Онлайн-база дневников «Прожито» появилась в 2015 году. Проект, который сейчас насчитывает несколько тысяч десятков дневников, основал историк Михаил Мельниченко. На сайте проекта можно познакомится с дневниками, которые вели как известные, так и простые жители России. Мы познакомились с записями на сайте, в которых упоминается Симбирск (там есть поиск по  ключевым словам) и узнали каким увидел город внебрачный сын Екатерины Великой, как связаны поляки и большой симбирский пожар и как поэт Тарас Шевченко хотел напиться, не сумев увидеть памятник Карамзину.

Просим обратить внимание, что орфография и пунктуация приведенных отрывков — авторская.

Симбирск очень хорош
Алексей Бобринский — внебрачный сын Екатерины Великой и её фаворита Григория Орлова.
1782 год, 29 октября (17 октября).
Город Симбирск очень хорош в разсуждении местоположения. Ездили смотреть за городом старинный, который сделан был для обороны от Татарских набегов при царе Алексее Михайловиче. При самом основании города, за рекой Свиязью, речка Симбирка, по которой город Симбирск свое название получил, там и течет в средине большаго оврага. Были в богадельне, в рабочем доме, где все те содержатся, которые менее 20 рублей украли в первый раз. Они должны выработыватъ только ту сумму; ежели же в другой раз украдут такую же сумму, то есть менее 20 рублей, то они должны выработать также, но с тою разностью, что они при входе и выходе из этого дома биты бывают.

Тарас Шевченко — знаменитый украинский поэт.
1857 год, 21 сентября (9 сентября).

Симбирск – от видишь,
А неделю идешь.
Бурлацкая поговорка

С восходом солнца далеко, на пологой возвышенности, упирающейся в Волгу, показался Симбирск, то есть несколько белых пятнышек неопределенной формы. Матрос вахтенный, указывая мне на беленькие пятнышки, проговорил бурлацкую поговорку, которую я тут же и записал. От Сенгилея до Симбирска 50 верст, и это пространство мы прошли не в продолжение недели, но в продолжение битых десяти часов. «Князь Пожарский» сегодня как-то особенно медленно двигался вперед. А может быть, мне это так показалось, потому что Симбирск не сходил с горизонта, в котором мне хотелось побывать засветло, взглянуть на монумент Карамзина. Симбирск же, вместо того чтобы приблизиться ко мне, он, увы, совершенно скрылся за непроницаемой завесой, сотканной из дождя и снега. Мерзость эта усиливалась, вечер быстро близился, и я терял надежду видеть на месте, видеть музу истории, которую я видел только в глине в мастерской незабвенного Ставассера. Чего я боялся, то и случилось. Едва к пяти часам «Князь» положил свой якорь у какой-то дощатой пристани, прочая декорация была закрыта дождем со снегом. Несмотря на все это, я решился выйти на берег. Черноземная моя родная грязь по колена, и ни одного извозчика. Промочивши в луже и грязи ноги, я возвратился, нельзя сказать благополучно, на пароход.

Другой раз я проезжаю мимо Симбирска. И другой раз не удается видеть мне монумент придворного историографа. Первый раз в 1847 меня провез фельдъегерь мимо Симбирска; тогда было не до монумента Карамзина. Тогда я едва успел пообедать в какой-то харчевне, или, вернее сказать, в кабаке. Во мне была (как я после узнал) экстренная надобность в Оренбурге, и потому-то фельдъегерь неудобозабываемого Тормоза не дремал. Он меня из Питера на восьмые сутки поставил в Оренбург, убивши только одну почтовую лошадь на всем пространстве. Теперь же, в 1857 году, вместо экстренности, ночь, и с такими отвратительными вариациями, что глупо бы и думать о монументе Карамзина.

По случаю двадцатиоднолетней супружеской жизни Катерины Никифоровны Козаченко за завтраком побороли мы двух великанов, под именем пироги, с разными удивительными внутренностями, и поэтому-то необыкновенному случаю обедали поздно, ровно в 7 часов, и ровно в 7 часов положил рядом с «Князем» якорь пароход «Сусанин». Капитан «Сусанина», Яков Осипович Возницын, был приглашен самим хозяином к обеду. По случаю неудачи видеть Симбирск и монумент Карамзина у меня родился и быстро вырос великолепный проект: за обедом напиться пьяным, но, увы, этот великолепный проект удался только вполовину.

Кто поджог Симбирск? Поляки?
В следующей главе мы приводим отрывки из дневников двух человек, которые писали о двух  темах — антипольских настроениях в обществе и симбирском пожаре 1864 года, но которые переплелись в одну. Записи вели журналист, историк литературы, профессор Петербургского университета и действительный член Академии наук Александр Никитенко, который происходил из крепостных, и писатель Владимир Одоевский — автор знаменитой сказки «Городок в табакерке».
Никитенко. 1863, 1 июля (19 июня).

Подошел Вессель, редактор «Учителя». Он дня три как приехал из Астрахани по Волге и заезжал по пути в некоторые города. Он рассказывал, что народ в деревнях страшным образом расправляется с лицами, которых подозревает в полонизме. Недавно около Симбирска где-то крестьяне избили и изуродовали пятерых чиновников, посланных зачем-то из Петербурга, о которых они почему-то вообразили, что они поляки.

Владимир Одоевский
1864, 15 сентября (3 сентября). Замятнин предложил мне содействовать ему в подписке по Сенату для симбирских чиновников судебного ведомства, погоревших. Бедствие их ужасно!В Симбирске действительно были взрывы — обвиняют губернатора. Анисимова, который действительно виновен, но не он один, нет в губернских даже городах порядочной пожарной команды; обыватели жалеют денег на провод воды [что бы обошлось тысячи в три], полагаясь более, как в комедии Островского, «на милосердие божие».

Странное дело, как мы умеем все портить — даже религия нам настолько же приносит вреда, на сколько пользы. Наш простолюдин, наблюдая середы и пятницы, уверен, что он тем исполнил все свои обязанности перед богом и пред людьми. Здесь корень истинного зла. Далека еще та минута, когда духовенство наше решится проповедовать неверность этого убеждения, говорить, что на пожар надо выносить воду, а не образа и не богоявленские свечки; что за пост бог не помилует того, кто ходит неосторожно с лучиной, оставляет везде в доме спички, которые попадаются в руки детей или идиотов; не заботится о поправке печей, особливо осенью, когда они портятся от летней и осенней погоды, наполняются гнездами птиц и проч.

27 сентября (15 сентября).
Пожары хоть маленькие, но почти ежедневные; Крейц уверен в поджигательстве, весьма искусно производимом, захваченный на деле зажигатель успел вырваться из рук полиции, оставив в руках лишь пальто. В окрестностях Симбирска был задержан посредником человек в чуйке, который выдавал себя за исправника и уверял крестьян, что их поджигают по приказанию барина. Этот человек до сих пор упорно молчит на все вопросы.

Никитенко
1 октября (19 сентября).
Суббота. Заседание в Академии. Ничего, как почти всегда.
Говорят, что поджигатели в Симбирске пойманы, и во главе их не поляк, а русский. Горько, если это правда.

В Симбирске уже двух расстреляли, признавшихся в поджогах. У них русские фамилии, хотя один из них уроженец Витебской губернии и католик. Это, впрочем, должно быть только исполнители — настоящие двигатели дела еще не открыты.

5 ноября (24 октября).
Воскресенье. Рассказывают ужасы про симбирские пожары, следствие о которых теперь только кончено. Рассказывают, будто Симбирск сожгли вовсе не поляки, а батальон русских солдат, начальник которого, какой-то полковник, был первым виновником и подстрекателем этого беспримерного злодейства. Побудительною причиною будто бы был грабеж. Правительство, говорят, даже не решается обнародовать о том стыда ради, падающего на всю нацию, особенно после всего того, что было говорено и писано об участии в поджогах поляков. Правда это или нет? Вообще злодейства всякого рода — кражи, грабежи, убийства — за последнее время усилились у нас до неслыханной степени. Беспрестанно читаешь о них в газетах, а сколько еще таких, о которых и в газетах не пишут. Все приписывают это безнаказанности. Воры и грабители беспрестанно выпускаются на поруки или оставляются только в сильном подозрении. В полицейской газете очень часто читаем, что иные преступники попадаются в третий, четвертый и даже в пятый раз и всякий раз опять выпускаются на волю. Ссылаемые в Сибирь находят возможность бежать, и это тоже служит немалым поощрением к новым преступлениям

Владимир Одоевский
5 ноября (24 октября)
Разнесся слух, что сенатор Жданов, посланный для следствия о симбирском пожаре и открывший зажигателя в поляке — полковом командире, уличенном солдатами, умер отравленный.

Симбирск — захудалый губернский городок
Александр Жиркевич – поэт, прозаик, публицист, общественный деятель, попал в наш город во время Первой мировой войны. Здесь же застал революции и гражданскую войну. Дневники Жиркевича «Потревожные тени…Симбирский дневник» издана отдельной книгой. Записи Жиркевич вел на протяжении 45 лет. Отрывки часто публиковали в местных СМИ, поэтому записки Жиркевича приводим частично, для полноты картины.

1915 год, 9 сентября (27 августа).
Симбирск. От Минска до Симбирска нам пришлось тащиться четверо суток, настолько сильно движение воинских и санитарных поездов. Из Минска выехали 19-го — сюда прибыли 23 августа. Вещи наши застряли где-то в дороге. Живем в отвратительных номерах «Прогресса».

Симбирск — захудалый губернский городок, где генеральские лампасы производят своего рода эффект. Но я люблю такие города с их прозябанием. А вид на Волгу удивительный, и с детьми уже несколько раз побывали на модном бульваре Венец, откуда Волга видна на десятки верст. Приглядываюсь к местной жизни и наметил себе пункты филантропической работы. Отсутствие приличного платья, находящегося в дороге, мешает мне делать официальные визиты.

Что-то даст мне Симбирск? Приехал я в него, желая продолжать работу на благо ближнего. Но тут меня никто не знает. Едва ли кто-либо догадается, что я внук симбирского губернатора Ив. Ст. Жиркевича. Историей здесь вообще, по-видимому, мало интересуются.

В Симбирске масса духовенства. Военные почти отсутствуют. Прекрасный кадетский корпус. Прекрасные храмы. А вообще, все-таки город — изрядная провинциальная трущоба. Безобразно наивный памятник Карамзину. Зато многое напоминает о Гончарове. Окна нашей комнаты в номерах выходят на грязный, вонючий обрыв, и мы в шутку прозвали его «обрывом Гончарова».

4 октября (21 сентября).
Чудные осенние дни. Дивный вид на Волгу, на дали с позлащенной листвой деревьев, на окрестности. Особенно хорош вид с водонапорной башни. Эгоистично впитывать в себя эту красоту, весь мир природы. Радуешься тому, что живешь, дышишь. А мысль летит туда, где гибнут и наши русские, и враги России…Какие здесь уютные, хорошенькие домики в садах на тихих улицах, где асфальтовые тротуары, но где в то же время бродят коровы, козы, куры и гуси. Какие сонные типы стариков и старух! Какая тишина по вечерам! И от самой Волги с Венцом и от далей веет сном. Читал «Обломова» и убеждаюсь в том, что Гончаров не написал бы этот роман, если бы жил не в Симбирске, а основное, если бы сам не был влюблен в этот сон, застой, тишину провинциального прозябания.

17 декабря (4 декабря).
Сегодня день именин бедной мамы. Жива ли она в Вильне? Как часто я о ней думаю и беспокоюсь. Местный губернатор Ключарев отпраздновал десятилетний юбилей своего губернаторства в г. Симбирске, и, со слов его помощника, появилась хвалебная его биография. П. Л. Мартынов рассказывал мне, что Ключарев в обществе местных дам позволяет себе похабные анекдоты, вроде того, что заехавшие в Россию итальянцы решили, что русский народ очень набожен, т. к. на каждом шагу вспоминает Божью Матерь: «Э, bonna mater» (нецензурная, матерная брань простонародья).

5 января (23 декабря).
Какое безумное предпраздничное оживление в городе. Даже мужички и бабы заняты покупками обновок, подарков и прочего! А что-то там на позициях, что-то с мамой и Машей?! Сколько тревог в душе и сомнений!.. Только и радуют дети и приготовления к устройству елки для детей, сидящих в женской тюрьме, да подарки раненым. Тут моя мысль и часть расходов. Остальное же взяла на себя моя светлая, кроткая, всех любящая Катюша…Я решил поднять вопрос о приюте для детей женщин-каторжанок. Но как трудно что-либо сделать в Симбирске!

6 марта (22 февраля).
В Симбирске Масленица во всем разгаре: балаганы на площади, рынке, тройки на улицах, нарядная толпа, театры, концерты и т. п., точно братья не гибнут на позициях за Родину. Будь я губернатор, я запретил бы подобную вакханалию. Пока в России и Европе решаются мировые вопросы, я борюсь в Симбирске с мелкой бюрократией. А ведь вся эта тля теперь сила… Около месяца тому назад два слепца-арестанта губернской центральной тюрьмы Абрамов и Соколов умоляли меня выхлопотать им помещение в отдельной камере.

19 июля (6 июля).
Нового разгрома в городе не было. Купцы, кажется, загрустили. Зато бабий элемент, наиболее заинтересованный в том, чтобы дешево и свободно получать из лавок припасы, ходит с рожами победительниц. Наша Марья тоже в повышенном настроении.

А пока Симбирск волнуется такими вопросами, в Париже хоронят Мечникова, в Германии голодают, а на позициях все затихло в ожидании продолжения бойни.

19 сентября (6 сентября).
В Симбирске объявлено военное положение… Город точно вымер…

Артем Горбунов