Сейчас мало кто вспоминает из людей, обитающих, по большей части, на телевизионных экранах, мысль Ф. Достоевского, что «мир спасёт Красота», но от этого актуальность её ничуть не уменьшилась, только вот мало кто знает, как именно Красота спасает мир. Первоначально созданный Богом он был неживым, косным и безобразный, и Бог-Красота его оживил, то есть сделал красивым, а в мыслящую его часть(человека) вложил частичку животворящей Красоты – прекрасную душу.
Мне думается, что все люди рождаются поэтами в душе, но становятся ими в действительности считанные единицы, потому что многие из нас живы только внешне, а внутренне, если не мертвы, то окаменели и не способны воспринимать Красоту, которая в земном своём воплощении предстаёт в форме поэзии. И это происходит в то же самое время, когда число людей пишущих в рифму заметно увеличилось. И это вызывает вопрос, как отличить подлинную поэзию от подделки?..
* * *
Кому любовь свою ни говори,
Слова опять истают до зари,
И снег смотает голубую пряжу,
И стаи птиц разрежут небеса,
Послышатся слепые голоса
Из прошлого, с которым я не слажу.

Это голос русской поэтессы из Саратова Елизаветы Мартыновой. Именно Г О Л О С. И уже первые его звуки и затем вся начальная строка или внушат читателю очарование, или отторгнут от прочтения стихотворения.
Это же стихотворение сразу притягивает внимание неожиданным построением первой строки. Итоговая строка располагается не в конце строфы, а сразу же за первой сточкой, что сразу перемещает внимание читателя на более высокий уровень восприятия, и теперь читатель не отвернётся от стихотворения, но дочитает его до конца, а, скорее всего, будет возвращаться к нему и в дальнейшем.
Следующие две строки перемещают читателя из камерной тесноты первых строк в пространственно-временные координаты стихотворения. За ними следует описание раннего зимнего утра всего двумя мазками, но они свежи и чётки, как и все последующие строки стихотворения, на котором нет, ни одной прилипшей к нему паутинки из багажа банальной лирики, чем грешат очень многие современные стихотворцы.
* * *
До крови ранит, но не рвётся нить,
И я не прекращаю вас любить,
Ушедших ни на миг не отставляю.
И снится мне окраина небес
И светлый сад, и тёмно-синий лес,
И дом, в котором ждут и умирают, –

И снова ждут. И жизнь течёт сама,
И нету в ней ни горя, ни ума,
Легка-легка, как будто птичья стая.
А я во сне летаю тяжело
И разбиваю тёмное стекло
Меж адом жизни и небесным раем.

Там живы все. И мама, и друзья,
И бабушка, и те, кого нельзя
Увидеть, но забыть их невозможно.
Сиянье душ и отблески планет,
Их навсегда неутолимый свет –
И снег, летящий в мир неосторожно.

Я там жила, в завьюженной степи,
В ночном дому, где темнота слепит,
И где лучина освещает песню.
А выплачется песенка когда,
Тогда метель и горе – не беда,
В прошедшем сгину, в будущем воскресну.

И уже только по одному этому стихотворению можно судить, что эстетическая суть лирики Елизаветы Мартыновой заключается в её способности пробуждать человеческое сердце искренностью правды, которым буквально пропитано поэтическое вещество многих её стихотворений.
Поволжский, в том числе и саратовский, писатель Фёдор Панфёров, как то сказал в разговоре с Григорием Коноваловым о том, не надо съедать весь мешок, чтобы понять, свежа, ли мука, достаточно и щепотки. Так и для того, чтобы понять, чего стоит поэт, достаточно одного стихотворения. Я уже полвека живу в поэзии, читал всякое, вроде огрубел, почти притерпелся ко всякому, плохому и хорошему, а вот на это стихотворение дрогнула душа, откликнулась на родные ей чувства, на летящий снег, на пронзительное откровение: « А я во сне летаю тяжело И разбиваю тёмное стекло Меж адом жизни и небесным раем».
Хорошо сказано, просторно… Чтобы так мощно взлететь поэту над суетой обыденности, ему надо иметь сильные поэтические крылья, свой ветер, даже свою любимую непогоду. Он должен чувствовать природу России всеми фибрами своей души, ведь она – стихия, в которой поэзия русского поэта обретает полноту и осмысленность. Чтобы понять, как с этим обстоит дело у Елизаветы Мартыновой, возьмём ещё на пробу из её заветного мешка ещё щепотку поэзии.

* * *

Опять листвы просвеченная медь,
Сквозняк берёзы бело-синеватой.
И снова можно плакать и неметь
Пред красотой такой же, как когда-то
Давно, за много лет до наших дней –
Чем раньше, тем прозрачней и ясней.
Здесь жили деды. Мельница кружилась.
Казалось, что сам воздух был крылат.
А если что, как песня, не сложилось –
В муку перемололось наугад.
А если что, как листья, облетело –
Так это моей бабке на венок.
Чернеют птицы в небе чистом, белом.
И мы живём. И Бог не одинок.

Сразу скажем, что в этом стихотворении присутствует необходимая поэтическая точность, в каждом слове, в каждой строчке, то есть, то, что называется подлинным поэтическим мастерством. И должен сказать, что это достигается скорее творческим даром, чем упорным трудом. Поэтическая связь между строчками в этом произведении родилась, возможно, мгновенно, как вспышка магния, поэт даже глазом не успел моргнуть, как из него вылетел этот поэтический высверк. Конечно, за этим последовали доводка, шлифовка и огранка текста, но в этом участвует, главным образом, поэтический вкус и техническое мастерство автора. И всё заиграет и оживет: «листвы просвеченная медь, и «сквозняк берёзы бело-синеватой», и в это незаметно, само собой, вплетётся крылатый воздух, дедовская мельница… И в чём тут смысл?.. Оказывается, смысл жизни состоит в самой жизни: «И мы живём. И Бог не одинок».
Все просто, но тогда в чём смысл простоты, в данном случае, поэтической?.. Мне кажется, что Елизавета Мартынова подошла уже вплотную к ответу на один из главных вопросов поэзии. Полный ответ на этот вопрос есть тайна тайн, мы же, смертные, можем лишь предполагать, что существует Правда, по мере приближения к которой, слово неизбежно насыщается необыкновенной силой воздействия на человека, на очищение его души и просветления разума. Примеры такой поэзии немногочисленны: «Бог» Державина, «Пророк» Пушкина, некоторые стихи русских классических поэтов. Вот и Елизавета Мартынова постучала в двери этой обители, пока ещё робко и неуверенно, но постучала.
Но туда не всех впускали, даже по рекомендации В. Белинского. Когда русская классика величаво отдалилась в прошлое, в литературе перестали существовать авторитеты, и это подвигло одного из самых крикливых поэтов объявить, что «в России поэт больше, чем поэт». И не только толпа, но и люди образованные были в восторге от этой заведомой и звонкой глупости. Выше поэта державного масштаба, каким был Пушкин, не может быть никого. Он в своём творчестве вместил всю русскую цивилизацию и коснулся краем тьмы, для России конечной.
В наши дни стихи утратили обаяние молитв, но в лучших из современного стихотворного потока еще не выветрилось стремление русских поэтов к правде божественного толка. Размышления на эту тему очень полезны для возмужания поэта. Они будут способствовать поэтическому развитию и нашего автора, тем более, что философская лирика ей вовсе не чужда и составляет заметную часть её поэзии. Философия поэзии была и будет значительнее философии книжной, потому что она, толкуя о человеке, этого человека не видит и не показывает. Философия живой поэзии не только рассуждает, но и показывает жизнь, в которой есть всё, в том числе и поэзия. И её основным инструментом является Слово.
И чтобы убедиться в этом, заглянем ещё разок в лирические закрома рачительной Елизаветы Мартыновой и возьмём третью щепотку её замечательной поэзии:

Я тоже стану степью
Не вечен город. Здесь столетья степь
Лежала – неподвижная, глухая.
Звезды погибшей опускался свет
До золотой земли – и в травах таял.

Степь – это воздух, горький и густой,
Весенний, опалённый, неповинный
Ни в чём – и опьянённый высотой
И радугой, крылатой и наивной.

Стань детством, степь, воспоминаньем будь –
О девочке, на станции живущей.
Здесь будет город. Здесь намечен путь
Для молодых, безудержных, поющих.

Не страшно им, что призрачен барак,
Сквозящий на ветру войны великой,
Что слишком много выпало утрат,
И в скорбных лицах проступают лики.

Играет девочка на пристальном ветру,
Дивится травяному благолепью
И говорит, что «если я умру,
То ничего – я тоже стану степью».

В этом емком тщательно прописанном стихотворении есть то, что называют философией жизни. Следует заметить, что по смысловой значимости и художественной лаконичности некоторые стихотворении Елизаветы Мартыновой напоминают философские миниатюры Василия Розанова, этот неисчерпаемый кладезь русской мудрости. Их следует обязательно читать поэтам, Розанов щедро поделится с ними и ещё не отражёнными в русской поэзии смыслами и придаст их взгляду всепроникающую проницательность в оценке людей и событий.
Сказать откровенно, меня это стихотворение взволновало тем, что оно всё про меня, про мою юность в бывшем зэковском бараке на степной окраине Омска, куда нас переселили из землянки, сразу же, как выпустили на волю тех, на чью долю «… слишком много выпало утрат». Это было время второго пришествия Сергея Есенина, единственного в 20-м веке народного поэта России, и он сразу зазвучал и в домах партноменклатуры, и в деревенских избах, и бараках пролетарской голытьбы. Говорят о шумной известности В. Высоцкого, но этот эстрадный персонаж был поэтом толпы, но не народа
Елизавета Мартынова захватила это время детским краешком, но успела понять и прочувствовать как русский поэт свою личную неразрывную связь с судьбой своего народа, который, по мысли Н.В. Гоголя, является, наряду с Богом, одним из источников лиризма русской поэзии.
Сейчас в России официально не первого поэта, нет и разговоров на эту тему, но все знают друг друга, и каждый считает свои стихи лучше других.
Говорят, что всё рассудит время, но я доверять бы ему не решился. Потому каждый поэт, войдя в зрелые лета должен сам для себя оценить своё творчество. Для этого есть такое понятие как поэтическое вещество, оно вполне материальное, поскольку существует в наших ощущениях как некая совокупность письменной речи.
В России национальный Поэт начинается с осознания им бесспорной истины, что его Я гораздо меньше и незначительнее той силы, которая наполняет его могуществом живописать словами, что где-то вне его существует источник Красоты, от прикосновения к которому он начинает испытывать то восторг, то ужас. Но поначалу Поэт не может выразить свои чувства языком поэзии, поскольку его душа ещё не насытилась самородным веществом творчества, не завершила самовоспитание, чтобы явить шедевр классического уровня. И пройдёт ещё немало времени, прежде чем к Поэту придёт понимание, что он творит не по наитию, а по внушению своего предназначения. И время от времени опустошаемая душа вновь требует своего насыщения животворящими силами, которые пронизывают плоть стиха по всем направлениям и в зримом для читателя виде остаются запечатлёнными в словах, при соприкосновении с которыми душа каждого человека начинает оживать и освобождаться от коросты бесчувствия. Эти животворящие силы и есть поэтическое вещество, без которого поэт немыслим.
Елизавета Мартынова, по моему убеждению, идёт этим единственно верным для русского поэта путём. Единственное, что нужно ей пожелать – иметь больше веры в свои творческие силы. А по уровню концентрации поэтического вещества её стихи одни из лучших в России.
Елизавета Сергеевна Данилова (литературный псевдоним — Елизавета Мартынова) — поэт, литературный критик. Елизавета Данилова окончила СГУ им. Н. Г. Чернышевского и аспирантуру при нём. Кандидат филологических наук. Доцент кафедры русского языка и культуры речи в СГАУ им. Н. И. Вавилова. Публиковала стихи в журналах «Наш современник», «Волга — XXI век», «Русское слово» (Чехия), в альманахе «Новые писатели России»…
Лауреат межрегиональной премии им Николая Благова