Интересно, что самым первым из жителей нашего города ступил на Японскую землю классик отечественной литературы Иван Александрович Гончаров. В перекрестный Год России в Японии и Японии в России об этом уместно напомнить.


Гончаров среди офицеров фрегата Паллада. Фотография. 1852. Фото – www.uokm.ru

Детская мечта сбылась!
Романист был непосредственным участником одного из важных этапов в становлении русско-японских отношений. В 1852-1854 годах он совершил путешествие к берегам Японии на фрегате «Паллада» в составе дипломатической миссии Е.В. Путятина.
Гончаров был в числе немногих россиян, впервые оказавшихся в этой стране. Свои впечатления о ней стране писатель выразил в книге очерков путешествия «Фрегат «Паллада». Объемные главы, посвященные Японии, стали кульминацией книги Гончарова о путешествии. Они были сразу восторженно приняты критикой и почти немедленно вслед за журнальной публикацией вышли отдельной книжкой.

Для Гончарова решение отправиться в дальнее морское плавание не было неожиданным, «страстишка к морю», по словам писателя, жила в его душе очень давно. «Я все мечтал – и давно, мечтал об этом вояже, может быть с той минуты, когда учитель сказал мне, что если ехать из какой-нибудь точки безостановочно, то воротишься к ней с другой стороны, мне захотелось поехать с правого берега Волги, на котором я родился, и воротиться с левого; хотелось самому туда, где учитель указывает пальцем быть экватору, полюсам, тропикам.. – признавался он в очерке «На родине».

В 1852 году от поэта Аполлона Майкова Гончаров узнал, что один из русских военных кораблей идет в плавание на два года к берегам Японии с дипломатической экспедицией. Майкову предлагали ехать в качестве секретаря возглавлявшего эту миссию генерал-адъютанта Е.В. Путятина, поскольку нужен был такой человек, который бы «хорошо писал по-русски, литератор». Но Майков отказался и порекомендовал Гончарова.

Писатель с радостью ухватился за возможность совершить морское путешествие. В книге «Фрегат «Паллада» он признался: «Дни мелькали, жизнь грозила пустотой, сумерками, вечными буднями… И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания… Я радостно содрогнулся при мысли; я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю на острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса – и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений».

Путятин высоко ценил своего секретаря и в письме к министру просвещения АС. Норову из Нагасаки отмечал: «Многим я обязан Вам за рекомендацию и содействие в назначении г. Гончарова в состав нашей экспедиции. Он чрезвычайно полезен мне как для теперешних наших отношений с японцами, так и для описания всех происшествий, которые со временем должны сделаться известными публике. Имея дарование живо представить предметы, Гончаров в состоянии будет придать им занимательный и яркий колорит». Дипломатическую службу И.А. Гончарова также высоко оценило правительство, наградив «вне правил чином Статского Советника за особые заслуги его».

“Ларец с потерянным ключом”
Гончаров в книге очерков называет Японию так: «тридесятое государство», «запертой ларец с потерянным ключом». Действительно, многие столетия Япония была страной загадочной и малоизвестной.

В Европе о Японии узнали в XIII веке из дневника путешественника Марко Поло, который описал страну по слухам как остров, полный несметных богатств. В 1542 году в Японию попадает первый европеец. Вслед за ним появляются португальские и испанские купцы и монахи-иезуиты, стремившиеся насадить здесь католицизм. С начала XVII века страна отгораживается от Европы, вступившей на путь первоначального накопления и искавшей колонии. Издаются законы, по которым японцам запрещается покидать страну под страхом смертной казни, а иностранцам приближаться к берегам Японии. В 1630-е годы из Японии были изгнаны испанцы и португальцы. Исключение было сделано только для голландских, отчасти китайских купцов, которым разрешалось торговать в весьма ограниченных размерах.

Русские узнали о существовании Японии примерно в середине XVII века, во время исследования Сибири, плавания по Амуру в поисках выхода к берегам Тихого океана. В цепях налаживания межгосударственных отношений они направили две официальные дипломатические миссии на Японские острова, которые не имели успеха. Решение о третьей миссии 1852-1855 годов российское правительство приняло в условиях обострившейся международной обстановки на Дальнем Востоке, когда стало известно, что Америка направляет в Японию военную эскадру под командованием коммодора М. К. Перри. В случае успеха американской миссии Путятин должен был обеспечить интересы России в этом регионе. Целью похода было попытаться установить торговые и дипломатические отношения с Японией. Путятину предписывалось действовать в самом дружеском тоне. Первый этап переговоров с японцами длился с перерывами с августа 1853 по апрель 1854 год.

В это время заключению договора между двумя странами помешала начавшаяся Крымская война. Фрегат «Паллада» оказался перед необходимостью приготовиться к боевым действиям. Гончаров отмечал: «надо было думать о защите фрегата и чести русского флага, следовательно, плавание наше, направленное к мирной и определенной цели, изменялось… с этим прекратилась и надобность во мне». Он отправился в Петербург «сухим путем» от порта Аян через всю Сибирь. Путятин вернулся в Японию в конце 1854 года на фрегате «Диана» и 26 января 1855 года заключил первый в истории договор методу Россией и Японией.

Самодостаточная нация
В книге «Фрегат «Паллада» Гончаров выразил свои первые впечатления от встречи с Японией. Необычность увиденного подчас достигала такого уровня, что картины кажутся ему ирреальными: «Что это такое? декорация или действительность? какая местность!., все так гармонично, живописно, так непохоже на действительность, что сомневаешься, не нарисован ли весь этот вид, не взят ли целиком из балета?». Описывая церемонию встречи с «полномочными» японского правительства, автор отмечал: «Мне не верилось, что все это делается наяву. В иную минуту казалось, что я ребенок, что няня рассказала мне чудную сказку о неслыханных людях, а я заснул у ней на руках и вижу все это во сне».

Вместе с тем писатель размышляет над исторической судьбой страны, использовавшей особое географическое положение для изоляции от всего внешнего мира: «Вот многочисленная кучка человеческого семейства, которая ловко убегает от ферулы цивилизации, осмеливаясь жить своим умом, своими уставами, которая упрямо отвергает дружбу, религию и торговлю чужеземцев, смеется над нашими попытками просветить ее и внутренние, произвольные законы своего муравейника противоставит и естественному, и народному, и всяким европейским правам, и всякой неправде».

Гончаров намерен судить о стране, исходя из ее истории, культуры, опираясь на признание за японским народом права иметь специфическую психологию и авторитетные традиции: «Вообще нужна большая осторожность в обращении с ними, тем более что изучение приличий составляет у них важную науку, за неимением пока других». Он признает японцев «народом не закоренелым без надежды и упрямым, напротив, логичным, рассуждающим и способным к приятию других убеждений, если найдет их нужными (…). Это справедливо во всех тех случаях, которые им известны по опыту; там же, напротив, где для них все ново, они медлят, высматривают, выжидают, хитрят. Не правы ли они до некоторой степени? От европейцев добра видели они пока мало, а зла много: оттого и самое отчуждение их логично».

Японский Обломов и другие
Гончаров не владел ни голландским, ни японским языками и не имел возможности разговаривать с японцами. Более того, он как иностранец не мог даже свободно передвигаться не только по стране, но и по городу Нагасаки. Все его внимание сосредоточилось на активном наблюдении за отдельными людьми, которые посещали фрегат «Палладу».

Как секретарь Путятина Иван Александрович принимал японских чиновников и сопровождающую их многочисленную свиту. Описывая эти визиты, Гончаров создает коллективный портрет японского народа, передает национально-специфические и этнографические приметы. Он размышляете судьбе нации, живущей в изоляции и несвободе: «Вообще не видно ни одной мужественной, энергической физиономии, хотя умных и лукавых много». Японцы в массе своей, отмечает автор, «смотрят сонно, вяло, видно, что их ничто не волнует, что нет в этой массе людей постоянной идеи и цели, какая должна быть в мыслящей толпе…».

Гончаров воплощает в книге целый ряд ярких образов, выхватывая их из общей массы. Он много общался с японцами-переводчиками и создал их индивидуальные портреты. Особо полнокровен образ переводчика Кичибе – этого японского Обломова. Кичибе был приятным, доброжелательным в общении, хорошо образованным, но в общении с Гончаровым он пожаловался, что устал от напряженных переговоров. «Я люблю ничего не делать… лежать на боку!», – признался Кичибе.

Земная Вселенная как единый мир
Ярко представлены в книге портреты представителей японского правительства. Из них Гончаров выделил двоих. Тсутсуи Хизеноками был почетным руководителем и самым старшим среди «полномочных», «…старик очаровал нас с первого раза, -писал Гончаров, – такие старички есть везде, у всех наций. Морщины лучами окружали глаза и губы; в глазах, голосе, во всех чертах светилась старческая, умная и приветливая доброта – плод долгой жизни и практической мудрости». Описывая церемонию торжественного приема, автор отметил, что когда Тсутсуи Хизеноками произносил официальное приветствие, оно как-то не шло к нему: «Он смотрел так ласково и доброжелательно на нас, как будто хотел сказать что-нибудь другое, искреннее». И чуть позднее на обеде сказал это «другое»: «Мы приехали из-за многих сотен, а вы из-за многих тысяч миль; мы никогда друг друга не видели, были так далеки между собой, а вот теперь познакомились, сидим, беседуем, обедаем вместе. Как это странно и приятно». Человеческое обаяние и мудрость Тсутсуи перекрывают впечатления и от экзотичности его одежды, и от необычности позы, и от всего утомительного церемониала официальных встреч с японцами.

Кавадзи-Соиемонно-ками фактически возглавлял переговоры. В книге он рисуется личностью незаурядной. Гончаров так дает его первое описание: «лет сорока пяти, с большими карими глазами, с умным и бойким лицом». И далее именно ум становится ведущей чертой характеристики Кавадзи: «Он был очень умен, а этого не уважать мудрено, несмотря на то, что ум свой он обнаруживал искусной диалектикой против нас же самих. Но каждое слово его, взгляд, даже манеры – все обличало здравый ум, остроумие, проницательность и опытность». Описывая поведение Кавадзи, наблюдая выражение его лица, Гончаров задается вопросом: «Ну, чем он не европеец?». И, продолжая описывать Кавадзи, писатель делится с читателями принципиальным размышлением: «Ум везде одинаков: у умных людей есть одни общие признаки, как и у всех дураков, несмотря на различие наций, одежд, языка, религии, даже взгляда на жизнь». Так высказывается глубинно присущая книге «Фрегат «Паллада» мысль о единой природе всех людей и исконной общности всех народов. Именно эта мысль позволяет писателю нарисовать Земную Вселенную как единый мир, а людей далекой Японии, прежде всего, как законных и правомочных обитателей этого мира, а уже только потом как жителей страны с особой судьбой и разительной внешней непохожестью на другие страны.

Антонина Лобкарева, старший научный сотрудник Историко-мемориального центра-музея И.А. Гончарова