В минувший вторник ,в пять утра нас покинул поэт Леонид Сурков.

Было очень больно – и эта боль ,вероятно, еще не скоро меня покинет. Ибо я потерял не только прекрасного поэта- но и такого друга, мир которого буквально является продолжением моей собственной души и моего представления о ценностях и превратностях нашего земного грешного бытия…

Поэта Суркова – по закоренелой российской привычке привечать и отмечать только «своих» и «преданных» – при жизни как-то не слишком жаловали вниманием ни общественность, ни власти. Воможно еще и потому, что сам Леонид был человеком скромным, нахально в «первачи» не лез. И когда была устроена первая презентация его очередного сборника в центральной городской библиотеке, удивительно смущался и сказал:

-Неудобно как-то, впервые на люди вышел… поскупились. И Минкульт – и прочие представители власти.

Однако дюжина шампанского на столах стояла- а прихваченная по пути в бутылка водки с колбасой победоносно расширила границы нашего взаимопонимания…

Но местный писательский бомонд Суркова как говорится, в упор не хотел видеть…

Да это и понятно: в России издавна чтут лишь «чиноносителей»: от министров до коллежских асессоров, попевал власти и своих «кумов» и «кумушек». омните, как граф Уваров, будучи министром просвещения Российской империи, негодовал по поводу горевания

князя Вяземского , воскликнувшего после смерти Пушкина: «Солнце русской поэзии закатилось!» Граф буквально кипятился: «Что это такое? Какое «солнце закатилось»? Кто этот Пушкин? Государственный деятель? Военачальник? Сочинитель какой-то…»

И кто сегодня помнит этого графа Уварова?

А Пушкин? Он с нами:

«Мороз и солнце – день чудесный,

Еще ты дремлешь, друг прелестный…»

И это будет с нами всегда.

Впрочем, вернусь к поэзии Суркова.

Сурков приобщался к ней трудно. Обстоятельства жизни мешали он «гонял шайбу» в профессиональной команде хоккеистов. Профессиональный спорт жесток; уход из него неизбежен. Куда уходить? Леонид пошел на завод, в термичку. Говорит: «Жил, как голый среди волков».

Выжил. Книги и слово не бросил. Постигал суть, масштабы и таинства литературы. Начал печататься в местных изданиях – но под чужими именами.

Ибо – как это у нас принято – таланту надо ставить подножки…

И ставили. Однажды даже Николай Благов –поэт значимый, как «черноземная сила», заметил без обиняков:

* Ты забудь про стихи! Поэта из тебя не будет, пыжишься зря!

Но Сурков поэтом все же стал. Могу без всякого преувеличения заявить: Сурков – поэт превосходный, сильный,

И вот парадокс: премии Благова удостоился.

Вот так.

Есть стихотворцы — безудержные оптимисты. Они плодовиты, шустры, но к сожалению, не всегда талантливы. Поэт Сурков, несомненно, талантлив. У него трудно отыскать пустое или небрежное стихотворение. «Лишних строчек» в

пятисотстраничном сборнике стихов, изданного им на собственные средства к восьмидесятилетию без всякого соучастия «Программы книгоиздания»,я лично не нашел. Думаю, что такое же ощущение и у прочих читателей. Биография поэта часто определяет суть его творчества. О себе Леонид Николаевич рассказывает так: «Корень семьи нашей — Сурковых, из села Шиловка, на Волге. При царе село было государственным и девок на сторону, в «крепость», не отдавали. Было село чисто русское, полсела — родня. Семья наша при Сталине была репрессирована, выселили из дома в сорок восемь часов. Отца отправили сначала в тюрьму, потом на фронт. Мы с матерью сажали картошку, вели огород — тем спаслись в военные годы. Леонид Николаевич не только перенес все тяготы нашего бытия- но и смог вырваться из паутины жизненных дрязг, не урядиц, ошибок .Смог подняться до высоты Поэзии. О ее сути , кстати, Сурков говорит так: — Поэзия существует не только в стихах. Её можно находить во многом. Например, в умении и искусстве извлекать из наших печалей, несчастий, лжи, грязи жизни кусочки чистоты, красоты, правды и радости, в умении «не как другие понимать, кому на этом свете больно». Есть поэзия цвета, поэзия запаха любимых духов, цветов, поэзия этики и манеры поведения, даже застолья с друзьями. Что-то от поэзии есть в нас во всех, по крайней мере, мы все к этому стремимся, пусть даже неосознанно.» Остается добавить несколько слов. Поэзия Суркова выстраданная — и потому искренняя. Она художественна, но

не пышнословна. За строчками сурковской поэзии видна напряженная работа сердца, души, мысли.

Леонид прекрасно осознавал временность нашего пребывания в подлунном мире.Как-тот вдохнул:

Эх, если уж покидать сей мир суждено- то расставться с ним бы в начале золотой осени…

Он чуть-чуть не дожил до нее. Попросил жену перед кончиной посадить по весне на могиле куст белой сирени…

Почтим светлую память Леонида Суркова вот этим великолепным вдохом ушедшего поэта по старой Волге, которую он боготворил….

Жан Миндубаев.

***

Леонид Сурков.

Из цикла «Старая Волга»

ПАМЯТЬ

Вот и снова до боли, до слёз

Побывать захотелось мне очень

Там, где белою ниткой берёз

Леса полог зелёный прострочен,

Там, где ветлы, ломаясь в воде,

Собрались на крутом косогоре,

Где забытым дичком в лебеде

Вырос я, — материнское горе,

Где в манящую даль на реке

Так мечталось мне, с удочкой сидя,

Где, быть может, на мокром песке

След босых моих ног еще виден,

Где на заводях волжских рассвет

Красным ветром зари пишет строки

Про нелёгкие судьбы тех лет,

Про сурового детства уроки.

.

***********

ВОЛГА

Узенькой тропинки

Простенький узор.

Тонкая рябинка.

Волжский косогор…

Над водою сонной

Млеет синева.

В парусах зелёных

Дремлют острова.

Тычась в берег, лижут

Тень свою мальки.

Окунь тихо пишет

В суводи кружки.

Солнце в огороде

За родной избой

Между грядок ходит

С лейкой золотой.

Шёпот ветел спящих…

Песенка ручья…

Край мой немудрящий,

Отчина моя.

***

Предзорье. Покой. Благодать.

Чуть светит костёр вдалеке.

Луны золотая печать

Хранит тишину на реке.

Над тёмной водою листва

Шепнёт что-то сладко во сне,

И звёзд голубая плотва

Качнётся в речной глубине.

Вздохнёт, растревожит сирень

Души позабытую нить.

В такую вот ночь даже пень

Захочет кого-то любить.

Ах, сердце! Люби, вспоминай,

Но в том, что теперь позади,

Моё утешенье — мой край,

Что там ни зови, ни буди.

Люблю его ночи и рань,

Восходы и сумерек грусть…

Да сгинуть мне в Тмутаракань,

Я их не забуду, вернусь.

**

Растаял день в осенней мгле.

И вечер пьёт из луж дорожных

Заката свет на той земле,

Что в душу смотрит так тревожно.

Бог дал мне родиной здесь звать

Леса, луга, небес истому,

Всё то, что никому другому

Так близко к сердцу не прижать.

И никому так не любить

Над Волгой эти вот картины,

Где в сентябре грозят рябины

Стихами душу мне спалить…

Как время, катится река

И вдаль уносит судьбы, годы.

Забытым пугалом тоска

Глядит с пустого огорода.

Люблю я родину мою,

Люблю огни в речном просторе,

Где золотую колею

Луна, катясь, проложит вскоре.

Люблю, не мучась понимать,

С чего в своих неловких песнях

Так нежно хочется сказать

Про эту простенькую местность,

Про неба невысокий свет,

Дорог тележную усталость…

Здесь проживи хоть двести лет,

Мне этот край любить всё мало.

***

Ночь отошла. В небес купели,

Струясь неслышно, тает мгла.

Заря гребёнкой дальних елей

Над Волгой косы расплела.

В полях заметно посветлело.

С песчаных круч из-за реки

Рассвет поднялся чайкой белой,

Склевав ночные огоньки.

Лишь там в осинах тьмою тощей,

Седым туманом падь полна.

Идёт на цыпочках по роще,

По тропкам смутным тишина.

Но вот взмахнуло ярко солнце

Лучистых крыльев остриём,

На тонкой ветке горизонта

Уселось красным снегирем.

И грядет день всё дале, выше.

И жизнь, приветствуя восход,

Стрижиной вязью стих свой пишет

На голубых страницах вод.

И я средь них светло забуду,

Что ночи тёмной говорил.

Я сам причастен к жизни чуду,

Я им дышал, страдал, любил.

***

Я люблю тот край и ту весну,

Где орешник тянется к тропе,

Где, штаны повыше подвернув,

Сладкий дождик бродит по траве.

Я люблю те рощи и поля,

Где ласкает душу запах трав,

Где, как тесто, квасится земля,

Пузырьками всходов задышав.

Я люблю в речах простых людей

Грусть и радость немудрящих слов,

Звонкий дым весенних тополей

В половодьи солнца и ветров.

Светлый край берёзовых колонн!

Надо ль славы и любви искать,

Если пень любой в лесу — мой трон,

Женщина любая — моя мать…

Я люблю тот край и ту весну,

Где орешник тянется к тропе,

Где, штаны повыше подвернув,

Сладкий дождик бродит по траве.

***

В обмелевшей пропащей речушке,

Где лягушки кричат о беде,

Позабытой иконой церквушка

Отражается в мутной воде.

Покосилась, как крест, на могиле

Тех времён, что ушли навсегда.

Словно галки над ней откружили,

Отшумели седые года.

На стене в тусклом свете заката

Гаснут лики, склоняя главу.

Будто нищенке, осень на паперть

Прихожанкой роняет листву.

Слов святых здесь теперь не услышишь,

Грех людской в тишине не вздохнёт.

Только крестятся кошки на крыше,

Только ветер молитвы поёт.

Самому мне, в смешном и великом

Не постигшему разность и суть,

Не понять до конца, не размыкать

Этих стен деревянную грусть…

Над рекой с оловянной водою

Кличет ворон напасть и беду.

Инок-вечер пугливой свечою

В тёмном небе затеплил звезду.

***

Когда ты в осень, в тишину

Уйдёшь, забыв встреч наших лето,

Я ветром памяти стряхну

Дожди разлук с былого веток.

Я принесу тебе опять

Июня запахи и тени,

Я цветом яблонь и сирени

Твои туманы буду звать.

.

Но разве вспомнить сможешь ты,

И разве то понять сумеешь,

Как я огнем твоим мосты

Жег за собой, сказать не смея,

Как жил тобой, тобой дышал,

Как все, что мне так близко было,

Из сердца больно вырывал,

Чтоб ты собою заменила.

Знать, не судьба… В тот год дожди

Весной пугливой долго лили.

Последних наших встреч следы

В снегу под окнами измыли.

Ушла ты, в поворот лица

Улыбку медленную пряча.

Во сне лишь к холодку кольца

Прижмусь теперь щекой горячей.

Забыть бы все, перегрустить,

Переболеть тобой бы что ли…

Да не с кем душу отвести, —

Все с памятью одной… Доколи?

***

Сторона ли моя ты, сторонка,

Где в старинных наличниках дом,

Где сентябрь паутиною тонкой

Зацепился за клён над прудом,

Где раздумьем о дедовской воле

Истревожили жадно меня

Волги ширь да осеннее поле,

Где тоскует о чём-то стерня.

Никогда я о том не забуду,

Как шумят здесь листвой тополя,

Как берёзовый лес белозубо

Улыбается тихим полям.

Я скажу без окольностей всяких,

Руку к сердцу больней приложив,

Что я счастлив и петь тут, и плакать, —

Лишь бы только в краю этом жить.

Я люблю эти ясные дали,

Этот тонко синеющий свет, —

Все, что родиной люди назвали,

И чего уж нигде больше нет.

***

Колдует ночь над старым садом,

До влажных звезд рукой подать.

Есть край, в котором мне не надо

Грядущим жить иль вспоминать.

В нем детства сны отголубели,

Отзолотился дней песок.

Уж тем, что петухи пропели,

Я здесь совсем не одинок.

Пусть много слов недобрых слышу

О нем я в шутку и всерьез

От тех, кто видит, как добычу,

Терпенье рек его, берёз.

Но я люблю мой край ковыльный

За тяжкий крест его, грехи

В уме я не сказал бы: сильно,

Но рифма просит так, стихи.

И здесь не сгину я, не струшу,

Когда все карты платьем вниз.

Ты тронь меня сейчас за душу,

И я осыплюсь, как анис…

Так думалось… Но жизни прорва

Опять сманила в свой притон.

Был туз червей с угла надорван,─

Я угадался в третий кон.

***

Взгрустнула сумерками даль,

Задумалась легко под вечер.

Заката ласковая шаль

Упала мягко ей на плечи.

И тишь на Волге. И душа

Так любит жизнь светло и вольно,

Что за последнего ерша,

Когда-то пойманного, больно.

.

Недавно сам в дурной тоске,

В гордыне суетной метался

Ершом таким же на крючке,

Но, видно, быть тому — сорвался.

И в том, что вышло для меня

Смотреть добрее и беспечней,

Здесь в каждой луже лягушня

Поддакнет мне по-человечьи.

Я, может, для того и жил,

Чтоб обо мне вот в эти дали,

Как я жалел их, как любил,

Когда-нибудь тепло сказали.

Край мой вечерний! Лишь с тобой

И горевать, и быть счастливым.

Вот месяц чайкой золотой

Воды коснулся под обрывом.

Усни светло, моя страна,

Моё отечество родное,

Где Волга навсегда одна

И небо навсегда седьмое.