Ведущий Клуба- Жан Миндубаев.

От ведущего.
До отвращения, до рвоты надоели на почти всех каналах нашего «зомбоящика» странные существа с еще более странными кличками «Звезды». Не могу больше видеть эти уставшие от ботокса физиономии, в которых уже почти не осталось ничего от прелестных, истинно ЖЕНСКИХ лиц. Все эти искусственные челюсти, резиновые губы, вытянутые в длину щеки и оголенные алчные глаза хочется заменить на одно истинное женское лицо Екатерины Матвеевны, которой пишет виртуальные письма из жарких азиатских песков презревший нечаянно доставшийся ему гарем красноармеец Сухов…

Из телевизора понимаешь: вроде и нет ныне таких Екатерин! Они как бы выродились, они сплошь и рядом заняты тем, что делят имущество своих престарелых «визави», вспоминают, от кого и когда  забеременела, с каким режиссером и еще с кем–то была в сексе – а потом требовала через суд сатисфакции и возмещения износа женской плоти…

Но как-то интуитивно не хочется верить нашему похабному телевидению. Да и в жизни, в самой обычно повседневной жизни нет –нет- да и встретишь совершенно нормальную, симпатичную, душевную, очаровательную ЖЕНЩИНУ. Такую, которая веками помогает нам, мужичкам, жить, не превращаться в унылое и злобное животное, создавать ракеты и стихи… И даже – случяается! – размножаться…

Это особенно остро и ментально, тактильно и волшебно чувствовали – понятное дело! – поэты всех времн и народов…

Весна и  вера в то, что естественные отношения мужчин и женщин еще не «..разбились о быт..» как у Маяковского, побуждают меня опубликовать несколько поэтических строк по сему поводу…

Даже не стесняясь тем, что ИСТИННО поэтическое чувство к женщине выразил, по моему, американский поэт Уолт Уитмен.

В двухстрочном стихе, посвященном женщине, он выразился так:

«Ходят женщины, молодые и старые.

Молодые красивы- но старые гораздо красивее.»

Все тли поймут эту глубину  чувства?

А теперь мои вирши…                                                                        ****

Жан Миндубаев.

Из цикла  «Седьмое чувство».

 

 

Пермячка Катя.

 

Не знаю- кстати? Иль некстати?

Мне в наказанье? -Или в дар?

Вдруг разожгла пермячка Катя

В душе пугающий пожар.

 

И взглядом вроде не ласкала.

И в мир соблазнов не вела,

В костер дровишек не бросала..,

Тут я старался. Вот дела!

 

И дождь хлестал. И снег валился.

И пепел угли покрывал.

Горел костер! Во тьме светился,

А в непогоду –согревал.

 

Но лишена душа покоя.

Тревожна…Не об этом речь!

Как это пламя роковое

До часа  смертного сберечь!?

 

 

Мираж

Появилась внезапно, опасно,

Непонятно, нежданно, светло.

И глаза ее были прекрасны

Откровеньем светилось чело.

 

Вновь запела весенняя птаха.

Где зима? Ее вроде и нет…

Нет забот, огорчения, страха.

Враз исчезло количество лет.

 

И лишь самая малая малость

Притаилась на донце души –

Чтоб навек, до конца, продолжалось

То свиданье в симбирской глуши…

 

Не выпить ли?

 

Не выпить ли? Не вспенить ли бокалы?

Коль душу бередит унынья час?

Когда друзей, любви и счастья мало,

Когда светильник разума угас?

 

Давай .товарищ, раскупорь бутылку!

И пальцем тронь гитарную струну,

Мы вспомним Волгу, чайку-белокрылку,

И женщину… И даже не одну.

 

И воздадим им, верным и неверным,

За все, чем в жизни одарили нас.

Мы позабудем их характер скверный –

Но не забудем блеск влюбленных глаз.

 

За это двуединое соитье

Вернувшее нас в дальние года!

Мы – даже если яд нальют! – мы выпьем!

За женщину!Тогда! Сейчас! Всегда!

 

 

 

Туман печальный на поля ложится.

И в душу бьют опять перепела.

И робко, как проснувшаяся птица

Гармонь девчат куда-то повела.

 

Гармонь, гармонь—бессонная певица! Неслышный вечер, зябкая роса.

Да небо из простиранного ситца,

Да деревень негромких голоса.

 

Молчи. О счастье говорить не надо.

Не умиляйся и не славословь—

Ведь преданность не требует награды,

А матери не шепчут про любовь.

 

    Я ПОМНЮ…

Я помню палатку над волжскою кручей.

И лес молчаливо и тайно дремучий.

И солнце в накале, и ветер прохладный,

И волны, тебя целовавшие жадно.

 

Прозрачные капли, летевшие с веток,

Дыханье твое в полумраке рассвета,

И нового дня, новой жизни начало.

И Волгу, которая нас обвенчала.

 

Я помню—была ты как птица счастливой.

Я помню—осины шептались ревниво.

Им, сплетницам старым, наверно казалось,

Что счастья тебе слишком много досталось.

 

А счастье летело над вечной рекою,

Омытое волжской живою водою,

Дождями осыпано, солнцем обласкано,

В ночи убаюкано древними сказками.

 

Его пеленали густые туманы,

Над ним колдовали дубы-великаны,

От зависти, горя, измен, непогоды

Его заклиная на долгие годы.

 

И если когда-то наступит ненастье,

Устанут дубравы стеречь твое счастье,

Злой ветер дождями хлестать его будет,

И солнце о нем навсегда позабудет—

 

Я стану на страже. Дыханьем согрею.

Спасу от ненастья любовью своею,

От горя лихого закрою собою —

 

До встречи,Женщина!

 

До свидания, женщина!

Странное чудо природы—

Не жена, не невеста,

не дочь, не сестренка, не мать.

Кем приходишься мне?

Да минуют тебя все невзгоды!

И да пусть не устанет судьба

алый парус тебе поднимать!

 

До свидания, женщина!

В сложных скрещениях судеб,

Где туманная память зыбка,

а дороги длинны—

Пусть мое пред тобой изумленье

навеки пребудет

И средь ясного дня,

и вторгаясь в неясные сны.

 

До свидания, женщина!

Впрочем—свиданье?

Куда там! Растворяются в небыли

реки, народы, миры.

И тебе—тоже сгинуть, исчезнуть—

и сжаться в неведомый атом

По законам бессрочной

и невероятной игры?

 

Нет, не верую я,

что тебе этот путь предназначен-

Как не верю в холодный огонь

и седую зарю.

Небо—вечно. И память. И жизнь,

Не иначе.

До свидания, женщина!

До встречи! — тебе говорю.