НАЧАЛО
Военный октябрь, Москва, в озарении вещем
Крест-накрест заклеенных окон пустые глазницы,
И полчища вражьи сжимают железные клещи
По стылому полю, на горле пречистой столицы.
А папа и мама мои, молодые, той ночью
На крыше дежурят, вдруг бомба – прямым попаданьем.
Вахтанговский вспыхнул театр, и впервые, воочию
Смерть руки костлявые к ним протянула, за подаяньем.
Летели фугаски – бывала ли выше невеста?
Им вопли сирен заменили венчальное пенье,
И с верою в жизнь и в победу, в ту ночь, из протеста
Звезда моя в небе зажглась – вопреки затемненью!

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ МИНСКА В МОСКВУ
Под вечер выскочить из дома
( кто не оглянется, тот прав!)
Но оглянусь – и по живому
Отрежет, тронувшись, состав:
Суставчатый зелёный ящер
Чуть заползёт, пыхтя, за край
Платформы – ты весь в настоящем,
И приключеньем пахнет чай.
Под равномерный скрип железа
Блаженно дремлется, но вот
Толчок и стоп. Огонь Смоленска
Глаза закрытые мне жжёт.
Под утро, после ночи тряской,
Сто километров до Москвы,
Пруды подёрнуты не ряской –
Кружками пёстрыми листвы.
Я жду Голицыно. По тропке
Сбежать бы вниз, под листопад…
Но скрыли серые коробки
Калитку, дом с верандой, сад
Вишнёвый. Быть под вечер снегу
Сложив воспоминаний дань
К ногам Москвы, нырну как в реку
В её стремительную рань.

Х Х Х
И теперь мне поступок тот дивен:
Больно смело я выбрала путь –
Под повальный, невиданный ливень
Без плаща со ступеньки шагнуть.
Примеряли Москву как обновку
( А в глазах – затаённая стынь),
Не спеша обошли Третьяковку,
Сад Нескучный, Донской монастырь.
Чтоб острее почувствовать корни,
Побродили босые меж плит:
Что травою засеяно сорной
Всё равно не забылось, болит.
А земля эта близкая, злая
Не щадила – колола и жгла,
А любовь ли была – я не знаю,
Но полнее потом не жила.
Но с тобой – необузданным, вольным
Я вдохнула российскую ширь:
Где-то Разин гуляет по Волге,
Ермака покоряет Сибирь.

БУЛЬВАРНОЕ КОЛЬЦО
Вокруг Бульварного кольца
Проходим молча напоследок,
Начатки листьев как пыльца
Позолотили пальцы веток,
Образовав овальный свод
Для торжества в природном храме…
Мы тянем шеи вверх – над нами
По мановенью – чирк! – вот-вот
Зелёное запляшет пламя.
Но медлит что-то.
У Творца
Наверно, спички отсырели,
И тополя, и запах прели
Вокруг бульварного кольца.

МОСКОВСКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
На пятачке у телеграфа
Есть заколдованное место:
Толпа кипит вокруг как лава,
Как дрожжевое бродит тесто.
И заключаются тут сделки,
И часто вспыхивают стычки…
И кто-то, сам белей побелки,
Прижат к стене и просит спички.
Постой. Кончай смотреть на спины –
Взгляни наверх, дай отдых взгляду:
Дом громоздится исполином,
Ритмичность окон по фасаду.
Внезапно вспыхнет обещаньем
Неяркий свет в окне под крышей…
Густых садов благоуханье
Всё притягательней, всё ближе.
Услышать точно звук оттуда
И разглядеть в толпе прохожих
Из тысяч встреч – единой – Чудо
Никто на свете не поможет!

ВРЕМЯ ОБРЕТЕНИЙ
Москва! Как много в этом звуке
Надежды, шаткости и муки
Как удержаться на краю?
За край воронки уцепиться…
Здесь всех племен мелькают лица,
Здесь – среди прочих – я живу.
Народ окреп – от смеха, плача,
Спешит схватить за хвост удачу,
Природную отринув лень.
Но – пролетает птица мимо…
Всё это было бы терпимо,
Но страшная нависла тень:
Здесь рядом шастают шахидки,
Плеснет огнём из-под накидки –
И свет для смертного погас.
Что делать? Жизнь вполне опасна,
Но не напрасно, не напрасно
В сей грешный мир призвали нас.
Итог судьбы любой печален,
Неотменяем, изначален,
И не дано нам видеть срок.
Одно – живи нелицемерно,
Стезю свою наметил верно:
Терпи – но выполни урок!

ПЕТРОВСКИЙ ПАРК
Петровский парк – летят по ветру листья,
Но ни один не взмоет ввысь назад…
Листы по белоруски – это письма,
Потерянные – выпал адресат.
Я жду давно письма из Беларуси,
Но сомкнут рот покинутой земли…
Летят на юг там песенные гуси,
Хотя какие гуси – журавли!
Но оттуда густо веет смутой
И бедой – друзья разобщены…
Не согреет душу плат лоскутный
Неделимой некогда страны.
Пусть клёны на Антоновской алеют
Сегодня лишь во сне, не наяву…
Петровско-Разумовская аллея
Ведёт туда, где я теперь живу.

О творчестве Любови Турбиной

Настоящую поэзию отличает от заурядного стихосложения её живое и одухотворенное пространство, в котором лирическому герою свободно думается и живётся. В нём он обретает основные смыслы бытия, которыми непринуждённо делится с читателем, и становясь с ним на один уровень, и одновременно увлекая его за собой в возвышенный и очеловечивающий мир красоты и правды. Однако обладать этим пространством, сразу и целиком, дано немногим. Для большинства поэтов это трудный и долгий путь, где каждый шаг может стать открытием, ибо судьба любит играть с поэтом в прятки: то одарит великолепным стихотворением, которое факелом озарит окружающую поэта темноту, то опять он погрузится в сумерки повседневности, и всё, им написанное, блекнет перед недавним озарением. И всё это означает, что поэт находится на верном пути к овладению своим поэтическим пространством, которое соответствует его творческому дару, умственному развитию и душевной отзывчивости на всё, что происходит вокруг него и в нём самом.
Любовь Турбина преодолела косность повседневной жизни, нащупала и затем ступила на призывно мерцающую тропинку света поэзии и прошла по ней свой путь к Красоте и Правде, к обретению только ей принадлежащего пространства, в котором и создала равно открытую для всех свою поэтическую вселенную. И таким поэтическое пространство, созданным духовным озарением Любови Турбиной, следует понимать книгу стихотворений «Ангел на велосипеде», увидевшей свет в самом начале этого года.
Постараюсь быть осторожным в суждениях о женской поэзии, но не могу ни сказать, что она, за исключением творчества очень немногих поэтесс, не избежала понижения общего уровня русской литературы, то есть стала более прямолинейной, огрубела, «омужичилась и утратила магическую притягательность сокровенного духовного женского бытия, которое до сих пор недоступно пониманию мужчин и может быть объяснено только поэзией.

Это не усталость, это зрелость,
Отошли сомненья, зависть, злость,
Прозвучало то, чего хотелось,
Более ли, менее сбылось

Главное – стал мир почти прозрачен,
И, как ласка, близко благодать…
Лишь того, кто был мне предназначен,
Так и не сумела отгадать.
(Благодать)

Как проникновенно и просто сказано о личной трагедии, коих не счесть в нашей жизни. Она «не сумела отгадать» среди множества встречных и поперечных своего суженного, единственного, кто мог бы составить её женское счастье. И не одна она… Чуда не случилось, и это ощущение возможного, но ускользающего чуда присутствует в книге Любови Турбиной, во всех её девяти главках, органично проходящих друг за другом перед читателем в поэтическом пространстве, созданном, одной из самых талантливых русских поэтесс нашего «утекающего времени».
Прошлое и будущее, становящееся и ставшее, а между ними зыбкое пульсирующее настоящее мгновение постоянно находятся пристальным вниманием поэтессы, чей творческий дар заключается в созидающей любви ко всему, что трогает её возвышенную душу.

…Художников стая – стервятники духа –
Клюют мою душу как хлеба краюху.

Их взору остры, а повадки их птичьи…
И вот предо мною четыре обличья:
Где первый мой облик – житейская тётка,
Немного вульгарна, почти что красотка.

Второй неспроста вдохновился беретом –
Увидел меня романтичным поэтом.
А третий – в три четверти, вполоборота.
Изящно, небрежно, богемное что-то.

Четвёртый…Я знала – от женского взгляда
Напрасно поблажки мне ждать и пощады:
Она покрывала бумагу штрихами,
Она расправлялась с моими грехами;

Дай, Боже, минуют несчастий пучины,
Не скоро проступят все эти морщины…
Смиренный набросок с непрожитых лет –
Дороже, чем прочие, этот портрет.

Что общее в обликах, кроме берета?
Четыре дороги, четыре портрета.
Как надпись на камне: «направо пойдешь»…
И в каждом есть истины доля – и ложь.
(Четыре портрета)

Поэзии Любови Турбиной присуще создание из полустроф и строф сложного обобщающего художественного образа в форме стихотворения, которое скреплено пронизывающей его насквозь поэтической мыслью. А ведь умение поэтически мыслить – это как раз то, что отличает поэта от банального рифмоплёта. И на овладение свободным поэтическим мышлением уходят годы и годы,
за которые поэт должен самообразоваться непрерывной работой над словом и знаниями литературной классики. Это и есть то самое, что называется огранкой поэтического таланта, которому становятся доступны и одухотворённое изображение природы, и фантазийная игра воображения, и строгая патетика.
Созданный Любовью Турбиной за десятилетия творческого труда массив стихотворений, безусловно принадлежит русской поэзии. Насколько можно судить по её творчеству, она полностью и безоглядно доверилась поэтической стихии, которая вынесла её туда, куда должна вернуться вся современная литература, к вечным смыслам великой русской классики.

Николай Полотнянко