Ведущий Клуба – Жан Миндубаев

Недопетая песня.
Климов Леонид Афанасьевич (1949-1996) родился в г. Закаменске Бурятской АССР. Там же прошло и его детство. Образование получил в Иркутском государственном университете, отделение журналистики.
В годы учёбы начинает писать стихи и пробует себя в живописи.
После переезда в Ульяновск он органически вписался в литературный актив города, его стихи стали появляться на страницах областной прессы. В 1989 году участвовал во Всероссийском семинаре молодых писателей в Москве.
В 1993 году вышла его первая поэтическая книжка «Слово», где были собраны лучшие стихи, в которых поэт пытался осмыслить наше противоречивое время, высказать своё отношение к новым реалиям жизни
К сожалению, жизнь Леонида Климова оборвалась на поэтическом взлёте, но голос поэта будет слышен всегда. И, несомненно, его поэзия будет находить благожелательный отзвук в сердцах читателей.
Николай Полотнянко.

* * *

Память
Вижу вновь:
До чего же я маленький,
Вместе с мамой на смену иду,
На резине подшитые валенки
Норовят поскользнуться на льду.
Я бы дома остался без робости,
Даже если отца в доме нет,
Я шагаю и с тихою радостью
Сознаю, что у мамы есть хлеб.
Блещут звёзды холодные
молодо.
Ну откуда тогда было знать,
Что подальше от дома,
от голода
Уводила меня моя мать.

В отпуске
Когда тебя в заулках горной ночи,
В тебе почуяв образ чужака,
Отметелит свадьба –
ты не очень
Осуждай хмельного земляка.
Не вини ты
хитрость баяниста,
Жениха
за ревность не вини,
И отца его –
рецидивиста,
Ни при чём здесь,
в общем-то, они…
Дело тут не в том,
что стал ты гостем,
От родной провинции отвык.
Было же когда-то очень просто
Находить общения язык.
Блудный сын,
прими, как неизбежность,
Свой синяк,
рванину на плече,
Ты для них залётный,
зарубежный,
И не надо больше тут речей…

Снимок
У холста, где берёзы
И поля лиловые полосы,
Мать присела на стул,
Белоснежный платочек держа:
– Останется память, –
Сказала обыденным голосом,
Словно не ей надо завтра
От нас уезжать.
Дед, фотограф, седой,
Суетясь, пошутил:
– Будет память отцу.
И придвинул к нам ближе штатив.
Мы согласно молчим.
Мы – познавшие соль безотцовста.
И как в око судьбы
Вместе с мамой
Глядим в объектив.
Снимки памятных дней.
Но чему мы в тот день были рады,
Пребывая в неведеньи детском, святом?
Мы не знали ещё,
Что, пока оставаясь за кадром,
Ждёт другая нас жизнь,
Где разлука –
Детдом.

Сено
Убедившись: не видит никто,
Мы, мальчишки, взобрались на стог.
Разыгрались, под крики «Ура!»
Золотая шуршала гора.
Сено пахнет родным, чем-то близким.
На соломинках солнышка блёстки.
– Ребя!.. Сторож!..
Друзья в тот же миг,
Как горох, кто куда.
Догони… Мне бы тоже бежать – слишком мал.
Подхромал злой старик и поймал.
Хвать за ухо: «Попался, шкилет!..»
Закричать бы, да голоса нет.
– Чей? Откуда? – он начал расспрос.
– Из детдома, – едва произнёс.
Помолчали мы с дедом вдвоём.
Стриганул я обратно в детдом.

В тайге
Любил в тайге ночное бденье,
Тепло весёлого костра,
Дремучих кедров шевеленье
И разговоры до утра
О разном:
Ягод нынче много,
Орех кедровка не поест
И что в созвездье Козерога,
Возможно, тоже люди есть.
Звезда мелькнёт во мглу,
Как в ножны,
Вонзится огненный кинжал,
Желаний столько всевозможных,
Но загадать забудешь –
жаль.
Ел испечённую картошку,
Из кружки пил горячий чай,
Рассказы слушая Серёжки,
В мечтах о будущем молчал…
Я знал:
Не вечно юность длится,
Но в нас останется навек,
Тайга, костёр наш у границы,
Тропа, ведущая в рассвет.

На Родине
Неужели всё это не сон?
Вот возьмёт да исчезнет внезапно
Летний день, тёплый свет, дальний звон.
Из распадка –
Багульника запах.
За полями деревня Хужир,
Прикорнувшая к древнему склону,
Юркий промельк стрижей,
А во ржи
За рекой – белогривые кони.
Неужели родные места?!
Но казалось, всё кануло в небыль,
Вспоминалось до боли в висках…
Боже мой,
Как давно я здесь не был!..
Расплескать всю усталость в реке,
Что от гула турбин, от дороги.
Тихо лечь на горячем песке
И о жизни судить не так строго.

Ариаднина нить
Всё вращалось вокруг вольфрама
В жёстком сплаве из зон и людей,
И куда там
Шекспировским драмам
Здесь равняться в накале страстей.
Шли этапами,
как декабристы,
В деревнях становясь на ночлег.
Бабы-вдовы
краюхой амнистии
На дорогу давали им хлеб.
По ночам подвывали бараки –
Шёл у женщин с памятью бой,
И ворочался зверем во мраке
И зубами стучал забой.

И рождались вольфрамовые крохи
В старой фабрике
под оркестр
Силикозного кашля
и грохота,
Оглашавших тайгу окрест.
И не знали фронты о связи
Зон таёжных
и крепкой брони,
Что для них
кто-то,
Смешанный с грязью,
Добывал Ариаднину нить.

Рядом с ней
Закон любви необъясним:
Я – рядом с ней,
Ты – рядом с ним.
Живём на разных полюсах
Житейской спешки и забот.
Но, в самом деле, –
Чудеса!!
Выходит всё наоборот:
Меня ты, втайне к ней ревнуя,
О том не смеешь мне сказать.
Но вижу я,
Её целуя,
Твои тревожные глаза.
И мне
Какая уж тут радость,
Когда в безмолвии ночи
Его с тобой представлю рядом,
От сна теряю все ключи…
Закон любви необъясним.

Дома
Хорошо приезжать домой,
Только жаль –
надо вновь расставаться.

Снова старенькой маме одной
В опустевшей избе оставаться.
Отгостил,
отгулял,
отдышал,
На вергульках настоянным мартом…
Словно детства жарок подержал,
На ладонях пылающий ярко.
Расставанья святой ритуал –
На минуту присесть рядом с
мамой.
Знаю,
мучит платочек в кармане,
Вздыхаю: «Пора на вокзал…»
И уеду
Надолго.
Дела
Дни мои суетой увенчают.
Мама чашку возьмёт со стола
И,
забывшись, нальёт мне чаю.