Поэт Николай Полотнянко, сердцем прикипевший к Ульяновску, преподнёс всем нам, я считаю, замечательный подарок — два мастерски скомпонованных сборника стихов «Рубеж» и «Избранное». В них каждое произведение не просто выстрадано, а как бы пропущено через особый сепаратор кровеносной системы автора и выверено им.

Читая стихотворение за стихотворением, объединенне в тематические циклы «Круги земные», «Рубеж», «На изломе России» и «Симбирский временник», невольно ощущаешь себя спутником Полотнянко, идущим непосредственно в ту эпоху, которая уже завершила свой бег, но в которой он, поэт, рос и мужал, испил полную чашу пылкой любви и горьких разочарований, обретя, в конце концов, по утверждению лауреата Государственной премии России Николая Благова, достойную нишу под небосводом Поэзии.

Одновременно Полотнянко, если следовать от страницы к странице его книг, ведёт нас и в то Отечество, от которого он не отрекается («Жизнь моя! Говори, говори»), но от которого ныне остался лишь дым воспоминаний. Однако он ничуть не склонен всё драматизировать, лакировать и идеализировать. Тому красноречивое свидетельство — стихотворение «Я не беспамятен — помилуй, Бог!», в котором, как особой зарубкой-пометой, выстроились ещё и такие строки: «Я помню все сгоревшие мечты, / Крутой разбег, слепой полёт без крыльев, / И мёртвое паденье с высоты. / И свой зубовный скрежет от бессилья». Дальше поэт спрашивает себя: «Я думаю — и кто же я теперь, / Коль взгляд и шорох чувствую, как зверь?».

В том же ряду философских размышлений о пережитом и выстраданном стоит и стихотворение «Ушедших вспоминаем матерей».

Как мне кажется, здесь поэт в образе матерей, породивших нас и ушедших в мир иной, аллегорически обращается к лику той Родины, которая тоже уже канула в Лету, и с сыновней скорбью признается: «На ум всё чаще прожитые дни / Приходят с болью. / Память не прощает. / И чувство неизбывное вины / Перед мамой мне сердце обжигает».

Как ни парадоксально, такие ностальгические мотивы хотя и очень отдалённо, но всё же роднят оба сборника Николая Полотнянко с книгой стихов Дона-Аминадо, которую автор в пору первой волны русской эмиграции в конце 20-х годов ХХ столетия с опустошительной, горькой иронией окрестил «Дымом без Отечества» и которую восторженно принял лауреат Нобелевской премии Иван Бунин.

Дон-Аминадо — псевдоним Аминада Петровича Шполянского, присяжного, как тогда говорили, фельетониста и памфлетиста дореволюционной московской газеты «Раннее утро». По свидетельству современников, своей беспощадной и бескомпромиссной сатирой Дон-Аминадо вместе с другими противниками монаршей власти активно помогал подпиливать царский трон, чтобы свершилась Февральская революция, которая вскоре вылилась в Октябрьский переворот, изгнавший на чужбину в том числе и антимонархистов.

Наплыв ностальгии по утраченной Российской империи и привёл Аминада Петровича в большую Поэзию. В стихотворе-нии «Жили-были», вошедшем в сборник «Дым без Отечества», автор выразил не только личную глубокую печаль, но и как бы выдавил из тайников души своей покаяние: «Если б нам да в переулки, / В переулки, в тупички, / Где когда-то жили-были, / Жили-были дурачки, / Только жили, только были, / Что хотели, не смогли, / Говорили, что любили, / А сберечь не сберегли».

В отличие от Дона-Аминадо каяться Николаю Полотнянко особой нужды, наверное, нет. В стихотворении «Сто двадцать грамм стихов» Полотнянко как бы заранее отметает всякие воз-можные попытки навязать ему вину за развал державы, которая рухнула в тартарары, и доверительно сообщает, почему он так поступает:

«Мне — шестьдесят.

Я славно прожил жизнь,

Не изменял своим мечтам и думам.

Моя душа всегда стремилась ввысь

Над веком подловатым и угрюмым.

Но не судья я веку и народу.

Хам восхотел — и получил свободу.

Как в гноище, сейчас он тонет в ней.

Я честный регистратор мёртвых дней

Безвременья и пошлых имитаций

Великих мыслей и вселенских дел.

Я прожил жизнь. Все сделал, что сумел.

Не надо ни оваций, ни нотаций».

 

«И всё же, и всё же, и всё же», приходится оговориться вслед за Александром Твардовским. Как мудрый реалист-«регистратор» провозглашая, что к былому возврата больше нет, Николай Полотнянко не может избавиться от мучительных тревог и сомнений, порождённых уже новой действительнос-тью. Его мысль прямо кипит, бурлит и клокочет, протестуя, сострадая и сопротивляясь.

Именно это заметно, когда вчитываешься в стихотворение «Вокруг ни коммунистов. Ни Советов». Здесь поэт, будто приняв, образно говоря, эстафету из рук самого Николая Гоголя — великого печальника земли русской, из «Шинели» которого выросли, по меткому выражению Сергея Залыгина, все последующие поколения литераторов России, с глубокой болью скорбит, например, по жертвам, павшим при штурме «Белого дома» в Москве в защиту Ельцина. Но это — с одной стороны. А с другой — честно и отрезвляюще признается, что те ребята «погибли за родной бардак», ибо, заключает автор: «Мы многого ещё не понимаем, / Но чувствуем, что что-то всё не так».

Ум без души — вот это страшит и тревожит сегодня поэта Николая Полотнянко. Да и как не признать за ним такого права! Если где гнездится обездушенный ум, то там ищи и обездушенные глаза, и вороватые руки, которые всегда чешутся. Например, в стихотворении «Две столицы» особо просматривается  по-мужски суровая взыскательность автора и отчётливо прослеживается его зрелая гражданская позиция.

Однако поэт не был бы Поэтом, если бы сводил свою роль к перечислению пороков и не различал бы в туннеле проблеска рассвета. Так и Николай Полотнянко: не щадит себя самого, когда молвит взыскательную правду, и одновременно не суживает свой прозор до узкой щёлочки либо дверного глазка. В посвящённом городу Барышу поэтическом адресе, названном «В березняке задумчивая тишь», Николай Алексеевич как добрый мудрый вперёдсмотрящий спешит оповестить: «С березы соскользнул печальный лист, / Напоенный осенним жёлтым светом. / Люби свой край, храни его, трудись, / Рожай детей — разгадка только в этом».

Под занавес уместна, пожалуй, такая ремарка: когда в Париже увидела свет на русском языке книга стихов Дона-Аминадо, к автору обратилась с частным письмом Марина Цветаева, срав-нив его с акробатом, «который в тысячу первый раз протанцевал на проволоке», к сему добавив: «Акробат ведь из тех редких профессий, где не на жизнь, а на смерть; и я сама такой же акробат».

Поистине отважным акробатом в цветаевском понимании предстал, на мой взгляд, в сборниках своих стихов и Николай Полотнянко.

Прочтите, пожалуйста, хотя бы одно стихотворение «Казнить своих соближних не устали мы», — и вы поймёте, почему я всецело соглашаюсь с замечательным поэтом Николаем Полотнянко, лауреатом премии имени Ивана Гончарова.

   

    Николай Петрович Милов (4 мая 1934 – 17 марта 2012) родился в деревне Самолва Псковской области. Начинал в 1951 году литсотрудником районной газеты «Колхозная жизнь». Затем были молодёжная газета, областной комитет по радио-вещанию, «Псковская правда». О своём переводе в ТАСС Николай Милов узнал, вернувшись из очередной командировки. Собкором главного телеграфного агентства Советского Союза по Карелии Николай Петрович проработал ровно 25 лет.

    В Ульяновск Николай Петрович перебрался в 1983 году.

     После того как в 1994 году Ульяновский корпункт ТАСС был закрыт, Милов возглавил пресс-службу Госналогинспекции, откуда в 1999 году уволился в звании советника налоговой службы I ранга.