ЗАПИСЬ О КЛАДАХ СИМБИРСКИХ

I

Над Волгой в Шиловской горе

Есть древний клад: В глухой норе,

Нечистой силою заклятый,

Людские кости, мёртвый прах.

И на серебряных цепях

Висит, распятый на столбах,

Большой бочонок, полный злата.

И серебра двенадцать нош,

Вокруг рассыпанные, тож.

Клад запечатан.

Кровь пролита

На вход из чёртова копыта,

И космы ведьмы сожжены…

Из меловой глухой стены

Медведь выходит и ревёт,

Лихих людей на клочья рвёт.

 

Но ты возьми травы разрывной,

Смочи слюною голубиной

Заветный папоротника цвет.

На камень кинь.

И брызнет свет.

Иди за ним вослед без дрожи.

Коль чист душой, то Бог поможет.

 

II

Чтоб клад открылся,

Добровольно

Три года перед тем постись,

Усердно Господу молись,

Пребудь смиренным и довольным.

Потом на Ундоровский мыс

Взойди и крикни: “Расступись,

Земля сырая!”

Камень треснет.

Иди зажмурясь. В тайном месте

Лежит казацкая казна:

Златые цепи, изумруды,

Пуды серебряной посуды

Набиты жемчугом чрез край…

Бери  –  и нищим треть раздай.

И треть пожертвуй церкви Божьей.

Лишь треть  – себе. И не таи  –

Не то ослепнешь, обезножишь,

И горьки будут дни твои.

 

III

В избушке ветхой на Часовне

Живёт старик, седой ведун.

Он колдунам мордовским ровня

По знанью тайных знаков лун.

Следи за ним! Крадись сторонкой,

Когда он с чёрною иконкой

Пойдёт по травам в лунный лес,

Скользя, как уж, вертясь, как бес…

 

И в месте том, где он исчезнет,

Воткни с молитвой гвоздь железный.

И если кровь проступит в нём,

Мешок наполни серебром.

Но ведуну оставь полтину.

И гвоздь возьми – забей в осину!

 

 

 ЖАДОВСКАЯ ПУСТЫНЬ

 

Пустынна Жадовская пустынь,

Что простояла здесь века.

И под ногами хруст капустный

Уже морозного снежка.

 

Дымится речка Самородка.

Рябиновый пылает куст.

И вдруг пронзительно и чётко

Всем сердцем ощущаешь Русь.

 

Русь черноризную, что в кельях

Поклоны била об пол лбом.

Но мы на наших новосельях

Давно не ведаем о том.

 

Мы стали трезвыми до скуки,

Во всём преследуя расчёт.

Вот и родник. Вода на руки

Мои, ознобная течёт.

 

Смотри и кайся….

Весь проржавел

Безверьем скукой, – ты устал.

О суетной судьбе и славе

Когда – то призрачно мечтал.

 

Но не обрёл в душе свободы.

Всё что ни делал – пыль и хлам.

Сюда заехал мимоходом

Мотаясь по пустым делам.

 

Вокруг покой.

Снежинки тихо

Летят, кружась, звезда к звезде.

Но не увижу я, как Тихон,

Лик Богородицы в воде.

 

Когда – то он, упав на глину,

Вгляделся пристально в родник.

И лишь ему,  простолюдину,

Открылось чудо в вещий миг.

 

 

*  *  *

Не избыть из души

Приснопамятных дней.

Как и всюду тогда

В государстве Российском,

Три собора

И тридцать приходских церквей

Возвышались призывно

Над градом Симбирском.

 

И светились, как звёзды,

Над ним купола.

И святые кресты

Негасимо сияли.

И гудели приподнято

Колокола

В дни вселенских торжеств

И вселенской печали.

 

Возвышалась пред ликом

Христовым судьба,

Обретая в моленьях

Полёт и свободу.

Из столетья в столетье

Россия себя

Сохраняла под сенью

Незыблемых сводов.

 

Не сломили устоев её

Мятежи,

Ни набеги,

Ни пропасть чиновной утробы.

Но пришли времена

Запустенья души.

Век двадцатый настал,

Равнодушья и злобы.

 

И не видно вдали

Очищающих дней.

Запустенье и мрак

В государстве Российском…

Три собора

И тридцать приходских церквей

Возвышались когда-то

Над градом Симбирском.

 

 

АНДРЕЙ БЛАЖЕННЫЙ

 

Крадётся в город смута.

Летит листва с ветвей.

Бредёт босой,  по лужам

Юродивый Андрей.

 

Всё небо в звёздах стылых.

На Русь грядут снега.

И свищет ветер в дырах

Худого армяка.

 

В мешке краюшка хлеба,

В кармане сахарок.

Он жадно смотрит в небо

И ждёт, что скажет Бог.

 

И чудо! – дух нетленный

Над ним прошелестел

И пал он на колени

Пред тем, кого узрел.

 

Сияньем встрепенулась

Вокруг Андрея тьма.

И благодать коснулась

И сердце,  и ума.

 

 

            ПОЖАР 1864-го

 

Сады над Волгой млели в лунном свете.

Земля и стены источали пыл.

Стояла сушь, и даже в полночь ветер

Набухших жаром крыш не остудил.

 

Ночь шла на убыль. Вновь звезда упала.

Проснулись петухи. Струился пар.

И над Симбирском зарево вставало,

Но это не заря была – пожар!

Сначала вспыхнул дом сухой берестой,

За ним – другой… И занялся квартал.

И, набирая мощь, стихии грозной,

Всё сокрушая, покатился вал

 

Огня и пепла. Задыхаясь гарью,

Метались люди в море огневом.

Семён искал Петра,

Иван звал Марью.

Мать в полымя рванулась за дитём.

 

Горело всё: деревья и заборы,

Взрывались крыши, падали мосты,

Пылали церкви, рушились соборы,

На колокольнях плавились кресты.

 

В огне и смраде пировало лихо.

Казалось, время судному концу.

И над Симбирском раскалённый вихорь,

Сжигая всё, как Змий, летел к Венцу.

 

Московский тракт усыпан был вещами

Людей, бежавших из своих домов.

Настало время скорби и печали

И покаянных запоздалых слов.

 

И не один Симбирск горел в то время.

Горели петербургские дворы.

Но ветер окаянства и безверья

Лишь только начал раздувать костры

 

Братоубийства и безбожной розни,

Посевов зла, из коих встала смерть.

И, может быть, понять ещё не поздно,

Когда Россия начала гореть.