Ведущий Клуба – Жан Миндубаев.

****

Андрей Перепелятников. Дневальный хлопкороб. (Быль.)
Это случилось в славном 11102 – полку, именовавшимся большими начальниками не иначе как краснознамённый. Входил полк в состав Томского -7 (Ныне Северск) управления войск Средмаша. Краснознамённым полк назывался потому, что в честь пятидесятилетия образования СССР был награждён Юбилейным почётным знаком ЦК КПСС, Верховного Совета СССР, ВЦСПС СССР и ЦК ВЛКСМ.
Служил я в этом полку с 1973 года на должностях пропагандиста, агитатора и замполита полка. Сразу же по окончании заочного отделения Истфака Томского университета вызвал меня начальник Управления войск полковник Сиротский и сказал: «Ты этому полку присвоил почётный знак (Я потрудился над представлением полка к награде) вот теперь и иди туда, доказывай, что он самый самый…»
Естественно, что полк был на особом контроле нашего и центрального Управления войск. Начальник центрального Управления генерал-майор Камышан Иван Федосеевич, как мне рассказывали офицеры центрального Управления, отдал распоряжение, чтобы любая проверка или простое посещение офицерами в/ч 25525 томского Управления войск не проводилась без тщательной проверки в/ч 11102. Держать этот полк на контроле постоянно…».
И вот однажды весной, кажется, 1970 года летел генерал-майор Камышан куда-то в Сибирь восточнее нас томичей. Погода в городе назначения оказалась не лётной, и самолёт посадили в Томске. Генерал связался с командованием нашего Управления, вызвал в аэропорт машину и приехал в наше ЗАТО. Проехав КПП, генерал прямиком и направился в нашу часть.
Время было обеденное, из командования в части был один я, остался поработать над каким-то документом. Оперативный дежурный штаба Управления позвонил мне и сообщил, что приехал генерал Камышан, где он сейчас, когда и куда поедет пока неизвестно, но надо быть готовыми встречать.
Я немедленно связался с ротами и приказал, чтобы кто в роте есть старший из ротного начальства прибыли немедленно ко мне в кабинет. Прибывшим офицерам, прапорщикам и сержантам я объяснил ситуацию и потребовал приготовиться к встрече большого начальника. Особое внимание приказал обратить на дневальных. Проверить их форму одежды, знание обязанностей, доклад начальнику и прочее. Я хорошо знал, что посещая роты, генерал Камышан мимо дневального ни когда не проходит. Обязательно побеседует о службе, о жизни роты и прочем.
И вот, не прошло и получаса, как с КПП полка мне доложили, что в часть приехал генерал Камышан. В наш полк он поехал прямиком, не заезжая в Управление войск. Я быстро оделся и только выбежал на крыльцо штаба, как из остановившейся «Волги» вышел генерал Камышан. Я отдал генералу рапорт, а он, спросивши, как идут дела в полку, предложил пройтись по ротам. Рядом со штабом полка располагалась четвёртая рота капитана Анатолия Сенчукова. Туда в очередь первую и направился генерал.
Тут надобно сделать небольшое отступление и поведать читателям, что когда я собирал в штабе командование рот и требовал подготовить дневальных, Сенчуков доложил мне, что у него дневальными стоят молодые солдаты едва говорящие по русски. Я потребовал немедленно заменить того, который стоит у тумбочки, но ротный сказал, что заменить его абсолютно некем. Дело в том, что вся его рота работала в Проммеханомонтаже. Это предприятие изготавливало оборудование для цехов Сибхимкомбината и вело на объектах монтаж оборудования. Там для работы требовались хорошо подготовленные специалисты.
Ведь работали ребята на сложных станках, которыми огромные цеха предприятия были забиты битком, а на объектах в цехах вели монтаж кранов. вентиляции и прочего очень сложного оборудования порой на большой высоте. Поэтому, солдат не говорящих по-русски, без элементарных технических знаний, к этим работам допускать было просто опасно. И поэтому Сенчуков старался таких солдатиков держать дневальными по роте, пристраивал уборщиками в цехах, грузчиками и так далее. Когда мы после очередного призыва равномерно распределяли по ротам ребят из Узбекистана, Азербайджана, Грузии и Армении, Сенчуков всегда с яростью доказывал, что хлопкоробов, овощеводов и виноградарей ему устроить на работу некуда. Не берут их в Проммеханомонтаж и всё тут. Но мы всё равно награждали его такими призывниками по известным причинам.
И вот, входим мы с генералом в четвёртую роту. Молодой солдат уроженец солнечного Узбекистана подаёт команду: «Рота смирна! Дежурная на вихад! Генерала пришла…» Пулей вылетевший из канцелярии капитан Сенчуков был краснее свёклы. Подойдя строевым шагом к генералу, он тяжело вздохнул и упавшим голосом отдал рапорт. Тепло улыбаясь, Иван Федосеевич поздоровался с капитаном за руку, и направился к дневальному. Увидав на груди солдата комсомольский значок, спросил его: «Комсомолец?
– Да, мая касамолес, – ответил солдат;
– А комсомольский билет у вас есть? – продолжил спрашивать генерал;
Солдат молча достал из внутреннего нагрудного кармана комсомольский билет и дрожащей рукой протянул его Ивану Федосеевичу. Генерал, полиставши билет, вернул его солдату и сказал:
– Ну, а как сынок идёт служба?
На одном дыхании солдатик выпалил: «Камандир рота сказал гавари харашо ё… твая мама!»
Сенчуков после этих слов дневального шмыгнул за угол в спальное помещение. Я, давясь от смеха, моментально сделал несколько шагов назад и влево, скрывшись в ротном умывальнике…
Иван Федосеевич развернулся в мою сторону, а увидев, что меня и ротного нет, не без иронии сказал: «Перепелятников, ты где? Чего спрятались с ротным? Вижу, к моему приезду готовились. Дневального проинструктировали. Молодцы! Пошли дальше».
После четвёртой роты пошли сразу в третью. Старшина этой роты старший прапорщик Анатолий Серов слыл одним из лучших старшин рот не только нашего управления. Каждый раз, посещая эту роту, генерал объявлял Серову благодарности за образцовый, строго уставной порядок в роте.
Обойдя третью роту, Иван Федосеевич в очередной раз был доволен чистотой и порядком. Когда мы вышли из третьей роты, в части уже появилось командование нашего Управления войск. После рапорта полковника Сиротского у начальников пошли разговоры о положении дел в Управлении войск и на стройке. Уезжая в другие части, прощаясь со всеми за руку, Иван Федосеевич, обращаясь к Сиротскому, добродушно улыбаясь, сказал: «В нашем краснозамённом, как всегда порядок. Видели бы вы, как они подготовили и проинструктировали дневальных…».
Андрей Перепелятников
2018 год.
****

Жан Миндубаев. Первая выучка. (Из записок служивых)
В тот уже далекий год я еще только ждал первых офицерских погон. Бывший немецкий городок Гумбиненг, ставший Гусевом в Калининградской области, был уютен, по немецки аккуратен. В нем даже водосточные трубы с крыш двухэтажных домиков лили воду не по тротуару – а сразу в канализацию.
Но самым основательным и гармоничным был красно-кирпичный ,весьма основательно выстроенный немцами гарнизонный городок: казармы, учебные классы – и даже большой фруктовый сад. Ну разве могли солдаты вермахта жить без витаминов и красоты?
В этом чудном городке и располагался наш полк.
Командовал полком коренастый человек с мрачноватым взглядом, очень любивший появиться на службе в несусветную рань и поднимавший нас по тревоге. А через полчаса суматохи следовала отмена приказа – и мы валились досыпать недоспанное.
– Зачем он это делает? – спросил я как-то у соседа по койке, симпатичного приятеля по койке, симпатичного Рустема Урманцева.
– Говорят у него жена налево ходит, – отозвался Рустем. – Вот он и беснуется…
Однажды после ночной тревоги нас строем отправили на полигон: были внезапно объявлены полковые учения.
Земля под Калининградом вечно сырая; траншеи осклизлые. Приказ “В атаку!” выполнялся с трудом.
В моем взводе проходил “срочную” маленький и тщедушный солдатик из-под города Горький. Именно он никак не мог одолеть первую траншею “врага”. Ну никак не мог! Срывался с бруствера, падал, снова пытался вылезти… Атака захлебывалась. Наконец солдат одолел препятствие, вылез из траншеи и в изнеможении пал на
мокрую от ночного дождя землю… У него не было просто физических сил…
И тут возник наш командир. Лицо его было красным от бешенства. Солдатик получил удары от командирского сапога – но подняться с земли и устремиться вперед он не мог…
Командир был взбешен, солдатик лежал ничком – и, как помнится, даже плакал…
– В атаку!!! – ревел полковой начальник.
Но солдат не мог подняться… Вот тут-то и была совершена наша глупость. Рустем, я и лежащий рядом будущий офицер Карим Долотказин поднялись с земли и заявили, что как будущие командиры Советской Армии мы не можем видеть безобразие старшего начальника…
Учения были сорваны, мы вернулись в казарму и написали соответствующие рапорты…
Впереди была аттестация.
Всех будущих офицеров аттестовали – а нас троих переселили в палатки,установленные в роскошном яблоневом саду возле бывшей немецкой казармы……
Погода наладилась хорошая. Июль радовал Уже всех наших товарищей ставших лейтенантами, после аттестации отправили по местам службы.. Ио только мы трое лежали на травке, смотрели на наливающиеся яблоки,ждали своей участи и гадали, что же с нами будет, что же нас ждет?
Сначала «на ковер» нас вызвали всех вместе. Мы держались, стояли на своем. Потом стали вызывать по двое. Потом – уже только по одному –уговаривали отозвать рапорт самого слабого из троих.
Первым отозвал свой рапорт Карим . Через три недели мы с Рустемом тоже пошли на попятную. Наши рапорты были отозваны по нашей просьбе.
В поезде увозившем нас,мы выпили много водки.
Офицерские погоны были спасены.
Но на душе было весьма погано. Весьма.
И понимаю отчего.
Потом прошло много не всегда веселых и радостных лет. И вот однажды этот случай на полигоне обернулся такими строчками:
Цветы полигона.
Тупой комок взрывчатки и металла…
Патрон лежит на письменном столе,
Не выпустив тупого злого жала,
Не побывав в винтовочном стволе.

И вряд ли знает старшина сверхсрочник
Без промаха стрелять учивший нас,
Что цель не поразил на стрельбах точно
Тот, не учтенный им боезапас.

Не потому, что поднятый тревогой,
Я пули посылал «за молоком»,
Иль с правилами воинскими, строгими
Я был неосновательно знаком.

Нет, был с уставом я в надежной дружбе.
На стрельбище, не знавшем тишины,
На память о святой солдатской дружбе,
Я утаил патрон от старшины.

Те годы-за далеким перевалом.
Казалось, навсегда уже…Но вот
Я виж как свирепый и усталый
В атаку вновь бросается наш взвод.

А в грохоте пальбы невозмутимо
Среди окопов, рвов и блиндажей
Цветут цветы- и радостно, и зримо
Какв парке под защитой сторожей…

Но миг –увы!- не сладкий –а суровый.
Не до красот. Ученья -дым и гром.
И топчут их солдатские подковы.
И падают цветы под каблуком…

Рывком и штурмом сносит взвод преграды.
Простите нас, соцветья на лугу!
Нам- не до вас. Мы – в ярости. Так надо
Учиться воевать на страх врагу!

Но вот- победа! Благодарность. Жажда.
Солдаты курят. Жадно воду пьют…
Дух переводят. И жалеет каждый
В душе цветы, что больше не встают.

И гладят молча лепесток помятый.
Украдкой поднесут его к губам….
Как будто извиняются солдаты,
Как будто они в чем-то виноваты
Перед цветами, льнущими к ногам…