Поговорили на тему запрета абортов и перспективах данного направления для Ульяновской области с активистом движения «За жизнь» Русланом Киргизовым.

– Что побудило отца 4 детей, в семье которого тема абортов явно не приветствуется, заняться борьбой… скажем, с тем, что является личным делом каждого?

– В тех места, откуда я родом, детей всегда защищали с пеленок. По мнению абсолютно всех здравомыслящих ученых и врачей, религиозных проповедников и сильных мира сего, жизнь ребенка начинается не с момента рождения, а с момента зачатия. Ведь как только женщина узнает, что она беременна – у ребенка уже бьется сердце. 12 недель – это срок, до которого разрешен аборт в России без указания каких-либо причин. К этому времени организм ребенка уже сформирован, и можно сказать, что это маленький человек. И сейчас, когда это известно, трудно людям, идущим на аборт сказать: это часть моего тела, плодное яйцо, набор клеток… Мы с братьями и друзьями хотим, чтобы в нашей стране не было подобной практики убийства детей…

– Т.е. вы считаете это убийством?

– Конечно. Еще раз говорю, что все показатели функционирования нервной системы, внутренних органов, говорят о том, что в момент, когда женщина узнала, что она беременна, в ее утробе живой организм. Аборт – это одна большая беда нашей страны.

– Каков уровень абортов в масштабах страны?

– В тех местах, где я родился уважали Ленина. Но когда всплыла информация, что именно при нем в нашей стране были узаконены аборты, в нашей деревне отношение к вождю коммунизма поменялось. До революции даже понятие развода было из ряда вон выходящим, что уж говорить про аборты! За 70 лет коммунизма наша страна вышла на первое позорное место по числу абортов в мире. И по числу женских суицидов и заболеваний половых органов Россия также №1. Улавливаете связь? Сейчас запрет абортов, о котором мы все ратуем, это способ защиты женского здоровья. Не говорят, что испытывает после аборта женщина. Есть такое понятие «постабортный синдром». Женщина, на самом деле, никогда не сможет простить себе убийство собственного ребенка. Какие бы жизненные ситуации не подвели к этому, какого бы не была мировоззрения, приходит время внутренней расплаты для нее. Возникают ужасные переживания от содеянного в прошлом.

– Давайте к региону. Есть какая-то статистика по Ульяновску, области?

– Сегодня для того, чтобы сделать аборт не обязательно обращаться в муниципальные учреждения. Частные клиники, которые этим промышляют, не дают статистических данных. Государственные клиники фиксируют каждый аборт, так как каждый аборт оплачивается из Фонда медицинского страхования…

– Те, кто приходит на аборт – кто это? Жертвы изнасилования, люди с низким достатком?

– Как ни странно, нет. Когда мы говорим о абортах, в первую очередь почему-то вспоминаем о материальной стороне. Аборты в большинстве случаев делают вполне себе респектабельные люди. «Ребенок был не нужен, но так получилось…» – вот основной мотив таких людей. Я хотела съездить в Турцию, а тут у меня две полоски. Я хотела получить новую должность и все к этому шло, а тут «залетела». Вот она, реальность. Да, бывают ситуации, когда женщина еле сводит концы с концами. Но в помощь часто вступают так называемые кризисные центры. Мир не без добрых людей, и как это ни парадоксально для вас прозвучит, остановить аборт, который женщина собирается совершить по причине материальных трудностей, не так сложно.

– Сразу вопрос: в Ульяновске есть такие «кризисные центры»?

– Три мне известно. Два в Заволжье, один на правом берегу, на Аблукова.

– Можно ли говорить о «оправданных абортах» по медицинским показаниям?

– Такие случаи бывают, но они крайне редки. Один из 10 000. Но когда человек здоровый, полный сил, обеспеченный, идет на убийство своего ребенка, вот таких случаев абсолютное большинство. И когда наши противники со всех трибун кричат, дескать, запрети сегодня аборты, завтра люди начнут умирать в подпольных клиниках, мы приводим опыт зарубежных стран, где запрещены аборты. В Польше, например. Но если женщина все же решила сделать аборт, она едет… в соседнюю Россию.

– Предположим, в России приняли аналогичный закон. Женщине ставят необходимость аборта по медицинским показаниям. Что ей делать? Ехать в ближайшее государство за рубежом, где аборты разрешены? В чем вопрос: если законодательно запрещать аборт, закон ведь должен быть не однобоким, но гибким, учитывающим как раз вот этот минимальный процент «по медицинским показаниям».

– Конечно. В той же Польше, при реальных медпоказаниях, аборт могут сделать. Но мы-то говорим о выборе. У нас-то ситуация такова, что этот маленький человечек в утробе, он абсолютно законодательно не защищен. Его не защищает ни мать, ни государство, ни отец. Кстати, о роли мужчин. Женщина делает аборт. Но толкает ее на это мужчина. Как отец 4 детей, хочу сказать: если вы мужчина и слышите меня, отправляя свою женщину на аборт, вы – не мужчина. Очень часто отправляет на аборт не твердое указание мужика, а молчаливый отказ или уход от ответственности: «Решай сама». Женщина подходит и говорит: «Дорогой, у меня две полоски». А он отвечает: «Решай сама» и отворачивается. Ты больше не мужчина, если так сказал. Мало того, что ты убиваешь своего ребенка, ты толкаешь женщину на отрицательные последствия для нее. 30% женщин после абортов испытывают проблемы с физическим здоровьем. 60% имею повышенный риск клинической депрессии. В 3,5 раза после аборта повышается риск преждевременной смерти от различных причин. А уровень самоубийств в 6 раз выше, чем среди тех, кто абортов никогда не делал.

– Еще раз: получается, в той же Польше аборты законодательно запрещены, но, если после серьезного медицинского обследования выносится решение о необходимости прерывания беременности по медицинским показаниям, его можно сделать?

– В самом крайнем случае.

– Первый, к кому приходит женщина в России, приняв решение об аборте – врач. Он может ее остановить? Какова роль врача?

– Ключевая. Очень часто женщина, придя на прием к врачу, уходит на аборт.

– Неужели? Почему так происходит?

– По линии абортов по ОМС проходят колоссальные суммы. Как вы думаете, будет заинтересован в уменьшении этой суммы врач-гинеколог, завотделения и главврач? Если мне кто-то скажет, что это не правда… Я просто расскажу один пример из семей моих родственников. Ходили за третьим и четвертым ребенком соответственно. Врачами прямо, без стеснения говорилось: «Вы с ума сошли, нищету плодить? Может, аборт сделаем?». Это нормально? Все мы немного разбираемся в математике. Процедура стоит 2000 рублей. А выделяется 5000. И наши дети становятся расходным материалом. Владимир Владимирович Путин, которого я и мои братья уважаем, сказал, что вопрос стоит очень остро: «Или мы будем, или нас не будет вообще». Есть в городе одна женщина, что благодаря ее женской консультации при клинике вообще добились делать аборты. Где эта женщина сейчас? Ее уволили. Она работала в городской больнице.

– Можно чего-то добиться на региональном уровне сегодня в деле защиты нерожденных детей?

– Только комплексом мер. Во-первых, нужна широкая просветительская работа. Во-вторых, материальная поддержка беременных женщин, оказавшихся в трудной жизненной ситуации и многодетных матерей. В этом контексте мы делаем ставку на религиозных и общественных деятелей, которые публично высказываются о необходимости защиты жизни детей. В Ульяновской области, увы, люди очень неорганизованные. Все на уровне частных инициатив. Центры есть, но их мало. Хотя есть государственные гранты. Активистов не хватает. Мы в истории нашей страны вообще с подобной ситуацией сталкиваемся впервые. И у нас есть шанс спустя почти 100 лет с разрешения абортов в нашем государстве эту ужасную практику прервать.