Часть вторая. Ночь тревоги.
3.
Варейкис и Гимов ждали машину.
– Где автомобиль? Нас ждет командующий фронтом! — кипятился Варейкис.
Вдруг на Гончаровской улице рванула бомба. Варейкис и охрана кинулись туда. Трое пьяных, неизвестно откуда взявшихся матросов, перепоясанных пулеметными лентами, гоготали, глядя на перепуганных прохожих.
– Кто такие? — шагнул к бандитам Варейкис.
Дюжий верзила деловито отцепил от пояса гранату, угрожающе поднял ее : «Ка-ак шарахну — пыль останется!»
Из-за угла вынырнул извозчик. Матросы на ходу прыгнули в пролетку, помчались вдоль бульвара, размахивая маузерами, горланя во всю глотку:
Маруся, раз, два, три,
Маруся, жопу подотри!..
Варейкис побелел отнегодования:
– Приехал главком, ждет нас!.А мы тут ловим пьяных матросов. В городе — бардак? Что за анархисты?! Откуда они взялись? Не из тюрьмы же сбежали, до зубов вооруженные, в честь приезда Муравьева? Догнать их, обезоружить!
Председатель губернского ревтрибунала Илья Крылов и редактор газеты Александр Швер помчались за матросами, увкатившими к Волге.
На крутом повороте спуска показался отряд.
– Муравьевцы! –обрадовался Швер. -И — командиру:
– Видели пьяных с гранатой?
Тот кивает головой. Послать патруль вдогонку за матросами? Нет, у него другие задачи.
– Лови сам, дорогой!
…Возле дебаркадеров толпятся солдаты-. Они галдят, орут, кричат «Ура!» .
– Что случилось? В чем дело?
– Войне конец! Войне конец!!!
– Какой войне?
– Да, братцы, вы откуль? — поражается окопник с воспаленными глазами. — Да вить мир в России объявил только что Муравьев! «Гражданке» — конец. С чехами — замирение. Германцам — война до победы.
– Не может быть! Это ложь!
– Да вить сам Ленин такой приказ объявил! Главком нам телеграмму его зачитывал, так и сказано: мир с чехами, война с Германией!
Изумленные, Швер и Крылов погнали в губисполком: рассказать, что творится на пристанях. Но пока лошадь тащит тарантас по дороге в гору, муравьевцы уже наводят в Симбирске свои порядки.
***
Никто не ожидал, что прибывший в Симбирск советский главком начнет свергать Советскую власть. Деловито, нахраписто, не встречая никакого сопротивления, муравьевские отряды захватывали Симбирск …
Это они выпустили из тюрьмы разооруженных и арестованных несколько дней назад матросов-анархистов, призвали их «отомстить симбирским властям за поруганную честь флота». Анархисты, схватив оружие, ринулись на улицы. Захлопали первые выстрелы, зазвенели разбитые стекла, вырвался где-то в переулке истошный женский вопль… Захмелевшие «спасители революции» пустились в привычный разгул и мародерство.
Город загудел.
И только в бывшем кадетском корпусе, где располагались исполком губернского совдепа, губком партии большевиков, чрезвычайная комиссия совдепа и прочие органы власти Советов еще никто ни о чем не догадывался.
***
Степан Лопатин безмятежно балагурил со знакомыми извозчиками на площади. Громыхнуло на Гончаровской. Гикнув на жеребца, Степан понесся по улице, уходящей вниз, к волжскому спуску. Мелькала тощая зелень, сбивалась на галоп лошадь. На пустынной вроде улице вдруг, словно; из-под земли, выросли три дюжих матроса. У одного из них в руке была граната.
– Стой!
…Приметил Степан на противоположном тротуаре кучку людей – и среди них председателя губкома Варейкиса.
Матросы прыгнули на подножку, толкнули дулом маузера под бок:
– Гони! Аллюр три креста!
Раздумывать не приходилось,, копыта зацокали по мостовой. Лопатин понял: именно эти бесчинствовали на Гончаровской. Но кто они?
– Куда, господа-граждане? — обернулся Степан к пассажирам.
Красномордый верзила хохотнул:
– В Могилевскую губернию, кобылий хвост! Жми к пристаням. Там наши восставшие братья, там цвет революции! Мы наш, мы новый мир построим, слыхал? И не жалей копыт!
– Возле пристаней в толчее выгружались с парохода какие-то отряды, звучали команды. Матросы вальяжно вылезли из пролетки, пошли восвояси.
– А кто заплатит, братцы-граждане! — взмолился Степан, разыгрывая обиженного. — Меня ведь на довольствие никто не ставит! Сам кормлюсь!
– Мы поставим! — многообещающе ответил мордатый. — Мы накормим! Вот симбирский совдеп разнесем к такой-сякой — и сразу поставим!
– К стенке, борода! — заржали его приятели. — Так что уноси копыта, милок! И — быстро!
Степан помчался к кадетскому корпусу — предупредить Варейкиса и Гимова о невероятном. Гнал во всю прыть. Визжали на поворотах колеса. Шарахались по сторонам обалдевшие обыватели…
Муравьевцы уже расставляли на центральной улице пулеметы. Лопатин бросил пролетку и кривыми переулками шмыгая из калитки в калитку, стал пробираться к кадетскому корпусу . По-кошачьи, обогнул здание — и сразу наткнулся на того, кто был кто был нужнее всего в эту минуту… Варейкис, Гимов и еще несколько человек стояли у входа, разговаривали беспечно еще не ведают, что происходит на улицах Симбирска? Степан подбежал к секретарю губкома:
– На пристанях — бунт! Почту заняли вооруженные люди. На Гончаровке — пулеметы. Люди Муравьева грозятся разнести совдеп!
Секретарь губкома враз посуровел лицом, будто учуял что-то уже знакомое, пахнущее порохом и кровью. Лопатину кратко, со значением:
– Держите события под контролем . Главное: кто? сколько? цель? И — связь, связь! Действуйте!
Варейкис хотел еще что-то добавить. Но вывалились из-за угла человек десять вооруженных латышских стрелков, охранявших Совет, возбужденные донельзя, окружили секретаря губкома:
– Что творится, товарищ Варейкис?
Лопатин исчез, затерялся в кучке обывателей неподалеку. Отсюда ему хорошо было видно, как латыши показывали руками в сторону Гончаровской улицы — очевидно, рассказывали, где и как расположены отряды Муравьева, где они расставили пулеметы… «А ведь с минуты на минуту бандиты и Совет оцепят! — вдруг мелькнуло в голове Степана.— А как же связь держать? Ведь не зря же Варейкис трижды подчеркнул: «Связь, связь, связь!» А где я ее возьму, связь?»
Выходящая во двор дверь открылась. Батюшки, Даша! Она же в зщдесь, в Совдепе работает! Аккуратный жакетик, через локоток корзинка перевешена, салфеточкой прикрыта — ни дать ни взять симбирская стряпуха по своим делам куда-то направилась…
Степан догнал Дашу на Комиссариатской улице.
– Степушка! — обрадовалась она. — Беги! Прячься!
Узнают про тебя — несдобровать!
– Ты отменные блины печешь, Дарьюшка, — улыбнулся Лопатин. — А народ с пароходов сошел злой, голодный. Порадовала бы ты ребят, поторговала оладушками, послушала, о чем говорят, что затевают. А я тебе мигом на пролеточке муку привезу. Мука-то у тебя здесь, в городе, а плита там, в кадетском. Туда-сюда, туда-сюда. Туда — с мукой и новостями, оттуда — и с блинами и с новостями. Поняла?
Будет связь, товарищ Варейкис!
***
Вооруженные солдаты мерно топали по мостовой. Командир отряда, представительный кавказец в красной черкеске, поднял руку: «Отряд, стой!» Подошел к Варейкису, который все еще разговаривал с латышскими стрелками.
– Кто здесь большевики и эсеры? Разойтись в разные стороны!
– Да здесь нет ни тех, ни других,— раздался чей-то голос.
– А кто председатель Совета?
– Можете говорить со мной, — шагнул вперед Варейкис.
– Мне с вами говорить не о чем. Вы арестованы. — Тут же добавил: — Временно. До позволения главнокомандующего.
– Предъявите ордер на мой арест, — резко ответил Варейкис. — А если каждый начнет арестовывать председателя Совета, то чего же тогда стоит Советская власть?
Человек в черкеске явно смешался:
– Видите ли, ордера на ваш арест у меня нет. Дело в том, что Муравьев объявил войну Германии, а с чехами мы заключили мир, так как они наши братья и тоже хотят воевать с немцами. А гражданскую войну вести больше бессмысленно. Прошу пройти в здание, потом разберемся…
– Я, как заместитель председателя совдепа, не подчиняюсь вашим провокационным приказам!
Человек в черкеске поднял голос:
– Повторяю: всем пройти в здание и оставаться там до прибытия главнокомандующего. В случае неповиновения будете арестованы. Это приказание главкома.
Подручные муравьевского адъютанта хмуро ждали.
«Еще пристрелят, сволочи!»
Варейкис зашел в здание. Глухо захлопнулась за ним дверь. К ней шагнули часовые. Мышеловка? Конец?
***

….Взахлеб трещали аппараты на захваченном муравьевцами городском телеграфе. Главком Восточного фронта Муравьев рассылал во все концы страны свои приказы и призывы.
«Совнаркому и всем начальникам отрядов. Защищая власть Советов, я от имени армий Восточного фронта разрываю позор Брест-Литовского мирного договора и объявляю войну Германии. Армии двинуты на Западный фронт».
«Всем рабочим, крестьянам, солдатам, казакам, матросам и анархистам. Сборная по всем городам из Симбирска. Всех своих друзей и бывших сподвижников наших славных походов и битв на Украине и юге России ввиду объявления войны Германии призываю под свои знамена для кровавой последней борьбы с авангардом мирового империализма — германцами. Долой позорный Брест-Литовский мир! Да здравствует всеобщее восстание!»
«От Самары до Владивостока всем чехословацким командирам. Ввиду объявления войны Германии приказываю вам повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, и перейти в наступление к Волге и далее на западную границу. Занять по Волге линию Симбирск, Самара, Саратов, Царицын, а в северо-уральском направлении — Екатеринбург и Пермь. Дальнейшие указания получите особо».
«Всем войскам Сибири, всем чехословацким войскам Уфа — Владивосток. Война с Германией началась. Объявляю перемирие на всем Восточном фронте. Предлагаю всем чехословацким корпусам вернуться к Волге и идти вместе с нами против Германии. Главком Муравьев».
«Друг Полупанов, я, главнокомандующий всеми вооруженными силами РСФСР, объявил войну Германии. Поворачивай на сто восемьдесят градусов и вместе с братьями чехословаками двигайся через Москву к западной границе».
Смятение, ликование, растерянность, боль, суматоху, гнев, недоумение порождала эта лавина распоряжений в стране, охваченной хаосом…
Муравьев удовлетворен ходом событий. В Симбирске удалось сосредоточить значительные войска. Коммунистам и Совдепу нечего противопоставить такой силе, они вынуждены будут капитулировать. И фронт, извещенный по телеграфу, наверное, уже поднимается. Из Самары и Сибири тоже идет поддержка. А ведь прошло всего несколько часов, как он прибыл в Симбирск!»
***
«Дозвониться до Тухачевского, поставить его в известность о происшедшем! Телеграфировать немедленно в Наркомвоен, в Совнарком, Ленину! Стянуть к Симбирску части Первой армии, взять в кольцо окруживших совдеп мятежников, беспощадно раздавить их! Разве не хватит сил сокрушить их здесь, в Поволжье, так же, как это сделали в Москве?!»
Варейкис снял трубку телефона.
– Станция? Соедините с командармом Тухачевским!
Заминка в голосе телефонистки. Затем в трубку врывается чей-то хриплый бас:
– Линия отключена до особого распоряжения!
«А телеграф?»
Из аппаратной губисполкома сообщают: все выходы блокированы. Связи нет.
Западня, похоже, захлопнулась.
Ай да Муравьев, аи да молодец! Повторяет все приемы октябрьского переворота!
Итак, губком большевиков оторван от частей Первой армии, от рабочих отрядов, от партийных ячеек на фабриках, на железной дороге, на патронном заводе… Отрезан от Москвы, от всей Республики. Служебные кабинеты председателей губисполкома и губкома превращены, по сути дела, в тюремные камеры. Часовые у дверей. Враг за порогом. Кого звать на помощь, что предпринять, как пресечь идиотический авантюризм Муравьева, гибельный для революции?
На кого опереться?
«Сколько штыков здесь, в здании губисполкома? Латыши — эти вроде свои. Есть еще текстильщики, часть Симбирского коммунистического отряда. Человек сто пятьдесят наберется. Не густо. Но можно ли на этих ребят опереться? Не дрогнут ли, пойдут ли в атаку на муравьевские пулеметы и пушки?
А если и пойдут? Погибнут вместе с тобой, Иосиф? А Муравьев ринется с войсками на Москву?»
Холодком потянуло по спине от этого предположе¬ния, вполне способного стать реальностью. Хоть ценой жизни, но пресечь это наглое посягательство на революцию! «Не получилось у эсеров в Москве — хотят попробовать в Симбирске! — с холодной яростью размышлял Варейкис. — Не допустить! Ни за что не допустить!»
Иного выхода не было.
(Окончание следует).