я. Утром, взяв с собой мальчишку, которому плотник рассказал, как найти канаву, я отправился на раскопки. При осмотре стенок канавы в одном месте был обнаружен шейный позвонок. При первом же ударе лопаты из земли посыпались бусы и мелкие треугольные серебряные монетки. Кладбище было не очень древнее, вероятно, болгарское. Вырыв из земли весь скелет, причем в вырытую нишу лазил и мальчишка, я сложил находку в мешок и вернулся в деревню. Мальчишка сразу куда-то ушел, а я умылся и сел у окна. Вскоре на улице стал собираться народ. В избу вошла хозяйка с перепуганным лицом. Спросила, правда ли, что я принес в мешке покойника. Я ответил, что в сенях в мешке лежат человеческие кости. Побледнев и ничего не сказав мне, хозяйка ушла. Немного погодя вошел встревоженный хозяин и шепотом сказал мне: «Бери скорей мешок, беги, я тебя задами (т.е. через огород около дома) выведу». Осторожно вывел меня через задние двери сарая, велел ползком миновать огород и без дорог, лесом бежать в Майну и на пароходную пристань».
Легко сказать «бежать», тем более лесом, с мешком костей за плечами… От Красной Реки до Старой Майны почти полтора десятка километров. Лишь позже Игорь узнал, что ему угрожала нешуточная расправа.

«Что же оказалось. Уйдя от меня, мальчишка похвастался перед девчонками, что был со мной, раскопали могилу, достали какую-то девку без головы и кучу сере-бра (клад). Девчонки с преувеличениями немедленно сообщили обо всем матерям, а те мужьям и тоже со всякими “добавлениями”.

В общем, я оказался похитителем мертвецов, колдуном и т.п. На суеверную толпу почему-то особенное впечатление произвела «девка без головы».

Дом, в котором я находился, решили поджечь (он стоял в стороне от других). Трогать непосредственно меня почему-то боялись. Хозяину стоило больших трудов успокоить народ. Когда я скрылся, он позвал в дом наиболее благоразумных мужиков и те, убедившись, что меня нет в доме, успокоили и других».

Так 17-петний Игорь избежал перспективы быть сожженным за «колдовство» в лучших традициях средневековья – и это за какие-то несколько месяцев до революции… Ему было явно не до смеха. Тем более что на этот раз он отправился на раскопки без верного друга-однокашника Дмитрия Перкина, впоследствии участника Гражданской войны и геолога. Однако спустя год любопытство пересилило страх.

«Обо всем этом я рассказал Мите. В следующем 1917 году, уже после Февральской революции, мы с ним опять побывали в Красной Реке. На этот раз мужики только смеялись над тем, как они хотели сжечь дом вместе со мной (нечистой силой)».

«И все бабы… – оправдывались мужики, – …наговорили такого …уж кое-кто из нас потом оттаскали своих-то дур», – избили, значит. Обычное это было дело в русской деревне, когда мужик избивает или, как тогда говорили, «учит» свою жену и детей. И никто, решительно никто не вмешивается в это «семейное» дело. На этот раз из-за меня, из-за моей работы для музея пострадали деревенские женщины. Это в деревне. А в городе? На пароходных пристанях? Матросы, грузчики, ломовые извозчики… та же картина».

Кстати, немало экспонатов пале онтологической коллекции нашего краеведческого музея также собрали приятели Рогозин и Перкин Хотя это были останки ископаемых животных, а не пресловутая «девка без головы», проблем тоже хватало.

«Однажды мы с Митей привезли на лодке найденные нами на Волжских островах кости мамонта, носорога и др., костей было много. Сразу унести их в музей не было возможности, и мы, с разрешения знавших меня матросов, сложили кости в общей каюте на пристани. Вернувшись, мы увидели кости выброшенными из каюты на палубу, а старший матрос (шкипер) набросился на нас с матерной бранью и угрозой вышвырнуть нас за борт вместе с костями”.

Будем надеяться, что у современных музейных археологов и палеонтологов никогда не случится подобных казусов.